Это было. странно. И паники не было, как и предистеричного состояния. Я не верила ни в теории о загробных мирах, ни в мифы о перерождении. Я и рассказы про «свет» воспринимала скептически, предпочитая верить врачам, а не их пациентам. Где -то теплилась мысль, что я в бреду, но слишком все было. реально. Слишком.
.. .Последовательно. Это не сон. И нога у меня прежде так никогда не болела.
Все уже случилось и назад ничего не вернуть.
Я выпрямилась, села нормально и задрала тяжелую длинную юбку. Под ней обнаружилась еще одна. Две. Потоньше и белые. А вот на ногах у меня были чулки из какой -то гладкой и плотной ткани, и заканчивались они почти что сразу над коленями и держались с помощью широких лент. И еще меня удивили туфли: мягкие, кажется, вообще тряпичные. бархатные?! Красиво расшитые, сделанные словно на одну ногу, без учета анатомических различий. Я с любопытством присмотрелась, что надето на левой ноге, и убедилась, что не ошиблась.
Но мое внимание сосредоточилось сейчас совсем не на туфлях. Так вот оно что. Эмоций у меня никаких не осталось, и я даже не знала, радоваться или расстраиваться. Бедная девочка когда-то, скорее всего, упала, а местные костоправы сделали все, на что были способны. И, может быть, вариантом было остаться вообще без ноги.
В результате нога у меня — у Йоланды — срослась неправильно: голень слегка уходила вбок, причиной чего явно был застарелый и, увы, непоправимо неправильно уже сросшийся перелом. Ступня находилась чуть под углом. мне показалось, что ходить это не должно было слишком мешать. Но походка должна быть, наверное, несколько утиной. Впрочем, неважно, на фоне всего остального это неважно. У меня и в той моей жизни никогда не стояло цели покорять всех попавшихся на моем пути мужиков, одного уже покорила, хватит, один плюс от него был — дети и алименты, которые он никак не осмеливался не платить.
Дверь внезапно открылась, и я, не опуская юбок, оглянулась, кто там зашел. Это оказалась средних лет. нет, не средних, вполне молодая, если приглядеться к ней, активная женщина, может, лет двадцати пяти, двадцати семи, в темном — мне начинало казаться, что тут не существует яркой или светлой одежды — платье словно со старых картин. или, может. точно! В молодости я обожала наш фильм о мушкетерах с молодыми Боярским, Алферовой, Тереховой, и платье женщины было очень похоже на то, что носила Констанция-Алферова, только темное.
— Госпожа? — с удивлением позвала женщина, и я распознала в ее интонации сочувствие и интерес. Наверное, здесь было не принято задирать юбки один на один, а что творилось в кулуарах на ассамблеях — кто знает. — Бедная моя госпожа, это уже не поправить, но Все Святые свидетели, — она прикоснулась кончиками пальцев к своему лбу, — если будет на то их воля, вы станете королевой, не будет их воли, — она снова коснулась пальцами лба, — вернетесь домой.
Допрос свидетеля в судебном заседании. Все Святые, однако, неплохие свидетели, и жаль, что сейчас у меня не они. Вот у кого наиболее полная информация и абсолютное неумение лгать.
— Я не знаю, чего я хочу, — проговорила я и опустила наконец юбки. Женщина подошла ближе, поставила на стол графин с какой -то мутной жидкостью, на который я посмотрела с подозрением. — Мне жаль сестру. Она, наверное, знала, чего она хочет. Я — нет.
Женщина засмеялась. Невесело, из чего я сделала предварительный вывод, что она неплохо относилась к умершей. Или убитой?
— Г рафиня Анаис мечтала о любви, — все еще с улыбкой — доброй, как я отметила — сказала она. — Как и все молодые девушки в ее возрасте. У Всех Святых были другие планы, и по их воле, — опять пальцы ко лбу, надо этот жест запомнить, как и эту присказку, — она умерла.
И раз она мне это так охотно, без раздражения, говорила, возможно, у меня — у Йоланды
— не было всей информации? Женщину не удивляли мои вопросы, пусть я и умела их правильно задавать, но не в такой же ситуации, когда я буквально шла наощупь по краю пропасти. Шаг в сторону...
— Ты знаешь как?
