Отцу её улыбка и лёгкий тон явно пришлись по душе; он заметно просветлел лицом, и Эсна с щемящей нежностью подумала, что батюшка переживал больше о том, как она примет новость о своём браке, нежели о противостоянии с Раннидами.
—Не тревожьтесь, батюшка, — обняла она вставшего вслед за ней князя. — Всё образуется.
—Храни тебя Небесный, солнечная, — ответил он, на секунду прижимая её к себе и сразу отпуская. И таким голосом, словно извинялся, добавил: — Сотрясающий палубу — хороший человек, Эсни.
—Я знаю, батюшка, — легко улыбнулась та, хотя вовсе не чувствовала такой лёгкости в сердце.
Но ей не хотелось, чтобы отец тревожился.
Он сделал всё, чтобы защитить её, и она будет благодарна.
Глава вторая
Грэхард был в бешенстве. От того, чтобы приказать немедленно казнить всех Кьеринов, его удерживали лишь остатки здравомыслия: разделаться с врагами одномоментно не выйдет, а ответная реакция на его атаку будет наверняка сокрушительной в своей отчаянности. Даже мелкий грызун становится в разы сильнее, если зажать его в угол; что уж говорить о могучих Кьеринах, которые способны объединить под своими знамёнами всех его врагов.
Однако бушующая внутри злость требовала выхода; и он пытался дать ей этот выход на тренировочной площадке, орудуя двумя бронзовыми мечами одновременно — ценным трофеем, добытым в ходе Третьего Марианского похода.
Подумать только! Адмирал провёл его как ребёнка. Изящно, безупречно вежливо, и без шансов выпутаться из этой ловушки.
Рука Грэхарда дрогнула от чувства глубокой униженности этим обстоятельством; меч соскользнул с траектории и заехал по бедру, награждая отменным болезненным синяком — и это ещё повезло, что по скользящей траектории!
В злобе отшвырнув ни в чём не повинный клинок, Грэхард схватился за оставшийся меч обеими руками и принялся с остервенением долбить им большую деревянную колоду.
Не то чтобы это действие как-то развивало его мастерство — но пар спустить позволяло.
«Жасминовая беседка», видите ли! Да разве можно было помыслить о подобном унижении?! Он не какой-то поместный князёк, он самодержавный владыка Ньона!
Да и добро бы только сама идея; но наверняка грозовой хитрец затеял всё это только для того, чтобы не отдавать Эсну.
Прекрасно. Его вынудили участвовать в этом фарсе... и даже не откажешься теперь — сам же сватался, идиот, и князь в своём родительском праве... отказ от участия будет оскорблением, и именно его, владыку, такой отказ выставит в самом неприглядном свете и станет поводом для объединения недовольных. «Не почтил уважением родительское право князя!» - скажут другие князья, и каждый забеспокоится о своём. И Кьерины смогут использовать это беспокойство как рычаг... и объединить тех, кто сейчас не может найти согласия друг с другом. Нет, отказываться теперь нельзя.
Прекрасно. Он войдёт в историю как первый ньонский владыка, который не только опустился до участия в этом идиотском соревновании за невесту, но ещё и проиграл в нём.
Просто прекрасно.
...Колода к его усилиям относилась равнодушно — а вот клинок, к большой досаде владыки, изрядно погнулся, — а проблема так и не была решена.
Конечно, можно пойти на поводу у своей гордости и утопить Ньон в крови междоусобицы — вариант более чем соблазнительный, но Грэхард, как ни крути, был властителем до кончиков ногтей, и благо страны его интересовало больше собственных амбиций.
Машинально вращая погнутый клинок в руке — действие, которое он почитал пустым выпендрёжем и обычно избегал, — он прищурился на облака и задумался.
Отказаться от участия в этом дерьме он не может, позволить себе ответный силовой удар тоже не может... Значит, надо брать хитростью.
