Сначала он подумал, что она покорная. Большинство оборотней более или менее доминантны. Люди с более мягким характером обычно не переживали жестокое превращение из человека в оборотня. Это означало, что покорных оборотней было немного.
Затем Чарльз понял, что внезапная перемена от гнева к иррациональному желанию защитить ее от толпы, означали кое-что другое. Она не была покорной, хотя многие могли ошибочно думать так. Она — омега.
Именно тогда Чарльз понял, что независимо от того, что происходило в Чикаго, он убьет того, кто наградил ее таким испуганным взглядом.
Вблизи он производил еще большее впечатление. Анна чувствовала, как его энергия слегка обволакивает ее, словно змея, пробующая на вкус свою добычу. Анна не отрывала взгляда от пола, ожидая его ответа.
— Я Чарльз Корник, — сказал он. — Сын маррока. Ты, должно быть, Анна.
Она кивнула.
— Ты приехала сюда на машине или поймала такси?
— У меня нет машины, — ответила она.
Он прорычал что-то нечленораздельное.
— Ты умеешь водить?
Она кивнула.
— Хорошо.
Анна водила машину хорошо, хотя и чересчур осторожно. Против этой черты Чарльз нисколько не возражал, хотя все равно уперся одной рукой в приборную панель взятого напрокат автомобиля. Она ничего не сказала, когда он попросил ее отвезти их к ней домой, хотя заметил ее тревогу.
Чарльз мог бы поведать ей, что Бран поручил ему охранять ее по мере возможности, и для этого он должен держаться рядом. Он не хотел пугать ее еще больше, она и так уже напугана. И он мог бы заверить ее, что не собирался спать с ней, но не хотел лгать. Даже самому себе. Поэтому промолчал.
Когда она везла их по скоростной автомагистрали на арендованном внедорожнике, братец волк перешел от убийственной ярости, вызванной переполненным самолетом, к спокойствию, которого Чарльз никогда раньше не чувствовал. За свою жизнь он встречал только двух омега волков, и они тоже успокаивали его, но не до такой степени.
Наверное, именно так чувствуют себя обычные люди.
Гнев и настороженность охотника, которые всегда были присущи его волку, остались лишь смутным воспоминанием, оставив после себя только решимость спариться с этой волчицей. И Чарльз никогда не испытывал ничего подобного.
Анна была достаточно хорошенькой, хотя он бы немного ее откормил и успокоил, чтобы она немного расслабилась. Волк хотел переспать с ней и заявить на нее права как на свою пару. Но Чарльз более осторожен, чем его волк, и подождет, пока не узнает ее немного лучше, прежде чем решит ухаживать за ней.
— У меня маленькая квартира, — сказала Анна, пытаясь нарушить тишину. По легкой хрипотце в голосе было понятно, что у нее пересохло в горле.
Она боялась его. Отец выбрал Чарльза палачом, и он привык, что его боятся, хотя никогда не испытывал от этого удовольствия.
Чарльз прислонился к пассажирской двери, пытаясь дать ей больше пространства, и уставился в окно на огни города, чтобы Анна без опаски могла его разглядывать, если захочет. Он вел себя тихо, надеясь, что она привыкнет к нему, но постепенно начал думать, что такая тактика ошибочна.
— Не волнуйся, — произнес он. — Я не привередливый. Какая бы ни была у тебя квартира, она, несомненно, более современная, чем индейское типи, в котором я вырос.
— Индейское типи?
— Я намного старше, чем выгляжу, — слегка улыбнулся он. — Двести лет назад индейское типи в Монтане был довольно роскошным жильем. — Как и большинству старых волков, ему не нравилось говорить о прошлом, но он готов на многое, чтобы ее успокоить.
— Я и не сообразила, что ты, возможно, старше, чем выглядишь, — промолвила она извиняющимся тоном. Он решил, что она заметила его улыбку, потому что уровень ее страха заметно снизился. — В здешней стае нет таких старых волков.
