Во власти (не)любви (СИ) - Аваланж Матильда

И она обвила руками его шею и плечо, в душе ненавидя себя за эту слабость. Ведь это по его вине она попала сюда, по его вине ее обкалывали вефриумом, и чуть не изуродовали сейчас! Но он был сильный, живой, настоящий и только его любовь могла сейчас растопить тот ледяной ужас, что сковал Джину в этой жуткой комнате с белыми кафельными стенами.

— Ненавистный, — прошептала Джин, прижимаясь к нему еще крепче. — Ненавистный…

— Знаю, — Вацлав криво усмехнулся. — Но другого тебе не будет дано.

ГЛАВА 16.2

— Чем ты слушала пестунью Ганну, неумеха? Стол сервирован просто безобразно! Скатерть выбрала отвратительную, тарелки наставлены чуть ли не друг на друга, салфетки скомканы! Даже цветы в вазу запихнула кое-как, того и гляди упадут! Как будто для свиньи, прости господи, накрывала, а не для господина мужчины и его гостей! Да от тебя даже на заводах толку не будет, придурковатая ты клушка!

Ругали не Джину, а чернавку по имени Паулина, которая проходила экзамен по сервировке за два стола от нее. Джина, наоборот, даже удостоилась похвалы пестуньи Ганны, которая обучала чернавок всему, что касалось стряпни. Задание было довольно сложным — сервировка стола на десять персон для торжественного ужина в доме хозяина. И хотя Джин при его выполнении не могла воспользоваться своим даром украшения, врожденный вкус ее не подвел — Ганна осталась довольна и даже привела ее стол в пример остальным. Похвала пестуньи даже вызвала в Джине что-то вроде гордости. И это, наверное, было самым жутким, потому что значило, что она почти смирилась с ролью безропотной чернавки при властном господине мужчине.

А вот Паулине, которую Ганна назвала «придурковатой клушкой», добиться одобрения пестуньи не повезло. К тому же, не понимая, чем это чревато, глупая женщина, худая, в больших очках, еще и усугубила свое положение:

— Знаете, ваши оскорбления меня совершенно не задевают! Да, я не умею готовить и эстетично раскладывать на столе приборы, но зато у меня высшее образование. Я профессор, доктор филологических наук Грацаяльского литературного института! По крайней мере, была им до того, как меня депортировали в эту республику и сделали обычной служанкой. А вот вы, лично вы, пестунья Ганна, знаете этимологию слова «сервировать»? Можете рассказать всем нам, откуда оно пошло?

Судя по тому, как сильно покраснела и тяжело задышала невысокая полноватая пестунья (откровенно говоря, выглядящая рядом с очкастой как деревенская баба рядом с библиотекаршей), вряд ли она была в курсе. До кондиции Ганна дошла очень быстро:

— Высшее образование? Высшее образование, говоришь? — и электрошокер с яростной силой впечатался худенькой женщине прямо в живот. — На химических заводах им сверкать теперь будешь, юбка! Там тебе будет с кем поговорить про эти… этимологию!

Паулину со страшной силой затрясло и она упала на бок, случайно задев скатерть, которая потащила за собой расставленную на столе посуду. Со страшным грохотом тарелки и бокалы полетели вниз, но, не обращая на это внимания, красная, как рак, пестунья Ганна продолжала вдавливать шокер в живот несчастной, скорчившейся на полу Паулины.

Ощутив приступ дурноты, Джин, прижав ко рту ладонь, под шумок быстрым шагом вышла из класса прочь. Изнутри кабинки туалета, конечно же, не закрывались, ну и пусть! Пусть Джин найдут, сидящей на крышке унитаза, бессильно привалившись к кирпичной стенке, пусть, как и бедную Паулину, ударят электрошокером и погонят на следующее занятие. Чему уж там оно будет посвящено? Кажется, видам моющих средств и правилам их использования…

Пусть. Пусть ее найдут и насильно погонят, потому что у нее больше нет сил находится в этом аду. Просто нет…

Дверь соседней кабинки хлопнула, а затем из-за перегородки донесся шепот: — Джина! Джин, ты здесь?

— Ирена! — она сразу узнала этот голос. — Святые небеса, Ирена, ты!

