— Понимаю, милорд, — госпожа Анжени чопорно кивнула седой головой, как всегда кивала, когда с ней говорил отец. — Тогда прошу вас, гостевая комната на первом этаже.
На мгновение Элизе стало страшно. Ренар мог и обмануть ее. Прикинулся понимающим добрячком — а ночью придет в ее спальню и перережет горло серебряным ножом. Ведь с оборотнями положено поступать именно так — особенно тому человеку, который посвятил свою жизнь войне с порождениями тьмы.
Элиза сказала себе, что он давно убил бы ее, если бы действительно хотел убивать.
Скользнув в свою спальню, Элиза привалилась к закрытой двери и дотронулась до ноги, там, где еще пульсировал огненный отпечаток чужой ладони. Ей казалось, что рука Ренара все еще там, и это ощущение делало Элизу маленькой и слабой. Ноги подкашивались, а в ушах поднимался и нарастал звон.
Ставя сластолист на подоконник, Элиза понимала, на что идет. В этом доме появится человек, который сделает ее своей вещью — сначала мысль об этом пугала Элизу, но потом она поняла, что в этом, собственно, нет ничего нового. Сначала девушка будет собственностью отца и матери, а потом мужа, которого для нее выберут по должности и недрам кошелька. А любовь и чувства пусть остаются в романах. Элиза прекрасно понимала, что написанное в книгах очень редко имеет отношение к настоящей жизни.
И Ренар дотронулся до нее, потому что имел на это все права.
Не чувствуя под собой пола, Элиза прошла к кровати и упала на покрывало. Прикосновение Ренара пробудило в ней что-то далекое, древнее, спавшее глубоко-глубоко. Элиза иногда ловила оттенки этого ощущения и удивлялась тому, насколько оно было сладким и влекущим.
Может, именно его и заковывают в оборотнях, не давая им превращаться в зверей и терять рассудок?
Интересно, будет ли у нее своя комната в академии? Или все-таки ей предстоит жить с Ренаром, делить с ним ложе и понимать, что она не жена, не порядочная женщина, а простая шлюха, которую он купил…
Элизе стало грустно. Она села на кровати, сняла туфли и подумала: что ж, Ренар хотя бы не промотает ее приданое — нечего тут проматывать.
Может, взять в академию те переводы, которые она получила у редактора? Элиза может быть вещью господина декана, но у нее хотя бы будут собственные деньги. Не станет же он отнимать у нее эти скудные крохи? Элиза представила, сколько ей придется работать, чтобы купить хотя бы комнатку, и это было настолько тоскливо, что она невольно всхлипнула.
«Как вы вообще собирались продавать себя, с такими-то нервами?» — прозвучал в ее голове насмешливый голос Ренара. Элиза переоделась и, глядя на свое платье, подумала, что сожжет его. Этот Ренар дрянь, которая хочет казаться добрячком и защитником слабых. Заставил ее раздеться и облапал вместо того, чтобы сказать: «Элиза, мне кажется, вы оборотень, и я просто должен в этом убедиться».
Но нет! Ему надо было показать свою власть. И страх Элизы пришелся ему по душе.
Элиза свернулась калачиком под одеялом и сделала несколько глубоких и медленных вдохов и выдохов, стараясь успокоиться. Сейчас Ренар мог бы быть с ней в этой постели — а он сказал, что не берет женщин против воли. Возможно, ему стоит верить. Элиза подумала, что у нее просто нет другого выхода.
Этот человек выплатит долги ее отца. Он позаботился о ее чести, хотя мог бы не делать этого. Как минимум, следует быть благодарной.
Элиза всегда была честной с собой — и признала, что Ренар ей понравился. В нем было что-то очень спокойное и надежное, и это одновременно пугало и радовало.
В шкафу едва слышно зашелестело, словно кто-то маленький пробирался среди платьев. Элиза села, прислушалась: вроде бы никого. Может, мышь в стене? Хотя в доме никогда не было мышей, Элиза знала, что рано или поздно они появятся.
Тишина. Дом постепенно погружался в сон. Слуги заканчивали дела и расходились по своим комнаткам, Ренар, должно быть, уже видел третий сон. Когда Элиза окончательно решила, что ей показалось, шелест послышался снова.
Нет, это не мышь. Это было что-то намного крупнее мыши.
