— Тогда Абдулахаду-аге тем более нет нужды запоминать твое имя, — хорошо поставленным голосом ответила она и посторонилась. — Заходи! Грязной ты господину точно не понравишься.
Теперь меня не прельщали оба варианта, но я все равно послушно шагнула через порог, стараясь не ничем не выдать нервной дрожи в похолодевших ладонях. Момент для истерики стоило подыскать получше — кто знает, может быть, Сабир-бей все-таки спохватится и вызволит меня до заката? В моих же интересах не оказаться к этому моменту у столба для порки.
Во внутренних помещениях столь невзрачного строения было больше розового мрамора, чем я видела за всю свою жизнь. Пара, впрочем, тоже, — в связи с чем обзор несколько сократился и богатства дворца тайфы не ослепили меня своим великолепием сразу. Теплая вода в широких чашах возле мраморных сидений несколько примирила меня с действительностью, благо, пока никто не видел, ее можно было нахально выхлебать прямо из ковша для омовения, не дожидаясь, пока у гаремных надзирателей проснется здравый смысл.
А здравый смысл не торопился, как и сама Лин: в ход пошло такое количество притираний, масел и травяных отваров, что, если бы не моя дикость и дурное воспитание, вечером взор господина услаждало бы обморочное тело — чистое и весьма благоуханное, справедливости ради. Куда делась серая рабская роба, я не заметила, оглушенная щиплющей болью в шее, впервые за весь день освобожденной от грубого ошейника. Лин глухо охнула и, достав откуда-то еще пару баночек, заставила меня запрокинуть голову.
— Терпи!
Можно подумать, у меня был выбор.
— Никуда не годится, — ворчала Лин, со всей душевной щедростью обрабатывая кровавые мозоли какой-то на редкость едкой мазью. На хлынувшие слезы она обращала не больше внимания, чем на клубы пара под потолком. — Придется чем-то прикрыть, раз уж господин пожелал видеть тебя именно сегодняшним вечером. Бархотка или ожерелье… и не вздумай снимать!
Я представила себе ощущения и, кажется, позеленела. Но меня никто не спрашивал — и, само собой, не слушал.
А Сабир-бей, чтоб ему долгих лет процветания на нынешнем посту, так и не появился.
Глава 2.1. Теория разбитых окон
Посылая куда-либо умного человека, можешь не давать ему указаний.
— арабская пословица
К высоким дверям господских покоев меня привели разодетую наряднее коллекционной куколки, в состоянии настолько взвинченном, что я сама не была уверена, как поведу себя, оказавшись наедине с тайфой. С одной стороны, целый день впроголодь и почти без воды лишили меня всяких сил к сопротивлению; если бы передо мной сейчас поставили кувшин с шербетом и очистили путь на свободу, я не поручилась бы, куда бросилась бы в первую очередь. Кроме того, у дверей господина неотлучно дежурили янычары — с серьезными алебардами, а не расписными декоративными игрушками, которые положено скрещивать перед нежеланными гостями, и делать глупости мне расхотелось вовсе.
С другой стороны, я была достаточно «дика, грязна и дурно воспитана», чтобы догадываться, что меня привели не дабы развлечь тайфу тысячей и одной сказкой, и от нервов у меня так крутило живот, что господина я бы вряд ли порадовала, но скучать бы ему точно не пришлось. А у дверей, опять же…
Мысли бестолково метались по кругу, я пыталась придумать, как себя вести и что говорить в зависимости от настроения Рашеда-тайфы — а он ничуть не облегчил мне задачу.
Начать с того, что в роскошных покоях его вообще не оказалось.
Я растерянно обернулась, но двери уже закрылись за моей спиной, и что-то подсказывало, что долбиться в них с отчаянным воплем: «Господин пропал!» — не лучшая идея. Я предпочла осторожно обойти комнату по кругу, осматриваясь.
