В глазах Анри блеснули веселые искорки. Он, явно, хотел пофлиртовать. Вот уж, кто точно сводит Ориссу во все театры Рошена. Кожа Анри сегодня выглядела идеально, никакого намека на старение, наверное, он просидел под землей все то время, пока я ухаживал за его дамой, чтобы добиться такого поразительного результата.
Жаль только, что леди не поспешила взять букет или хотя бы вежливо улыбнуться. Она заметила, что Анри ею восхищен, но поприветствовать его не спешила. Орисса, по-прежнему, прятала руки за спиной, злобно смотрела на меня, будто на предателя, которого ей хотелось бы исправить к лучшему самыми жестокими методами и, кажется, еще больше ей хотелось обругать самого Анри, велеть ему выброситься назад в окно, откуда он и пришел, а фиалки швырнуть ему вслед.
Вокруг стояла такая тишина, что можно было, наверное, проследить падение пылинки. Мои подданные, если они и прятались где-то поблизости, притихли и затаились.
Не зная, куда деть букет, Анри осторожно положил его на крышку клавесина прямо возле Ориссы. Он, как мог, старался произвести на девушку впечатление, но желаемого эффекта так и не добился.
— Почему он стоит здесь, как столб? — обращаясь ко мне, прошипела Орисса. Она ничуть не стеснялась присутствием третьего лица, о котором говорит. — Это ведь не его дом, а наш.
Анри с немым вопросом взглянул на меня. Неудачливый ухажер не понимал, что он сделал не так, уж не нужно ли ему поклониться или как-то еще засвидетельствовать почтение?
— Будь полюбезнее! — тихо шепнул я и тоже спрятал руки за спиной, чтобы Анри было не так заметно, что это я одним мысленным усилием подтолкнул Ориссу чуть вперед. Зато сама девушка отчетливо ощутила толчок и еще больше обозлилась.
— Не можешь же ты оказаться таким предателем? — она обернулась ко мне с недоверием и чуть заметным испугом. — Что произошло? Кто сумел так изменить тебя всего за несколько дней?
— Ты в чем-то виноват? — Анри уловил обрывки нашего разговора и насторожился.
— Я вечно во всем виноват, — со злостью выпалил я. — Стоит только где-то произойти чему-то плохому, и люди тут же начинают винить во всем дьявола, то есть меня. Случись, где пожар, пусть всего лишь из-за неосторожности ленивцев, и они тотчас с рвением бросают проклятия и угрозы в адрес дракона. Во всех своих грехах человечество почему-то обвиняет меня. А также тебя, Анри за тот хаос, который ты сотворил под землей и близ своих тайных лазов на поверхности. Не надоело ли нам двоим вечно играть роль козла отпущения?
Ярость внутри закипела так, что я готов был не только спалить весь дом, нет, даже всю улицу, но перед этим еще вдоволь побраниться со всеми, кто окажется рядом. В мои привычки не входило грубить и злословить, но на этот раз я удержаться не смог. Не довольно ли уже обвинять во всех чужих просчетах и неудачах меня одного. Да, я многих погубил, еще больших сжег во время ночных налетов, но разбираться в чужих любовных делах не привык. Пусть Орисса и Анри сами улаживают все недоразумения и не пристают больше с упреками ко мне. Я уже устал от них обоих и от всех их недовольств.
— Ты явился в неудачный момент, — уже более уравновешенным тоном пояснил я. — Дама не успела собраться в дорогу и жалеет, что придется оставить в чужом поместье уже полюбившийся ей гардероб и всю остальную поклажу.
— Не беда! — Анри облегченно засмеялся, и его смех, раньше гадкий, сухой и пронзительный, теперь напомнил мне журчание ручейка. — Я пришлю кого-нибудь из своих слуг. У них все равно нет никаких особо важных дел, так пусть поработают носильщиками. Это, конечно, труд, а не привычная им битва, но зато потом они устанут, и у них не останется ни сил, ни желания строить козни против меня.
Анри сильно преувеличивал, говоря, что привычным занятием изгнанников были сражения. Они никогда не бились с противниками, а, оставаясь незримыми, старались щипать и наносить раны ничего не подозревающим людям, да еще вносить в действия на поле брани полную неразбериху. В последнее время они даже этим перестали заниматься, только копали землю, строя свой подземный город. Мои подданные с презрением называли их рудокопами, или даже могильщиками, потому, что охотнее всего они прорывали свои лазы вблизи заброшенных шахт, рудников и кладбищ.
— Ты прогоняешь меня? — Орисса только сейчас поняла в чем дело и крепко сжала кулачки. Ногти сильно врезались в ладони, расцарапали кожу, но крови почти не было. Всего одна красная капелька, упавшая вниз, вспыхнула уже в полете и насквозь прожгла толстый ворс ковра на полу.
— Разве не ты сама стремилась к ночной жизни: к балам, маскарадам, театральным представлениям, прогулкам по разным городам. Я не могу дать тебе всего этого. Анри может.
— Да, я как раз хотел… — Анри не договорил, будто не сумел найти подходящих слов для такого торжественного момента. Он только порылся в карманах и вытащил оттуда целую горсть пыльных, но все равно ослепительно сиявших колец. Наверное, кто-то из его подданных откопал их в руднике или каком-нибудь заброшенном городе. Анри развернул ладонь так, что вся груда золотых колец с самоцветами и другими драгоценными камнями была видна девушки. Он и не думал скупиться. Для него, бывшего наследника короны, наверное, стало бы проявлением жадности принести своей избраннице всего одно обручальное кольцо, поэтому он притащил большую часть того, что смог найти. Пусть нареченная выберет сама то, что ей больше всего приглянется.
— Если эти не нравятся, я могу принести другие, — услужливо предложил Анри, заметив, что на его очередные подарки Орисса косится с явным недовольством и даже прикоснуться к ним не хочет, будто любое золото, попавшее в руки Анри тут же становиться проклятым.
— Прикажи ему уйти, — не разжимая кулаков, Орисса повернулась ко мне. Она бы притопнула ножкой, если бы задолго до этого я не внушил ей, что леди так себя не ведут. Девушка старалась сохранять хотя бы видимость хороших манер и не повышать голоса, но это давалось ей с трудом. Однако никто бы даже не заподозрил в ней вчерашнюю простолюдинку. Орисса стала слишком высокомерной, отлично осознающий то, что она необычайно хороша собой и ощущающей от этого не меньшую гордость, чем аристократы от своих титулов.
Анри пребывал в недоумении. Он переводил взгляд то на меня, то на нее, будто по нашим лицам пытался понять, что явилось причиной далеко не радушного приема, ведь он-то надеялся, что его давно уже ждут. Надо было извиниться перед ним, объяснить, что я не предупредил ни о чем девушку, но для такого признания я оказался слишком горд.
Я почти с равнодушием наблюдал за тем, как Анри неуверенно топчется на одном месте, постоянно подносит тонкие неестественно удлиненные пальцы к вискам, чтобы заправить за уши непослушные пряди. Он, явно, чувствовал некоторое неудобство оттого, что оказался нежеланным гостем.
