— Даю вам десять минут, затем я снова войду и помогу с макияжем и платьем. Вы ведь не хотите испортить свой внешний вид?
Леа почувствовала, что ей хочется огорошить Меган какой-нибудь непристойностью и уйти из этого домика-кубика куда глаза глядят. Поймать у входа такси, которое увезет ее отсюда, не должно быть проблемой. Что Адам себе воображает, взять ее вот так просто и увезти, а потом еще оставить наедине с этой ужасной личностью? Ее мысли невольно вернулись к платью, лежавшему в комнате и приготовленному для нее. Желтый шелк нежнее цветочных лепестков… Сама она никогда бы не выбрала эту вещь, на ее вкус платье было слишком броским и экстравагантным. Но ее темные волосы наверняка заставят эту вещь засверкать. Описывал ли Адам ее внешность своей ассистентке, чтобы она могла подобрать ей на вечер подходящий наряд? Мысль об этом заставила Леа позабыть свое упрямство, и она распустила конский хвост на затылке, чтобы причесаться, стараясь не обращать при этом внимания на свое раскрасневшееся от волнения лицо.
После того как Меган в понимающем молчании накрасила и одела ее, Леа влезла в туфли на непривычно высокой шпильке, подошла к зеркалу с рамой в стиле барокко и с удивлением уставилась на свое отражение. Вообще-то она никогда не ломала себе голову над понятиями «возбуждающий» и «сексуальный». Отражение в зеркале было ей так же чуждо, как и бренд обуви, которая была у нее на ногах.
Меган откашлялась, отрывая Леа от созерцания и заставляя вспомнить о том, что эта Леа в зеркале — творение «правой руки» Адама. Творение, у которого не было ничего общего с женщиной, измотанной напряженным рабочим днем, которая всего лишь несколько минут назад вошла в эту комнату.
Леа, разыгравшись, выписала еще один пируэт, чтобы довести до белого каления ежесекундно поглядывавшую на часы Меган. Но едва начавшееся падение, когда каблук застрял в ковре, заставило ее остановиться. Девушка покраснела и вышла из комнаты. Краткая передышка закончилась, ее ждал Адам.
Меган шла прямо позади Леа, тихо рассказывая маршрут. Стороннему наблюдателю Меган легко могла показаться похитительницей, приставившей к почкам своей жертвы невидимый глазу нож. А Леа уже даже и не помышляла о побеге. Странное возбуждение, охватившее ее во время одевания, все еще не отпускало ее, и ей пришлось признать, что эта игра доставляет ей удовольствие.
Они шли по длинному коридору, стены которого были украшены произведениями современного искусства — Леа не сомневалась ни в их подлинности, ни в том, что их наличие свидетельствует об абсолютном вкусе, — а в конце коридора слышались легкий гул голосов и музыка. Коридор закончился возвышением перед широкой мраморной лестницей, которая вела в большой, празднично освещенный зал. Лестница опять совершенно естественно перешла в мостик, переброшенный через квадратный, отделанный мрамором бассейн. В воде кругами плавали кои.[7]
С правой стороны к залу примыкал зимний сад, откуда, вероятно, можно было попасть в сад, который Леа видела из окна комнаты, где переодевалась. С левой стороны зала раздвижные двери открывали вид на огромный камин. По всей комнате, настолько огромной, что захватывало дух, стояли диваны, плетеные кресла и столики, приглашая посидеть. Леа показалось, что в зимнем саду, меж пальмами и орхидеями, она увидела кровать с балдахином.
Но гораздо большее впечатление, чем обстановка, на Леа произвели гости, бродившие по залу. Если бы один из ее авторов описал столь причудливое общество в своем романе, Леа наверняка оставила бы такой комментарий: «Не стоит преувеличивать». А теперь она стояла в лимонно-желтом платье, словно созданном для того, чтобы привлекать к себе внимание, и наблюдала за этим странным обществом. Там почтенные пожилые господа общались с панками, сладострастные венеры с глубокими декольте выпивали с образцовыми гражданками с седыми дамскими стрижками «под пажа», а одетые исключительно в черное деятели искусства зажимались с явно несовершеннолетними подростками. Среди всех этих удивительных пар сновали на роликах официантки в черных трико, разнося подносы, полные бокалов с шампанским, сюда же примешивались артисты театра варьете и продающие сигареты девушки — из давно забытой эпохи. Из каминной комнаты доносились чарующие звуки «Президентской сюиты» от «Супер Ферри Энималз», и Леа не удивилась бы, если бы за этим стоял весь этот небольшой джаз.
Внимание Леа привлек чернокожий трансвестит ростом добрых два метра, в сапогах на платформе и вышитом мишурой костюме, который не постыдилась бы надеть «АББА». Она была так восхищена его видом, что почувствовала себя просто обязанной сообщить об этом кому-нибудь, пусть даже это будет Меган. Чтобы не показывать, словно маленький ребенок, пальцем, она неохотно отвела взгляд и хотела сказать ей что-то через плечо. Но Меган рядом больше не было.
Леа стояла на возвышении одна, чувствуя, как неуверенность начинает горячими пальцами хватать ее за лицо. Не то чтобы кто-нибудь из этого общества заинтересовался ее одинокой фигурой на балюстраде. Для этого все были слишком заняты собой. Но Леа внезапно почувствовала себя Золушкой, о которой забыл принц и бросил ее у подножия лестницы ждать своего появления. Может быть, Адаму уже доставляло удовольствие наблюдать за тем, как она стоит одна, всеми покинутая…
Какое-то время она размышляла над тем, не вернуться ли ей в комнату, где она переодевалась, и, улегшись на кушетку, приняться ждать достойного освобождения. Но потом вспомнила о своем отражении в зеркале, которое так соблазнительно подмигивало ей. Сегодня ночью она совсем другая Леа — необычная Леа на шумном празднике. Воодушевленная этой мыслью, но не забывая о шпильках, она сбежала по лестнице и направилась прямо к трансвеститу, афро которого окружало его кожу, словно темный нимб.
— Ну и как воздух там, наверху? — спросила Леа.
— Это самое оригинальное приветствие, которое когда-либо сваливалось мне на голову. Или лучше сказать — на бедра? — капризно надул губы трансвестит, показав естественный вишневый цвет своих губ, сильно контрастировавший с лиловой помадой.
Леа пребывала в безграничном восхищении. Быстро подхватив с подноса два бокала с шампанским, она протянула один из них этой воплощенной гламурной мечте, которая приняла его кончиками пальцев.
— За грандиозность, — предложила она, когда бокалы со звоном столкнулись.
— Можешь говорить об этом открыто, золотце, — ответил двухметровый великан, делая левой рукой непристойный жест.