Последний раз она видела подругу в Сортировочном центре за пару недель до своего побега и боялась даже думать о том, что с ней могло произойти.

— А это ты, Джина Моранте — живая легенда среди юбок Догмы! — судя по голосу, усмехнулась Ирена. — Если бы ты знала, как девчонки за тебя болели! Когда узнали, что тебя схватили на границе, мы плакали, Джина…

— Я была глупа, — негромко проговорила Джин. — Это бесполезно — выбраться из

Догмы невозможно. И не дай бог кому-то повторить то, что сделала я…

— Да что ты такое говоришь? — возмущенно воскликнула Ирена, и это действительно прозвучало слишком громко. — У тебя ведь почти получилось сбежать из этой поганой страны!

— В том-то все и дело, что почти, — выдохнула она, а перед глазами, как наяву, встала страшная комната с белыми кафельными стенами и гинекологическим креслом посредине. — И тебе лучше не знать, что они хотели со мной сделать за побег. Меня спасло чудо.

— Слышала про Лилейную Угрозу? — после недолгого молчания спросила подруга вдруг.

— Да.

— Юбкам об этом не рассказывают, но их снайпер стрелял в Пия в тот вечер, когда ты сбежала. Как было бы здорово, если он всадил пулю ему голову! Но старый паук прикрылся своей мессалиной, потому и выжил. Теперь он залег на дно, прячется где-то, хотя раньше постоянно выступал перед толпой…

— Ну и что? К чему ты мне это говоришь? — Джин закусила губу. — Убьют его — на его место придет такой же паук и возьмет в свои лапы сеть, а женщины так и останутся юбками. Если гидре отрубить голову, у нее отрастет две новых…

— Нет! Он индуктор! Он распространил вокруг себя психологическую эпидемию, — Ирена говорила так тихо, что Джин пришлось сесть на корточки, в три погибели склонившись к проему под перегородкой. — Это он со своими бредовыми идеями о неравенстве мужчин и женщин стал вдохновителем революции в Асцаине. Вся эта дикая система с чернавками, мессалинами и утробами — это его личный рай. Говорят, что у него дома целый гарем из женщин, которых он, как собак, держит на поводках… Слушай, твой комиссар Кнедл — главный по безопасности в Догме и его племянник! И если кто-то и знает, где затаилась гадюка, то это он. Он дядюшку и спрятал, скорее всего. Выведай у Кнедла, узнай, где сейчас верховный комиссар и тогда Лилейная Угроза уже не промахнется!

— Ирена, ты что… — хрипло начала Джина. — Состоишь в Лилейной Угрозе?

— Я ничего про них не знаю, Джин, клянусь, ничего! Знаю только, что им сейчас нужно. Что всем нам нужно… Агнешка попала мессалиной к тому самому уроду с петушиными наростами на лице? Он настолько страшен, что не помогло даже промывание мозгов, которое ей тут устроили пестуньи. Бедная дурочка! Она рассказывала, что когда страшилище ее трахает, эти наросты так противно трясутся… А я, я постоянно думаю, как же мне повезло, когда старый комиссар Квецень раз за разом кончает в меня, рассчитывая оплодотворить, как свиноматку. От него так противно пахнет, чем-то кислым, старческим… Мне кажется, он больше не сможет иметь детей, но он елозит и елозит на мне, а я думаю — как же повезло, что я попала к нему, а не к господину Агнешки… Лилейная Угроза должна добраться до старого паука! Джина, ради всех нас. Это наш единственный шанс…

ГЛАВА 17.

5 лет назад

Все плыло, как в тумане, в ушах стоял ее переливчатый смех, а перед глазами улыбка, которая предназначалась не ему.

Такие, как Джина Моранте не для него.

Практически у выхода из залы Вацлав наскочил на корзину апельсинов, отчего она опрокинулась, и оранжевые мячики задорно запрыгали по полу, путаясь под ногами у гостей. Болезненно поморщившись, под неодобрительными взглядами он водрузил корзину на место и, присев на корточки, принялся собирать то, что рассыпал. Один из апельсинов откатился прямо к мыскам изящных кружевных туфель Джины, но она этого даже не заметила. С улыбкой девушка слушала профессора Горанова, который что-то говорил, склонившись к самому ее уху.