Элиза бесшумно поднялась с кровати и, шагнув к туалетному столику, взяла бутылку ароматической воды для умывания. Если что — плеснет душистой жидкостью или ударит чудовище по голове.
«Там никого нет», — сказала себе Элиза, и в этот миг дверь шкафа тихонько отворилась. На ковер упала густая тень, заклубилась, обретая очертания.
Элиза всмотрелась в то, что вышло к ней из тьмы, и закричала.
Услышав сквозь сон девичий вопль, Оберон слетел с кровати и бросился из комнаты, подхватив с собой лишь маленький кинжал, с которым никогда не расставался. Дом был темен и тих, слуги совсем недавно отправились спать, и сейчас Оберон слышал, как в особняке начинается возня. Люди вскакивали с кроватей и высовывались из комнат, пытаясь понять, что случилось.
Он взлетел по лестнице на второй этаж, и крик повторился. Элиза кричала так, словно ее убивают — и это так и было. Практически выбив дверь ее спальни, Оберон почувствовал тяжкий дух сгибельника — вонь мертвечины, прибивавшую к земле.
Потом Оберон его увидел и отчетливо выругался. Если обычно сгибельников делают из носовых платков, то этого скрутили из грязной простыни с кровавыми пятнами. На ней кого-то изнасиловали или убили, или сделали и то, и другое — Оберон чувствовал, как от ткани веет смертью и предсмертной мукой. Сгибельник танцевал и вертелся на ковре, и под его тряпочными руками и ногами билось девичье тело.
«Хреново», — подумал Оберон. Тело сработало само, швырнув в сгибельника огненный шар заклинания, которое должно было отбросить тряпье в сторону и спасти Элизу. Ткань простыни задымилась, задергалась, сгибельник издал болезненный стон и стал закручиваться еще быстрее. Оберону послышался хруст.
Девушка уже не кричала. Сгибельник лишил ее воздуха, и она потеряла сознание.
У Оберона было меньше минуты. Хуже всего было то, что он не мог бросить более мощных заклинаний, не задев Элизу.
Кому вообще понадобилось насылать на нее настолько заковыристую дрянь? Кому успела так навредить эта несчастная девчонка, кому она вообще была нужна?
«Возможно, тому, кто убил ее отца», — подумал Оберон и закрыл глаза.
В голове зацокала секундная стрелка на невидимых часах. Заклинание Отторжения было древним и запретным, Оберон прибегал к нему лишь в исключительных случаях и потом расплачивался несколькими днями слабости и тошноты, но только оно могло бы спасти девушку.
Сейчас снова был исключительный случай. Оберон сделал глубокий вдох и швырнул заклинание в сгибельника.
Особняк сотрясло ревом умирающего чудовища. Тот, кто создавал сгибельника и запускал его в дом Элизы Леклер, знал толк в черной магии и порождениях тьмы. Оберон не успел об этом подумать: его ударило в грудь, швырнуло в сторону и приложило головой о столбик кровати.
Рот наполнился кровью. Издалека доносились взволнованные крики, ругань, плач, потянуло горелым, и Оберон вздохнул с облегчением. Со сгибельником было покончено.
Он открыл глаза и увидел, как слуги поднимают Элизу и кладут на кровать. Девушка была жива — без сознания, но жива. Домоправительница хлопотала рядом, бросая на Оберона очень выразительные взгляды.
«Да, спасителю юной красавицы не полагается быть в исподнем», — подумал Оберон, попробовал подняться с пола и предсказуемо не смог этого сделать. Тошнотворная слабость обняла его и заставила обмякнуть на ковре.
От сгибельника остался лишь ком грязного тряпья размером с кулак. Он больше никому не мог причинить вреда. Оберон дунул в его сторону, и сгибельник рассыпался пеплом.
— Милорд? — один из слуг бросился к Оберону, помог ему подняться, и Оберон невольно обрадовался тому, что ничего не ел, такой вязкой и могущественной была тошнота. Он весь покрылся ледяным липким потом, ковер под босыми ногами заскользил куда-то в сторону.
— Немедленно… — прошептал Оберон, глядя, как Элиза открывает глаза, и домоправительница гладит ее по руке, не сдерживая слез. — Отправьте человека в министерство магии… Нам… нужен врач. И маг высшего уровня.
