Вновь заморгали лампочки. Отец опять обернулся:
— Мия, ты зафиксировалась?
Я с обреченной готовностью кивнула:
— Да, папа.
Точно, переживает перед прыжком… Я, на всякий случай, еще раз добросовестно проверила свои крепления и уткнулась в иллюминатор — врата уже было видно. Светящееся тонкое кольцо, внутри которого искрились розовые разряды. Издалека — почти как исполинский драгоценный камень, в котором блуждали отблески огня. И длинная вереница кораблей, ожидающих своей очереди вдоль световой направляющей. Больших и маленьких. Пассажирских и грузовых. Наверняка мы простоим здесь несколько часов… Тогда зачем отец велел пристегнуться?
Мы встали в очередь и почти зависли на месте. Судно едва-едва двигалось. А из-за того, что так же медленно ползли корабли справа и слева, казалось, и вовсе стоим. Зато я теперь могла очень близко рассматривать другие суда. Новые и старые. Некоторые были настоящей рухлядью — еще хуже нашего. Как они вообще умудряются перенести такой прыжок и не развалиться? Или просто папа слишком уж осторожен?
Чуть в отдалении мелочь пришла в движение, расчищая путь. Сверкая серебристым боком, величаво проскользил посольский корабль Галактического совета с узнаваемой эмблемой на борту. Сплюснутый и широкий, словно огромная важная черепаха в открытой воде. Разумеется, его пропустят без задержек на особых основаниях, и сейчас тут же найдутся умники, которые захотят перестроиться ему в хвост. Чтобы тоже побыстрее проскочить. Я уже знаю — почти то же самое было в прошлый раз. Вон, уже и засуетился дряхлый тренайский шаттл. Сейчас начнет тыкаться, выбешивая других пилотов.
Свет резанул по глазам, резкий писк сирены ворвался в уши. Я едва не охнула, когда наше судно тряхнуло, повело, ощутимо качнуло влево. Ухватилась за подлокотники. Папа перестраивался и, судя по всему, как раз и намеревался прилепиться к посольскому хвосту. Мой папа? Да ладно! Он никогда в жизни ничего не нарушал! Я даже замерла от затаенного восторга, предвкушая маленькое приключение. Если бы не эта мерзкая сирена…
Я все же не выдержала, вытянулась, насколько позволяли ремни:
— Папа, с кораблем точно все в порядке?
Он даже не обернулся:
— Мия, сиди на месте!
Я больше не приставала с вопросами. Но весь восторг от происходящего затухал, и грудь наполнялась каким-то необъяснимым беспокойством. Все было странным. И папа тоже… Но если бы челнок был не в порядке, отец никогда не стал бы прыгать. Он же не самоубийца!
Я постаралась взять себя в руки, снова уставилась в иллюминатор. Тренайский шаттл совершал какие-то странные маневры. Нет, он, кажется, не собирался прилепиться к кораблю совета — лавировал между судами, подлетая то сверху, то снизу. Приближался. Маленький, латаный, беспокойный — он напоминал мельтешащую муху. Одно неверное движение — и его попросту раздавят. Какой-то ненормальный…
Нос посольского корабля уже исчез во вратах, будто гигантская черепаха погружалась в вертикальную розовую стену воды. Такое судно могло это делать медленно — на борту даже не заметят этот прыжок. Чем хуже судно — тем расторопнее ему надо быть, чтобы получить как можно меньшую дозу энергетического излучения.
Шаттл подобрался совсем близко, и я уже могла рассмотреть каждую ржавую заклепку на его перештопанном борту. Но челнок снова тряхнуло, словно от удара — наверняка кто-то не рассчитал дистанцию и влепился нам в хвост. А наша сирена точно спятила — заорала так, что можно было оглохнуть. Я все же не удержалась:
— Папа, да отключи ты ее!
Вместо ответа он лишь неожиданно вывернул штурвал, и наш челнок взмыл носом вверх. Меня уложило в спинку кресла, вжало, от давления даже натянулась кожа на лице. Я не успела ни о чем подумать, как мы на сумасшедшей скорости, словно пуля, прорезали полотно пространственных врат прямо под брюхом посольского корабля. Тело на мгновение оцепенело, дыхание замерло, в глазах потемнело. Но лишь на долю секунды. И вот уже мышцы скручивало от разливающихся под кожей разрядов. Выворачивало. Я чувствовала сумасшедшую скорость и видела перед глазами красные аварийные вспышки, отраженные в гладком металле.
