и поверь мне, из этого сообщения ты сделал бы только один вывод, что ты идиот.
Она кивнула, попыталась сглотнуть. Пить хотелось безумно.
— Ты бы стал пытаться поговорить со мной, я бы игнорировала тебя, но в конечном итоге, ты бы меня дожал, а я бы сдалась, но мы бы поговорили, я бы снова порыдала и конечно у нас бы случился феерический секс, — она усмехнулась от обиды. — Потому что ну, а к чему всё это ещё могло бы привести?
Шмыгнула носом, повела головой.
— Но здесь не мой мир. Здесь нет мгновенных сообщений, которые можно истерично писать в ночи, пытаясь сделать так, чтобы не утонуть в одиночестве. Я не смогу ничего тебе сообщить, да и будет ли это важно потом? Даже если ты не забудешь обо мне, спустя время. Что изменит понимание того, что ты дурак? — она не могла уже остановится, её подмывало всё высказать. — И благо, что я давно не девочка, и благо, что могу позволить себе выглядеть как угодно, да и куда стрёмнее, чем сейчас, словно ты меня из могилы выкопал… поэтому я скажу.
И Хэла посмотрела в сторону всё так же неподвижно сидящего возле стены Рэтара, но что это было сейчас такое — заткнуться и свалить, вот что нужно было сделать.
Пламя внутри него не просто бушевало, оно рвало всё на части. Он уже не просто обречённо сидел, он был на взводе и не нужно было быть чёрной ведьмой и вообще какой угодно ведьмой, чтобы не понять, что она сейчас в миллиметре от конца своей жизни, на этот раз кажется бесповоротно и безвозвратно.
— Я продолжу с того момента, с которого ты меня перебил, и хотя сказанное тобой, перечёркивает мою надежду быть услышанной и правильно понятной, и уж тем более принятой, но чтоб меня, я тебе это скажу, — она перевела дух. — Я не буду играть в эти игры, я не собираюсь быть послушной, безвольной, на всё согласной, я не буду твоей наложницей, рабыней, бог знает кем ещё, я хочу равноправия между мной и тобой в этот момент.
Она чувствовала, что её манифест нахрен никому не сдался, скорее говорила ради себя, но ей было так важно, чтобы эти слова были сказаны, а надежда, что будут услышана — да, фиг с ней! Пусть бы он её снёс сейчас и свернул уже наконец шею.
— Вот там, вне того, что вы называете близостью, достопочтенный феран, можете требовать от меня чего пожелаете и я не буду вам перечить, но когда мы вдвоём… — и это было слишком, нечего было распинаться. — Я хочу, чтобы ты слышал меня, понимал меня и чтобы каждый из нас делал для другого то, что хочет, потому что я не буду разворачиваться к тебе спиной каждый раз, когда тебе приспичит трахнуть меня, я не буду как все твои женщины принимать всю эту ересь, как должное, потому что я не они, я так не хочу!
И Хэла понимала, что всё это тщетно, что это просто нелепость какая-то, в самом деле, но остановиться не могла. Она никогда не могла вовремя остановиться:
— И как бы меня не разрывало от желания сказать тебе, что я тоже безумно тебя хочу, я не пойду на это, если ты не готов быть со мной так, как этого хочу я… — она сделала обречённый вдох, может последний в жизни. — Значит, я это переживу. А вот теперь мне пора…
Хэла не успела даже развернуться, но она и не верила в этот успех. Лицо Рэтара уже в середине этого нелепого манифеста, взывающего о равноправии в сексе, стало таким угрожающим, что если и нужно было пытаться спастись, то определённо тогда, да и тогда… вот уж от кого нельзя уйти.
Он был очень быстрым. Не то что развернуться, женщина моргнуть не успела, как всё её тело было с невероятной силой вдавлено в стену. Рука его легла на её шею и кажется никогда в своей жизни Хэла не чувствовала свою шею настолько тонкой, потому что рука у него оказалась такой огромной, что пальцы почти сошлись сзади.
Как может чувствовать себя мышка, которую поймала кошка… или нет… не кошка — сова. Одно движение и всё. Ты всего лишь добыча — вот что было истинной в его словах, вот что нужно было видеть между строк этого его полного боли признания о том, что он её нагонит и будет беда. Сама была виновата, сама разбудила этого зверя, сама не просто поленьев в огонь накидала, еще и бензином сверху полила. Вот оно!
Ярость, с которой сейчас на неё смотрели его глаза была неизмеримой, желание теперь превратилось в жгучую страстную ярость, такую, что вообще нельзя осознать, особенно если перед тобой монстр, а ты ещё ничтожнее, чем его привычная добыча.
Но Хэла не была добычей, чёрт подери, она тоже могла много всего. Тем более, что он освободил её и она могла наговорить на него, теперь уже вообще без оглядки, бог весть чего, не говоря уже о том, что всегда можно было применить шоковую терапию — электрический ток никого ещё равнодушным не оставлял.
Но хотела ли она всего этого?
Хэла тонула в этих глазах цвета лазури моря, невообразимо прекрасных глазах, на когда-то невероятно привлекательном лице, которое сейчас было обезображено жуткой полосой шрама, кажется разделившей жизнь Рэтара на “до” и “после”.
— Ты хоть понимаешь, Хэла, что ты творишь? — прорычал он ей в лицо.
— Жду, когда ты свернёшь мне шею, — прохрипела она, потому что он конкретно душил её, не давая вздохнуть.
Кажется это его отрезвило и феран немного расслабил хват руки. Вторая его рука лежала на её спине и прижимала её плотно к нему и даже сквозь юбки платья она чувствовала насколько сильно её хотят.
Как там про бабочек? Нет, внутри Хэлы определённо плясали черти, потому что как только его рука перестала перекрывать ей воздух и больно прижимать её верхнюю часть к стене, она рванула вперёд, благо лицо его было к ней так близко.
Губы его были солёными и плотно сжатыми — уж к чему вот он точно не был готов, так это к тому, что она его поцелует. Дыхание Рэтара участилось, он издал какой-то полный муки рык, и Хэла запустила руки в его волосы, хватаясь за него, словно утопающий. Но, по сути, им она сейчас и была, только с той поправкой, что топил её именно тот,
