Зато теперь, закрывая глаза, я видела эти чудные красные ленты. Евграф запретил к ним прикасаться, разрешил лишь наблюдать. Они парили в невесомости, но были туго натянуты, скрывая свои концы в стенах. Любопытство боролось со звучащим в голове приказом — соблазн прикоснуться был слишком велик. Не удержавшись, я послала на одну ленту слабый поток воздуха, отчего она подлетела вверх, словно перышко.
Мне повезло — Евграф ничего не заметил, ведь, конечно, эти ленты видела на данный момент только я.
После еще нескольких неудачных попыток поставить блок на дар, я попросила перерыв. Силы мои уже иссякли.
— Евграф Бенедиктович, вы обещали рассказать о горожанах и охотниках.
Он опустился напротив меня в позу полулотоса. С его лица еще не ушла злость, а я своими неудачами, ясное дело, добавляла ему морщин. Но когда наставник начал свой рассказ, его лицо разгладилось.
— Сотни лет назад ресемиторы решили собраться со всей земли и построить такой город, о котором никто не будет знать и где они будут в безопасности. Со временем так повелось, что даже следующему поколению после построения города ресемиторы не говорили его местонахождение. Сейчас лишь верхушка власти и их преданные слуги знают, где находится Апексориум. Несмотря на это, горожане, работа которых требует командировок, могут спокойно выезжать за пределы города и возвращаться в него с помощью специальной черной кареты, которую возят глухонемые слуги. Никто, кроме них, не знает ее путь, так как внутрь можно попасть лишь после дозы снотворного.
От удивления мой рот слегка раскрылся. Я превратилась слух, боясь что-то пропустить.
— Из Апексориума невозможно уйти другим путем. Все, кто пытались сбежать, были похоронены в каменных лабиринтах. Всегда находились недовольные. Одних не устраивал отрез от мира, других — строгие правила, третьих — еще что-то. Они не ценили финансовое благополучие, безопасность и порядок. Они стремились к свободе, не понимая, что свобода — это опасность и гибель. Лагери построены по похожему принципу, но они разбросаны по миру и ни для кого не секрет, где они находятся. Да и в секретности уже нет надобности. Охотники боятся сразу нападать на лагерь, а с горожанами было заключено перемирие. Битвы за новичков, которые вспыхивали прямо посреди бела дня в городах, прекратились. Сейчас, как ты знаешь, побеждает тот, кто первым приехал, а не тот, кто выжил.
Прекратились? Видимо, Евграф не в курсе происшествий последних дней. Командир удержал информацию, и она, к счастью, не обросла слухами и не распространилась по лагерю.
— Охотники же делают по-другому. Они какими-то своими методами ищут новичков и, запугивая их оружием, заставляют работать на себя. Охотниками становятся обычные люди, которые узнали о существовании ресемиторов и считают себя достаточно сильными и смелыми, чтобы подчинить себе человека со сверхспособностями. И мы, и горожане отлавливают их и сажают в тюрьмы или переманивают на свою сторону. В лагерях тюрем нет, поэтому пойманных охотников отправляют в Апексориум. Ты уже должна была понять основную разницу между горожанами и нами. У них хорошо согласованная цивилизация, похожа на государство, когда лагери — это просто места, где ресемиторы выживают, трудясь днем на человеческих работах, а ночью возвращаясь в свою норку. Это нескольким десяткам, как и тебе, везет работать агентами или ищейками, когда остальные получают обычные зарплаты. Горожане же все работают на правительство, выполняя различные поручения по изменению реальности, снов, воспоминаний. У горожан всегда уйма денег.
Уйма денег? Теперь можно понять, откуда у Фила столь шикарный особняк. Но как же хотелось верить в то, что он действительно просто занимается бизнесом.
— У них даже есть специальная школа, где новеньких обучают владению даром. Как видишь, наш Командир тоже решил создать что-то подобное. Поэтому старайся и хорошо учись, чтобы твой прогресс он смог представить на конференции и получить спонсорство от Командиров других лагерей на постройку школы в нашем лагере.