— Есть несколько, — не согласился он с ней, заметив, что она сказала «стая», а не «моя стая». Лео было семьдесят или восемьдесят лет, а его жена намного старше. И ей следовало оценить дар омеги, а не превращать ее в униженную женщину, которая съеживается всякий раз, когда он смотрел на нее слишком долго. — Иногда бывает трудно определить возраст волка. Большинство из нас не говорят об этом. И так сложно приспособиться к долгой жизни, не болтая без умолку о былых временах.
Анна не ответила, и он задумался, о чем еще можно было поговорить. Он не очень хорошо умел поддерживать беседу, обычно предоставлял это отцу и брату, которые отличались разговорчивостью.
— Из какого ты племени? — спросила она, прежде чем он нашел подходящую тему. — Я мало что знаю о племенах Монтаны.
— Моя мать родом из салиши, — ответил он. — Из племени плоскоголовых.
Она бросила быстрый взгляд на его совершенно нормальный лоб. И он вздохнул с облегчением, понимая, что может рассказать ей интересную историю.
— Ты знаешь, как Плоскоголовые получили свое название?
Она покачала головой. Выражение ее лица было таким серьезным, что он хотел придумать какую-нибудь шутку, чтобы ее подразнить. Но она недостаточно хорошо знала его и не поняла бы, поэтому сказал ей правду.
— У многих индейских племен в бассейне реки Колумбия, в основном у других салишских народов, имелась традиция искусственно деформировать форму черепа своим младенцам. Плоскоголовые были одними из немногих племен, которые этого не делали.
— Так почему же их называют Плоскоголовыми? — спросила она.
— Потому что другие племена пытались не просто деформировать свои головы, а удлинить череп. Поскольку плоскоголовые этого не делали, другие племена называли нас «плоскоголовыми». И это не было комплиментом.
Пока Анна слушала его рассказ, запах ее страха еще больше рассеялся.
— Видишь ли, мы были для них уродливыми кузенами-варварами. — Он рассмеялся. — По иронии судьбы, белые охотники неправильно поняли это название. Долгое время мы были печально известны из-за традиции, которой не придерживались. Поэтому белые люди, как и наши кузены, считали нас варварами.
— Ты сказал, что твоя мать из племени салиши, — сказала Анна. — Маррок тоже коренной американец?
Чарльз покачал головой.
— Мой отец — валлиец. Он приехал сюда, чтобы охотиться за шкурами животных, и остался, потому что влюбился в запах сосен и снега. — Бран выразился именно так. Чарльз снова улыбнулся, и на этот раз это была настоящая улыбка, которая не принесла дискомфорта. И он почувствовал, как Анна расслабилась еще больше. Ему придется позвонить своему брату Сэмюэлю и сказать ему, что, наконец-то, понял, что его лицо не треснет, если он улыбнется. И для того чтобы это понять, потребовалась всего лишь омега оборотень.
Анна свернула в переулок и заехала на небольшую парковку позади одного из многочисленных четырехэтажных кирпичных многоквартирных домов, которыми заполнены старые пригороды этой части города.
— В какой части города мы находимся? — спросил он.
— В Оук-парк, — сказала она. — Дом Фрэнка Ллойда Райта, Эдгара Райса Берроуза и в нем расположен «У Скорчи».
— «У Скорчи»?
Она кивнула и выпрыгнула из машины.
— Это лучший итальянский ресторан в Чикаго. И я там работаю.
Ах, вот почему от нее пахло чесноком.
— Значит, у тебя непредвзятое мнение об этом месте? — Он с облегчением выскользнул из машины. Брат часто высмеивал его нелюбовь к машинам, поскольку даже серьезная авария вряд ли могла убить оборотня. Но Чарльз не боялся умереть, просто машины ехали слишком быстро. Он не мог почувствовать землю, по которой они проезжали. И если ему хотелось немного вздремнуть во время путешествия, машины не могли ехать самостоятельно. Он предпочитал лошадей.
После того, как он достал свой чемодан с заднего сиденья, Анна заперла машину с помощью брелока. Машина просигналила один раз, от чего Чарльз дернулся и бросил на авто раздраженный взгляд. Когда он обернулся, Анна пристально смотрела в землю.
Гнев, который рассеялся в ее присутствии, вернулся с новой силой из-за ее страха. Кто-то действительно здорово над ней поработал.