Каким-то образом вынудить Эсну выбрать его, вопреки наверняка недвусмысленному приказу её отца? Зыбкий план. Он слишком плохо знал ту женщину, которой желал добиться, чтобы сообразить, каким образом можно было бы получить её согласие. Что может быть для неё ценным? Деньги? Почёт? Власть? Он может предложить ей всё, чего только могла бы желать женщина, но беда в том, что он не знает, чего именно она желает, а предлагать наугад... Тут можно ошибиться фатально. Если, предположим, для неё важнее иного её женское тщеславие, то попытка купить её богатствами и драгоценностями может показаться ей за оскорбление, и только испортит дело. Если, напротив, начать с лести, а напороться на желание реализовать свои амбиции, то сразу пролетишь — как лживый ненадёжный манипулятор, который не может стать полноценным партнёром.
Нет, гадать можно до бесконечности.
Мысль заслать в дом адмирала соглядатаев, чтобы выяснить потихоньку, что Эсна за человек, ему в голову не пришла. Он был слишком унижен уже самим тем обстоятельством, что не может получить желаемое по первому требованию, — прикладывать какие-то усилия в такой ситуации казалось ему тем паче унизительным.
Отложив меч, Грэхард уселся на утоптанную землю тренировочной площадки, поджав ноги. И ведь даже не выкрадешь её теперь! Если после его сватовства Эсна неожиданно пропадёт — Кьеринов нипочём не убедить, что он здесь не причём. Болван. Нужно было сразу красть, а не предаваться философским размышлениям и сомнениям.
Придётся работать с тем, что получилось, и разыгрывать те карты, какие есть на руках.
Так что на положенное ему по регламенту получасовое свидание в беседке — кусты жасмина и впрямь росли вокруг, но уже давно отцвели, — владыка Ньона явился при полном параде, в пышном и богатом придворном облачении, вымытый, гладко причёсанный, даже надушенный. Одним словом, вырядился так вырядился, словно первый столичный щёголь.
Эсна в нарядном одеянии, украшенном золотой вышивкой, тоже была более чем хороша — во всяком случае, впервые видевший её столь близко Грэхард взгляда от неё отвести не мог.
Он смотрел на неё в упор, но видел совсем иначе, нежели видят все люди; в его воображении она словно светилась внутренним светом. Ему казалось, что у неё удивительные глаза — огромные и глубокие, словно вмещающие в себя весь мир; сама же Эсна, по правде сказать, отметила бы, что глаза у неё, пожалуй, маленькие и со слишком узким разрезом, да и расставлены несколько широко. Черты её лица представлялись Грэхарду мягкими и нежными, словно выступающими волнами в ореоле солнечного света; а Эсна всегда полагала, что скулы у неё слишком широкие, и глаза, нос, рот кажутся слишком мелкими в сравнении с общей шириной лица. Прибавить сюда светлые ресницы и брови, почти бесцветные губы — Эсна приходила в отчаяние, когда глядела на себя в зеркало и наблюдала эту полную безвыразительность собственных черт. Грэхарду, напротив, казалось, что из глаз её льётся свет — так виделись ему её ресницы — и что свет этот отражается во всём, преломляясь в каждом волоске в бровях и наполняя изнутри губы, тёплые даже на взгляд.
Грэхард смотрел, и видел её такой, какой её никто и никогда не видел; Эсна не знала, о чём он думает и почему так жадно пожирает её глазами, и в страхе дышать, и то-то, старалась через раз.
Это, знаете, весьма волнительно, когда вы вдруг оказываетесь настолько вблизи с правителем вашей страны — которого раньше вы видели только издалека и в самых торжественных обстоятельствах. Конечно, без своего воинского доспеха — а чаще всего Эсна видала его именно в доспехе — Грэхард, во всяком случае, терял сходство с гранитной глыбой. Но и без кожаных и железных накладок он отличался могучим телосложением, а пышные ньонские одеяния делали его ещё больше на вид, поэтому Эсна, по чести сказать, чувствовала некоторый страх. Грэхард был для неё одновременно и врагом семьи, и повелителем, а перспективы провести с ним наедине полчаса и без того казались не самыми радужными — но уж с учётом этого пристального взгляда...
«Хотя нет, пусть уж лучше смотрит, чем говорит, — решила внутри себя Эсна. — По крайней мере, пока он молчит, и мне уместно молчать, и, быть может, мы так и разойдёмся?»
