И именно этот факт помог осознать все остальное: лекарства вылечили не только старые ранки, самые главные отличия были внутри — я не была способна их описать, просто не могла вспомнить настолько хорошего самочувствия. Никогда я себя больной и не ощущала, но теперь стала понятна разница. Я поймала взгляд айха через зеркало и просто улыбнулась. Странно за такое благодарить. Слов не хватает, чтобы благодарить.
Только через несколько часов до меня дошло, что обновленный организм не идет ни в какое сравнение с другими процессами. Ноттена нельзя назвать красивым, он просто очень приятный на вид, но уже скоро я смотрела на него влюбленными глазами. Нет, это чувство не содержало ни капли похоти или вожделения, оно даже не было связано с благодарностью, только самая чистая, почти кристальная любовь — у меня словно душа к нему навстречу разворачивалась, открывалась, иногда с болезненно лопающимися старыми швами, которые тут же зарастали. Не потому ли я запросто отвечала на его вопросы — рассказывала не только о своем мире, но и о себе самой? Без фальши, не рисуясь, не скрывая никакой грязи, я выдала ему всю биографию. Это я-то, давно приученная, что лишнюю информацию никогда нельзя оглашать посторонним? А для меня все были посторонними — похоже, за исключением айха. Я как на исповеди обновлялась, искренне сожалела об ошибках и вдруг явственно осознавала, что действительно часто могла поступить иначе, и что вся моя улетевшая в задницу жизнь могла сложиться по-другому. И она обязательно бы сложилась, даже с этим багажом, вот с любой ее точки я могла повернуть на сто восемьдесят градусов — и, исповедуясь этому чудесному человеку, я действительно верила! Я просто пела о том, с каким цинизмом подрезала сумки в троллейбусах у старух, думая только о себе, и что только сейчас дошло сожаление. Осеклась посередине фразы и смутилась своей откровенности, но айх сам опередил назревший вопрос:
— Не смущайся, Катя. Это свойство моей магии — любой человек, попадающий под белую ауру, становится лучше. Показалось, что ты уже знакома с этим чувством — когда рассказывала о сказках своей Тамарки. Вероятно, магия в твоем мире не так сильна, но капля белого света в твоей сказочнице определенно была, она тебя и лечила, именно она помогала сопротивляться плохому развитию событий. Не обижайся на эту магию, она существует сама по себе. Но и не бойся последствий своего рассказа, никто от меня не узнает о темных пятнах в твоем прошлом, я не способен совершать злые поступки — это обратная сторона моей силы.
Об обиде и страхе речи и не шло. Зато я поняла, что могу быть совсем другой — не такой, какой всегда была. Пусть даже и ощущаю себя не самой собой, подмененной на улучшенную версию, но так мне нравилось больше. Теперь я глядела в неестественно яркие глаза с неприкрытым обожанием, не приученная говорить «спасибо» вслух. Просто надеялась, что собеседник этот отблеск в моих глазах видит. И он видел:
— Нет, Катя, к сожалению, ты не сможешь остаться здесь. Эта… капсула появилась в библиотеке, посему все содержимое, включая тебя, является собственностью владельца здания, господина Тейна. Цин назад уже прибегал от него посыльный, я сказал, что ты еще слаба, тем самым только выкроив время. Но лгать я не стану — не смогу. Как и злоупотреблять своим положением.
Пока переживать о будущем я не могла, потому в свою очередь начала расспрашивать Ноттена. Оказалось, что айх — это обозначение высочайшего статуса в магии, и сам мой спаситель является одной из нескольких важнейших фигур во всем государстве. Он слишком занят, но по доброте решил ради меня отложить все свои дела. Больше, чем государственное устройство и местные традиции, меня интересовало другое:
— Уважаемый айх, а Ноттен — это имя или фамилия?
— Имя, конечно, — он удивлялся вместе со мной. — У меня слишком высокий статус, чтобы представляться родовым именем.
— Как это?
— А как у вас?
Пришлось рассказать. На что маг с удовольствием поведал:
— У нас все наоборот. Обозначать принадлежность к роду — это показывать свою слабость. Мол, это не я стою, а за мной все мои однофамильцы, благородные предки или богатая семья. Разумеется, чем выше человек, тем реже отсылается к любой поддержке. Родовое имя магов используется только в ритуалах. А ты ври, что из диких земель, о них все равно толком не знают, если не хочешь лишнего любопытства.