— Чахотка, милая госпожа. Она угасала, хворь иссушила ее, и — да не выдайте меня ее сиятельству — хвала Всем Святым, что она не дожила. Ее нежное сердце не выдержало бы того, что с мужеством приняли вы.
— Вот это? — я пошевелила ногой под юбками.
— Возможно, да. Ох, как она была красива! — воскликнула женщина. — Настоящий маленький ангел. Как же жаль — ох, не выдавайте меня ее сиятельству! — что вы никогда не виделись с ней. Ее сиятельство. — она подошла ближе, встала передо мной на колени и оправила мою верхнюю юбку. У женщины было уставшее бледное лицо со следами оспы и синие-синие глаза. — Ее сиятельство жестока. Если бы Все Святые были ко мне милосердны и сохранили бы всех моих малышей под своим крылом на этом свете, — пальцы-лоб, а она на удивление стойкая, так спокойно об этом говорить, — я никогда не делала бы различий, хром кто или кос. — Она погладила мое колено. — Молитесь, милая госпожа, молитва помогает, дайте обет Всем Святым, и они вернут вас с этого отбора.
Я смотрела на ее руку, все еще лежащую на моем колене, и не могла решить, что спросить. Отбор? Что за отбор, почему я? Или как ее для начала зовут?
— Какой обет?
— Трудный, — женщина поднялась. — Все Святые чтят трудные обеты.
Это замечательно, нахмурилась я. Но хотелось бы поменьше субъективности и побольше фактов, и все же мне не за что было упрекнуть мою невольную добровольную помощницу.
— Паломничество или сто дней молитв. — продолжала она.
«Почему я никогда не знала свою сестру», — чуть не вырвалось у меня, но задавать вопросы стоило сейчас осторожно.
— Она когда-нибудь спрашивала обо мне? — я схватила руку женщины. — Моя сестра?
Что мне это даст? Отбор. Она должна была принять участие в каком-то отборе, а теперь, если верить той даме, которая надавала мне ни за что оплеух, я займу ее место?
— Ее сиятельство всегда пресекала подобные разговоры. Вы бы и дальше жили в усадьбе, моя госпожа, если бы не.
— Отбор, так? — я посмотрела ей прямо в глаза, и она не отвела взгляд, только кивнула.
— Молитесь, милая госпожа, не жалейте сил на обет. Моя матушка, упокоят ее Все Святые, — пальцы-лоб, здесь поразительно простое отношение к смерти, — помнила тот отбор, на котором его величество выбрал себе королеву, и что много девушек не вернулись тогда. Острый нож, редкий яд, злое слово — никому не пожелаешь такой судьбы. И когда я была молодой, ох, как завидовала госпожам, что носят они красивые платья и не работают с утра до ночи, как я, но у меня есть мой Хакке — да продлят Все Святые его дни, и я вышла за него по любви. И я буду молиться с вами, как молилась с детских лет госпожи Анаис, чтобы ей не довелось оказаться при дворе на отборе...
Она опять коснулась лба, но на сей раз этот жест получил продолжение: она провела подушечками трех пальцев вниз по лицу, от лба через нос, и, остановив их у губ, поцеловала, а я подумала: ты, видимо, намолила ей от души так, что ее и живых-то нет, но не было ли это и в самом деле лучшим исходом?
Глава третья
Женщина встала, закрыла окно, и в комнате стало душно, тепло и тихо. Я оказалась замкнута в каменных гулких стенах, на жестком стуле, с хромой ногой и с перспективами, которые не радовали совершенно.
Отбор невест. Здесь его называли так. То, о чем когда -то читала в монографиях я, называлось похоже — смотр.
Популярная забава у византийских и русских царей, один Иван Грозный из них чего стоил. хотя еще в моей памяти отпечаталась история первого Романова и несчастной Марии Хлоповой. И это лишь то, что проходило официально, то, на что съезжались посмотреть со всех концов. Казалось бы, все просто: коронованный властелин, невесты, красота, чувства, но не было там никаких чувств. Хроники сохранили, как несчастных представляли душевнобольными, эпилептичками, развратницами, воровками. Как вытряхивали грязное белье поколений, рушили судьбы, губили людей — на кону была будущая царица, фигура в те времена безвольная и незначимая, до тех, разумеется, пор, пока за ее спиной тенью не вставал тот, кому нужна была власть.