Для господских покоев не пожалели ни золота, ни шелка, ни драгоценного черного дерева, покрытого затейливой резьбой. В углу, среди небрежно разбросанных подушек, стоял заботливо накрытый дастархан; я облизнулась, но — вот, кажется, и ответ, куда бы я бросилась в первую очередь! — обошла его по широкой дуге. Мало ли, вдруг полупрозрачный от спелости виноград и медовые груши почтенный Рашед-тайфа заготовил по старинному рецепту для своего злейшего врага, добавив яд по вкусу? Или, того хуже, для несговорчивых наложниц, с ударной порцией сонного отвара…
Огромную кровать под воздушным балдахином я обогнула по еще более широкой дуге, старательно не глядя на расшитое покрывало и маленькие подушечки с кокетливыми кисточками.
Распахнутые двери за передвижной ширмой вели на широкую террасу с огромным трехъярусным фонтаном, окруженным чашей искусственного озерца с мраморным дном. Беспокойная вода мерцала, отражая звезды. Негостеприимный хозяин как раз поднырнул под серебристые струи и, довольно отфыркиваясь, запрокинул голову, — а потом заметил меня и замер.
— Уже?
Вопрос был риторическим, но я кивнула, философски размышляя над последним советом, данным мне Абдулахадом-агой: по его словам, при встрече с господином мне надлежало поцеловать край его одежд и не поднимать головы, пока Рашед-тайфа не позволит.
Увы, придворные порядки, как всегда, оказались излишне линейными и не содержали никаких подсказок, что же целовать, если почтенный господин и хозяин изволит предстать передо мной в чем мать родила. Но головы я дисциплинированно не поднимала — хотя бы потому, что почтенный господин как ни в чем не бывало подплыл к моим ногам и, лениво подтянувшись, уселся на край чаши фонтана. Своей наготы он будто вовсе не стеснялся, и я, поразмыслив, тоже не стала изображать запоздалую стыдливость.
Его это вроде бы вполне устроило — Рашед-тайфа выразительно похлопал по бортику фонтана, оставив на драгоценном мраморе капельки воды, и велел:
— Садись. Поговори со мной.
Я растерянно хлопнула ресницами — что, может, все-таки рассказать сказку, оборвав на самом интересном месте с первым лучом солнца? — но проглотила язвительное замечание и, неблаговоспитанно задрав полы своего одеяния выше колен, уселась куда велено. Даже босые ноги в чашу фонтана опустила — разве что болтать ими в воде, как сам господин, не стала: так вальяжно и лениво, как у него, у меня все равно не вышло бы.
Рашед-тайфа проводил одобрительным взглядом мои щиколотки (я с трудом подавила внезапное желание вернуть подол на место) и, не дождавшись от меня инициативы и наводящих вопросов, заговорил сам:
— Судя по тому, что ты сидела в клетке у Тахира, ты либо слабее мага, который создает для него свитки, либо не владеешь магией вовсе, — спокойно констатировал он и уперся ладонями в бортик, ссутулившись. Капельки воды устремились вниз по его спине, потревоженные движением, и я не без труда заставила себя не провожать их взглядом. — Такая, как ты, не могла оказаться у него законным путем, значит, ты сопротивлялась, но не справилась с ним… не хочешь рассказать, что произошло?
Я недоверчиво покосилась на тайфу. Еще пару часов назад я и мечтать не смела о том, чтобы мне позволили объяснить, что произошла чудовищная ошибка, — и теперь шанс рассказать обо всем не вызывал ничего, кроме самых абсурдных подозрений.
Господа не интересуются историями жизни невольниц. Их покупают вовсе не для долгих разговоров под луной.
Особенно — таких дешевых и потенциально опасных, как я.
— Только не говори, что мне придется идти за халатом, чтобы к тебе вернулся дар речи, — досадливо поморщился тайфа, по-своему истолковав заминку. — Или тебя так смущает твой новый статус? Я не собираюсь брать тебя против воли.
— И на том спасибо, — вырвалось у меня с каким-то дурацким вздохом облегчения, и я с некоторым удивлением осознала, что до этих его слов постоянно держала плечи напряженными.
— Все-таки не немая? — усмехнулся Рашед-тайфа. — Значит, можешь поведать, как тебя угораздило?
Наплевав на все наставления смотрителя гарема, я ссутулилась и потерла руками лицо. Рассказчицей я и так была неважной, а сейчас мысли и вовсе бестолково метались в голове, не давая выстроить последовательность событий.