— Как ты себя чувствуешь?
— Готов к любым подвигам!
— Тогда прячь штырь и ступай за мной, — Микки бесшумно двинулся к выходу. — Надо пройти этого Билла, который, по-видимому, "пасёт" здешних проститутов…
— Я уложу его одной левой.
— Только драки нам не хватало!
Но здоровяк-робот даже не повернул головы в их сторону. Выйдя из подворотни, Микки неторопливым шагом двинулся к ближайшему углу. Пип шёл за ним. Микки нарочно не спешил, зная, что в квартале красных фонарей торопливость может вызвать подозрение у окружающих.
Они свернули за угол и зашагали по другой улице, где тоже стояли или прохаживались роботы-геи. Они улыбались Микки, подмигивали накрашенными глазами и зазывно гладили свои торчащие пенисы. Микки и Пип снова свернули, перешли перекрёсток и углубились в улицы, где красных фонарей уже не было, где меньше было прохожих и машин, а витрины почти все были забраны жалюзи. Роботессы-проститутки околачивались и здесь, толпясь в основном под редкими фонарями. Кроме них, можно было встретить и бродяг — как роботов, так и людей, копошащихся у мусорных баков или лежащих среди коробок.
Здешние роботессы были уже не того сорта, что в кварталах красных фонарей: потёртые, ржавые, с облезлой искусственной кожей, с какими-то тряпками на голове вместо париков. При приближении Микки они раздвигали ноги, показывая тёмную дырку, и надтреснутыми механическими голосами предлагали улететь на небеса за пятьдесят центов. Когда в конце улицы появлялась, сверкая мигалкой, полицейская машина, они отодвигались в тень, а бродяги прятались за баками или в подворотнях. Микки с Пипом спешили скрыться вместе с ними.
Скоро приятели оказались на улицах, где уже и фонари были редкостью. Громады высоток, вершинами уходившие в небо, стояли без единого огня, отчего можно было подумать, что в них вообще никто не живёт. Здесь было больше, чем на других улицах, мусора, хлама, крыс, ржавеющих остовов машин и разных подозрительных личностей, которые молча вдруг выныривали из мрака и, видимо оценив по достоинству мощную фигуру Пипа, так же молча отходили в сторону. Если где горел фонарь, то под ним обязательно толпились роботессы-проститутки и нестройным хором зазывали клиентов, а то и крикливо ругались или дрались друг с другом.
— Вот примерно на такой улице я подобрал тебя этой весной, — сказал Микки. — Ты лежал без движения у мусорных баков, почти совсем обесточенный, и к тебе подбирались уборщики, чтобы закинуть тебя в грузовик и отправить в переплавку. Я дал каждому по пять баксов и отвёз тебя к себе Я должен был сделать прибор для лечения импотенции, а ничего подходящего у меня под руками не было. И я решил сделать прибор из робота…
— Значит, до встречи с тобой я был бродягой?
— Скорее всего. Ты был весь разлажен, и из-за этого, наверно, твои прежние хозяева отказались от тебя. Ты бродил по улицам, пока в тебе ещё оставалась энергия, а потом упал и остался лежать. Я заблокировал твою глубокую память, поскольку в таком случае с тобой возникли бы лишние проблемы. Неизвестно было, как бы ты повёл себя, останься ты в своей электронной душе тем, кем был. Я оставил только поверхностную, рациональную память, которая учитывает только необходимый минимум житейского опыта, включая знание человеческой речи и элементарных понятий.
— То-то я ничего не помню из того, что со мной было раньше! — воскликнул Пип. — Я ведь думал, что я только что сделанный, привезён с завода!
— Нет, Пип, на нового робота у меня не было денег. Но ты и так хоть куда. Я заменил в тебе многие старые детали и теперь ты проживёшь долго, тем более со своим штырём.
На свет фонаря, шаркая, вышел скрипящий, скрюченный, уже почти совсем без кожи робот и, обращаясь к Микки, заговорил гнусаво:
— Даю в переднюю дырку и в заднюю! Беру в рот! Что хочет джентльмен? Всё сделаю за пять центов! — Он наклонился, демонстрируя дыру между измятых металлических ягодиц. — За пять центов, сэр!
Приятели обошли его. Пип едва сдержался, чтоб не дать проституту пинка.
— Лучше уж быть бродягой, чем вот таким, — сказал он.
— Впрочем, если хочешь, я могу разблокировать твою память, — проговорил Микки. — Ты вспомнишь прежнего хозяина, своих друзей и врагов, вспомнишь дело, которым занимался. Но это может нанести ущерб твоему лекарскому умению. Ты уже не сможешь так быстро и ловко лечить от импотенции.
Пип не ответил. Он молча вышагивал рядом с Микки, обдумывая услышанное, и на его лице, закрытом дурашливой улыбающейся маской, ничего не отражалось.
Лишь минут через десять он сказал:
— Не надо её разблокировать. Я хочу остаться Пипом, который лечит от импотенции, и чтобы ты был моим хозяином.
— Это правильно, — Микки улыбнулся. — Тем более я на себе убедился, какой ты потрясающий лекарь. Знаешь, я снова хочу потрахаться. Просто невероятно! У меня даже в лучшие годы член так не стоял, как в эту ночь!
— Только не трахайся со здешними шалавами, а то подхватишь инфекцию, — озабоченно произнёс робот. — Они ведь наверняка не дезинфицируются.
На улице, по которой они шли, было больше людей, чем роботов. Всё это были бродяги или проститутки. Проституток, кажется, ночью можно было встретить на всех улицах Гелиополиса, даже на самых тёмных и грязных. Приятелям довелось наблюдать драку между проститутками-роботессами и живыми проститутками, видимо не поделившими места под единственным фонарём. От взаимных обвинений обе враждующие стороны перешли к решительным действиям: роботессы пустили в ход стальные кулаки, круша живым челюсти, а живые, стараясь избегать ближнего боя, прыскали чёрной несмываемой краской, которая залепляла роботессам глаза-локаторы, делая их слепыми. В ход шли и тяжёлые палки, оставлявшие на стальных головах ощутительные вмятины.
— Пип, — сказал Микки, — если в ближайшие пять минут я не потрахаюсь, то пенис у меня взорвётся от напряжения!
— Пожалуй, я мог бы избавить тебя от избытка семени, — ответил Пип, — но мне придётся это сделать руками.
— Я и сам могу это сделать руками, — возразил кибернетик, — но куда приятнее засунуть в живую дырку, или на худой конец в рот.
Он оглядывался на женщин, медленно прохаживавшихся вдоль тёмных витрин. В коротких юбках, с выставленными напоказ огромными, явно наращенными, грудями, путаны подходили к нему и с умильной улыбкой высовывали язык или сосали палец. Микки всматривался в их накрашенные лица и отрицательно качал головой. Эти старухи с силиконовыми формами не шли ни в какое сравнение с девочками из "Ночной моли".
Одна показалась ему помоложе и посвежее остальных.
