— Узнаешь? — спрашивает Джули, которую явно распирает от гордости. — Сальвадор Дали. Оригиналы, конечно.
Нора возвращается с балкона и смеется, глядя на меня, чуть ли не носом уткнувшегося в холсты.
— Неплохо, да? Мы с Перри хотели подарить ей "Мону Лизу" на день рождения, потому что она тоже вечно так ухмыляется — вот опять, смотри! — но на своих двоих до Парижа далековато. Приходится обходиться местными выставками.
— У Норы дома целая стена увешана Пикассо, — добавляет Джули. — Если бы хоть кому-нибудь еще было дело до искусства, мы бы уже считались грабителями века.
Сажусь на корточки, чтобы поближе рассмотреть нижний ряд.
— Это Джули рисовала, — сообщает Нора. — Правда, здорово?
Джули раздраженно отводит глаза:
— Нора заставила меня их повесить.
Я внимательно рассматриваю картины, выискивая в неловких мазках секреты их создательницы. Два холста — яркие краски и истерзанная, неровная поверхность. Третья — неумелый портрет женщины со светлыми волосами. Смотрю на черную стену с ее единственным украшением — захватанным поляроидом той же женщины. Джули плюс двадцать лет нелегкой жизни. Заметив, куда я смотрю, Джули переглядывается с Норой.
— Это мама, — говорит она. — Ушла, когда мне было двенадцать лет. — Закашлявшись, Джули отворачивается к окну.
Кивая на неожиданно пустую желтую стену, вопросительно поднимаю брови.
Это… это стена надежд, — объясняет Джули с ноткой смущенной гордости и почти детской невинностью. — Я приготовила ее для того, что ждет меня в будущем.
— Нап… ример?
— Не знаю. Зависит от того, что случится. Надеюсь, что-нибудь хорошее.
Джули пожимает плечами, закрывая тему, и садиться на край кровати. Постукивает пальцами по колену и смотрит на меня. Нора садится рядом. Стульев нет, так что я опускаюсь на пол. Если тут и есть ковер, то его не видно под грудами мятой одежды.
— Ну что ж… Р, — нарушает молчание Нора. — Ты зомби. Как это — быть зомби?
— Я… э-э…
— Как это случилось? Когда ты превратился?
— Не… помню.
— Не вижу на тебе ни старых укусов, ни огнестрельных ран — ничего. Очевидно, ты умер сам. Неужели рядом не нашлось охотников выжрать тебе мозг?
Пожимаю плечами.
— Сколько тебе лет?
Пожимаю плечами.
— На вид меньше тридцати, но может быть и больше — у тебя лицо такое. А почему ты не гниешь? Я даже запаха почти не чувствую.
— Я не… э-э…
— А функции организма у тебя все работают? Ведь нет, так? Я о чем — ты еще можешь… ну… это?
— Господи, Нора, — перебивает Джули и для пущей убедительности тычет ее локтем в бок. — Оставь его в покое. Он не на допрос пришел.
Смотрю на Джули с благодарностью.
— Но у меня тоже есть вопрос, — говорит она. — Как ты сюда попал? Там же охрана.
Пожимаю плечами:
— Вошел.
— Ас охраной что?
— Притворился… живым.
— И они тебя пустили? — не унимается она. — Тед тебя пустил?
— Он… отвлек… ся.
Джули хлопает себя по лбу:
— Вот это да. Это же… — Тут она замолкает, и на ее лице вдруг появляется недоверчивая улыбка. — Ты выглядишь… по-другому. Р, ты причесался, что ли?
— Он под живого замаскировался! — хохочет Нора. — Вот умора!
— Невероятно. Не понимаю, как тебе удалось. Никогда ни о чем таком и не слышала.
— Думаешь, он сойдет за живого? — говорит Нора. — Что будет, если вывести его на улицу, к людям?
Джули придирчиво меня разглядывает, как фотограф, которому навязывают толстую модель:
— Наверное… шанс есть.
Я ерзаю под их испытующими взглядами. Наконец Джули, тяжело вздохнув, встает.
— В общем, пока мы не знаем, что с тобой делать, придется тебе остаться тут как минимум до завтра. Пойду погрею рису. Нора, ты будешь?
— Нет, я утром приняла карбтеин, — отвечает она и с опаской косится на меня. — А ты, Р… не голодный?
Качаю головой:
— Нет, спасибо.
— Потому что я, например, понятия не имею, что нам делать с твоей диетой. То есть делать-то нечего, Джули говорила, что у тебя нет выбора, но все равно тут…
— Правда, — перебиваю я. — Все… нормально.
Она смотрит на меня с недоверием. Я знаю, какие картинки мелькают сейчас у нее перед глазами. Темная комната, залитая кровью. Ее друзья, умирающие на полу. Я, тянущий к Джули окровавленные руки. Даже если Джули и убедила ее, что я особенный, подозрительным взглядам удивляться не стоит. Нора разглядывает меня еще несколько минут. Потом бросает это дело и принимается скручивать косяк.
Когда Джули возвращается с рисом, я с улыбкой беру ложку и кладу немного в рот. Как и все остальное, рис мало чем отличается на вкус от картона. Но все же мне удается его проглотить. Джули с Норой переглядываются.
— И как тебе? — интересуется Джули.
Корчу противную рожу.
— Все равно! Ты очень давно не ел — и все еще на ногах. Как думаешь, вдруг у тебя когда-нибудь получится совсем отказаться от живой еды?
Криво улыбаюсь:
— Наверное… шанс есть.
Джули улыбается до ушей. Отчасти ее смешит мой сарказм, отчасти она радуется скрытой за ним надежде. Я еще ни разу не видел ее такой счастливой, и от всей души надеюсь, что не ошибся. Что это правда. Что я еще не научился врать.
К часу ночи Джули с Норой начинают зевать. В общей комнате есть раскладные койки, но уходить туда никто не хочет. Этот ярко раскрашенный кубик — теплый бункер в ледяной пустоте Антарктиды. Нора ложится на кровать. Я и Джули — на пол. Примерно полчаса Нора пишет что-то в блокнот, потом щелкает лампой и вскоре уже похрапывает, как крошечная, грациозная бензопила. Мы с Джули лежим под толстым одеялом на груде ее одежды, сваленной на жестком полу вместо матраса. Здесь все пропитано ее запахом. Я полностью окружен. Она сверху, и снизу, и рядом. Вся эта комната сделана из нее.
— Р, — шепчет Джули, глядя в потолок. Он весь изрисован и исписан люминесцентной краской.
— Что?
— Я ненавижу это место.
— Знаю.
— Давай сбежим куда-нибудь.
Я молчу и гляжу в потолок. Жаль, что я не могу прочитать, что там написано. Я представляю, что буквы — это звезды. Слова — созвездия.
— Куда… хочешь?
— Не знаю. Далеко. На какой-нибудь затерянный континент, где ничего такого не было. Где все живут в мире.
Я молчу.
— Перри дружил с одним бывшим летчиком… давай запустим твой самолет! Он будет как автофургон с крыльями! Мы куда угодно сможем полететь! — Джули поворачивается ко мне. — Что скажешь, Р? Хоть на край света!
Ее голос исполнен такого восторга, что у меня сводит скулы. Надеюсь, сейчас достаточно темно и она не видит моего мрачного взгляда. Я не знаю наверняка, но в последнее время, стоит мне выйти в город, я чувствую застывшую в воздухе мертвенную тишину, означающую, что время, когда от проблем можно было сбежать, кончилось навсегда. Нет больше ни отпусков, ни путешествий, ни курортов. Чума поглотила весь мир.