— Как интересно! Айх, а я правильно поняла, что в этом мире водятся вампиры? Может, и оборотни есть?
— Нет, — он мягко улыбался и качал головой. — Я впервые слышу эти названия.
— Жаль, — я тоже улыбалась ему так, что челюсти уже сводило. — Просто это было бы забавно — узнать, что наши легенды имеют какие-то реальные корни!
— Наверняка имеют. Миров множество. В наш изредка проникают неизведанные сущности, они могут попадать и в ваш. Но вряд ли являются коренными жителями.
— Понятно, — я вспомнила еще: — А чернокнижники? Я же так тогда выразилась?
Улыбка исчезла с его лица, он вскинул руку, предупреждая:
— Предупреждал же, не зови! Не будь такой безрассудной, Катя, — он увидел недоумение в моих глазах и сдался — начал объяснять: — Ты можешь говорить или думать о чем угодно, но у меня сила могущественная: все мои мысли — это отчетливые сигналы для тех, кто умеет слышать. А поблизости таких… один. Я просто прошу тебя не использовать именно эту формулировку, ведь ты невольно заставляешь меня об этом думать.
Какую формулировку? «Чернокнижники»? Но я предупреждение услышала и спросила тихо:
— Айх Ноттен, вы чего-то боитесь?
— Я? — он чисто, светло рассмеялся. — Нет, девочка, мне совершенно ничего не грозит. Надо же, переживаешь, а расписывала-то себя как эгоистку и злодейку… Давай лучше ужинать!
Ужинали мы непонятным супом и жарким из овощей. Доставила все девушка в фартуке — должно быть, служанка. Она тоже заулыбалась, поглядывая на толстяка, и несколько раз переспросила, всем ли доволен ее обожаемый господин. Я бы ощутила зависть и самую настоящую ревность, но в тот момент могла только их отстраненно отметить, — все плохие эмоции в присутствии айха умирали, не проклюнувшись. Еда была непривычной, чувствовались незнакомые приправы, но мне было вкусно — не исключаю, что с таким же аппетитом в этой компании я бы наслаждалась и ненавистной манной кашей, и чем угодно.
После трапезы я продолжила расспросы, так боялась, что айх все-таки уйдет по своим неотложным делам.
— Неужели даже канализация работает на магии? — удивлялась я.
— Конечно. Примерно каждый сотый ребенок рождается с магическим даром — разумеется, в разной степени. И все они потом чем-то занимаются: кто-то колдует над созданием свитков, кто-то возводит замки до неба, а кто-то способен лишь на то, чтобы помочь крестьянам с уборкой урожая.
— Вот это да! В моем мире все приходится делать ручками, — я смеялась как ребенок.
— Разве? — он смотрел внимательно. — А мне показалось, что самые сложные задачи у вас выполняют механизмы.
— Но и их создали ручками… а сначала чьими-то мозгами. Идеями!
— Предполагаю, что эти самые идеи и есть капли вашей магии. Почему один из вас смог возвести замок до неба — пусть и иначе, чем делаем мы, а другой способен лишь лопатой коренья из земли добывать? Я не вижу принципиальных отличий!
С этим сложно было спорить. Айх добродушно продолжил:
— А твой ум живой, Катя. Но ты и сама сегодня уже поняла, что лучше бы потратила свое время не на обучение воровству, а на…
Он вдруг осекся на полуслове, напрягся весь, вытянулся и встал из кресла до того, как дверь в комнату распахнулась.
— Айх Ноттен, к вам посетитель! — нервно выкрикнул мальчик-служка.
Но его просто отодвинули с прохода. В комнату вошел мужчина — очень высокий, черноволосый, молодой и заметный, насколько можно было предположить, не видя полностью его лица. Глаза его были закрыты повязкой — такой же черной, как одежда. Гость осмотрелся с демонстративной ленцой, тем самым показав мне точеный профиль. Да, точно, молодой, младше Ноттена лет на десять, а такие лица на монетах стоит печатать, чтобы с ними было жаль расставаться.