Наконец, судно выровнялось. Я была в таком шоке, что даже отупела. В голове пустота — ни единой мысли, ни единого предположения. Лишь отвратительное пощелкивание разрядов где-то глубоко внутри, будто искрило электричество.
Наконец, я увидела перед собой отца. Хмурого, с серым, потным от напряжения лицом. Он склонился, тронул меня за руку:
— Мия, все хорошо?
Я лишь кивнула, не в силах пошевелить онемевшими губами. Щурилась от невыносимого красного света. От отвратительного звука сирены хотелось заткнуть уши. В горле, словно губка, набухал ком неотвратимой тошноты. Сейчас оказалось намного хуже, чем в прошлый раз. Но что это было? Зачем? Папа сошел с ума? Оставалось лишь надеяться, что мы все же выпрыгнули, куда надо.
Отец ослабил ремни:
— Судно повреждено. Нужна аварийная посадка. Срочно садимся на Эйдене. Он обитаем.
Я нахмурилась:
— Что?
Он отмахнулся:
— Не важно. Войдем в атмосферу планеты через четыре минуты. Я хочу, чтобы ты немедленно села в спасательную капсулу.
Я замерла:
— Папа, все настолько плохо? Скажи мне, что случилось? Зачем ты это сделал?
Он поджал губы:
— Я не имею права рисковать тобой. Пожалуйста, иди к капсуле, Мия.
— А ты?
— Я попробую посадить судно.
Я с мольбой посмотрела в его измученное лицо:
— Попробуешь? Я с тобой. Пожалуйста. Я не пойду без тебя!
Отец стиснул зубы:
— Я посажу судно, Мия. Сделай, как я прошу. Пожалуйста. Я воспользуюсь другой капсулой, если что-то пойдет не так. Но ты должна быть в безопасности. — Он заметил мой испуганный взгляд и многозначительно добавил: — Так нужно.
Папа взял меня за руку, поднял с кресла и повел в правый отсек. Ноги не слушались, я буквально висела на его руке. В голове все еще туманилось. Я толком не воспринимала происходящее. Все казалось каким-то сном. Сейчас я открою глаза, и мы окажемся в очереди перед вратами… Пусть так и будет!
Но страшный сон не прекращался. Отец посадил меня в спасательную капсулу и набрал команду на панели управления. Осталось лишь закрыть крышку. Я вцепилась в его руку и никак не хотела отпускать. Тряхнула:
— Папа, что с кораблем?
Он вздохнул, облизал губы:
— Нас пытались убить, Мия. Тебя пытались убить. В брюхе пробоина. Если не поторопиться — огонь доберется до топливных баков.
Я нахмурилась до ломоты в переносице:
— Убить? Зачем?
Он молча достал из кармана футляр клинера и положил мне на колени:
— Все здесь. Сделай восполнение, когда приземлишься. Другого выхода больше нет. Они усомнились…
Я молчала, не понимая, что происходит. Зачем мне клинер? Кто и в чем усомнился?
Папа взял мою руку, неожиданно поднес к губам:
— Это было честью, но я оказался не достоин. Мне нет прощения.
Не дожидаясь моих вопросов или возражений, папа закрыл крышку спасательной капсулы, и я ощутила падение. Затем — быстрый короткий полет почти в полной темноте и жесткое приземление, от которого перетряхнуло все внутренние органы, а отзвук этого удара еще долго фонил в позвоночнике.
Я нашарила пульт, и крышка капсулы откинулась со щелчком. Вдохнула сухой пыльный воздух, от которого запершило в горле. Прямо перед собой я увидела грязно-желтое небо и яркую горящую точку, которая неумолимо приближалась. Наш корабль. Я поднялась рывком, но капсула опасно качнулась. Я замерла: кругом были лишь серо-коричневые острые голые камни. Скалы. Кажется, я оказалась на самом краю какой-то расщелины. Одно неловкое движение — и капсула перевернется. Я не отрывала взгляд от пылающего корабля. Всей душой надеялась, что папа успел покинуть борт. Кое-как ухватилась за острую кромку ближайшей глыбы, старалась уцепиться ногтями, перенесла вес на ногу. И, как только подняла другую, капсула со скрежетом поехала по камням и сорвалась в глубокую пропасть. Клинер остался внутри.