Эти слова для меня были больнее оскорбления. Я стараюсь изо всех сил, я делаю небольшие успехи, но только поднимаюсь на ступеньку выше, как понимаю: еще выше подняться будет еще сложнее.
— Я приду домой и буду пытаться сама поставить блок.
— Нет, дома делать это слишком опасно. Пробудившийся дар туманит рассудок, и ты можешь разрушить свою квартиру.
Вспомнив, как у меня с легкостью получилось вырвать унитаз с корнями и водрузить его на стиральную машину, я прикусила губу.
— Лучше постарайся лишний раз не злиться до следующего нашего занятия.
— Постараюсь.
После разговора, я еще несколько раз под руководством Евграфа попробовала ставить блок, но успех не пришел. Будто губка, я впитывала каждое слово наставника и старалась сохранить надежду, что в конце концов все получится. Но надежда так легко тонула в волне отчаяния после каждой неудачи.
Даже по пути домой я прокручивала инструкции в голове, совершенно забыв о волнении, что преследовало меня шестью часами ранее. Только прийдя домой, я замерла перед циферблатом часов. Пять вечера. Мне пора в бар.
Я надела блузку и короткую юбку, которые за последние дни стали моей формой официантки. Рука остановилась, когда я потянулась к блеску для губ. Может ограничиться ягодным бальзамом? От мысли о поцелуе по телу пронеслась горячая дрожь.
Не смогу. Я и не заметила, где растеряла всю смелость. Фил точно увидит мое волнение и выставит за дверь сразу, как я переступлю порог бара.
Я вспомнила его слова: «Знаешь, как бороться с волнением? Никак. Просто делай вид, что не волнуешься. Веди себя уверенно — и все пройдет». Я распрямила грудь, подняла повыше подбородок, растянула губы в улыбке — и ощутила, как мне стало немного легче. Я справлюсь. Главное, держать спину ровно и прятать дрожь за улыбкой.
Возвратив себе хотя бы половину той уверенности, с которой я приняла утром решение поцеловать Фила, я направилась в бар. Но перед массивной деревянной дверью замялась, потерялась в сомнениях. Не написано ли на моем лице то, что я собираюсь сделать? Достаточно ли непринужденно выгляжу? Не будет ли мой голос звучать тихо и растерянно?
Я вновь выпрямилась и, набрав полную грудь воздуха, потянула за ручку двери. Но она оказалась запертой. От неожиданности я дернула ее еще раз. Ясное дело, ничего не изменилось.
— Ты сегодня рано, — послышался голос Фила из-за спины. Сердце подпрыгнуло. Меня словно окатили ведром воды со льдом. Я застыла на месте, чувствуя силу, с которой сердце ухает в груди.
Рука босса протянулась мимо меня к замочной скважине и провернула дважды ключ. Фил стоял настолько близко ко мне, что я спиной ощущала жар его тела. Это пробудило чувственную дрожь во мне, и воспоминания о его объятьях настолько сильно завладели мной, что я будто снова их прочувствовала.
Что случилось со мной за последние несколько дней? Такого раньше не было.
— Ты в порядке? — спросил Фил, и я обнаружила себя стоящей на его проходе. Дверь уже была открыта. — Если ты еще морально не отдохнула после ночи, то можешь сегодня взять себе выходной.
— Хватит того, что Лео не захотел брать меня с собой на задание. Мне, наоборот, нужна работа. Она отвлекает.
К счастью, мой голос звучал привычно. Я прошла внутрь бара, попутно потянувшись к выключателю. Прежде я жмурила глаза, когда заходила в темное помещение и на ощупь искала заветную кнопку. Странно, что, находясь рядом с Филом, я больше не испытываю панический страх.
— Сегодня понедельник, клиентов будет мало, — сказал босс, проходя мимо меня к барной стойке. — Я справлюсь без тебя.
Его слова отразились горечью на сердце. Возможно, он не хотел меня обидеть. Все же мне казалось, он в последнее время стал лучше ко мне относиться. Но остаться дома не было бы для меня спасением. Тем более я не собиралась откладывать поцелуй на потом.
— Если клиентов будет мало, то мы как раз обсудим акции и изменения в меню, которые я придумала.
