— Только Хранительница выбирает то, что правильно! — у Гато тоже прорезался голос. Я не могла понять причину этой перепалки. Это же они говорили, что я обязана иметь достаточно фаворитов. Вот, желающий от русалок. Умный, разбирающийся в традициях, с такими красивыми длинными пальцами… Этими пальцами он поправил выбившуюся прядь волос, заговорил тихо, но от каждого его слово веяло ощутимой энергией.
— Дикие псы теряют способности возвращаться в человеческую форму и становятся просто умными собачками, у кентавров не рождаются дети, колдуны пытаются вывести свой аналог Темного пламени, а сатиры всерьез рассматривают возможность перейти на сторону светлых. Ах, я еще забыл про гномов, которые торгуют со всеми сторонами, в ожидании, что в результате кровопролитной войны мы все друг друга вырежем, а они смогут расширить территории.
— Я обо всем об этом знаю, — рявкнул Асмодеус. Дариан улыбнулся своими странными зубами и тихо спросил:
— Тогда какого черта мы тут лакомимся блинчиками, когда нам надо свою землю спасать?
Я вдруг ощутила себя провинившейся школьницей. Аппетит пропал моментально, да и хорошее настроение улетучилось вместе с ним.
— Асмодеус, проводи меня в Чащу. Немедленно.
Аппетит пропал не у одной меня. Мужчина отложил вилку, встал из-за стола, протянул мне руку. Дариан, после того, как испортил всем настроение, как ни в чем не бывало принялся за свои блины. Лягушка мерзкая. Он взглянул на меня исподлобья, прекрасно осознавая, что наделал и с хищной улыбкой направил к рот блин, а затем медленно облизнул верхнюю губу. Внизу живота потеплело. Черт возьми что со мной происходит!
Сопровождаемая Гато и Асмодеусом, я вышла из Таверны. Большинство гостей все еще спали. Когда мы почти пересекли поле перед Таверной, усеянное ароматным рапсом, нас внезапно настигла Алина. В руках женщина несла тяжелую корзину с провизией. Она обняла меня окутав знакомым запахом полуночной кошки и тихо шепнула:
— Лес бывает благосклонен к новой Хранительнице, а бывает, что нет. Если не повезет, это позволит тебе поддерживать силы.
Бабушка еще несколько секунд обнимала меня, и в этих объятьях было больше, чем могли сказать тысяча слов. По какой-то причине она не показывала своих чувств и эмоций. Женщина отстранилась, поправила выбившуюся из высокого пучка светлую прядь волос, сказала тихо:
— Ты так на нее похожа.
А потом улыбнулась и как ни в чем не бывало отправилась обратно в Таверну. Мне нужно узнать ее лучше, как только разберусь с безумием в своей жизни — узнаю.
Лес встретил нас прохладой и рассеянным светом. Тонкие тропы, которые пересекали его как вены, расходились в разные стороны. Здесь щедро росли разные цветы, как известные мне дикие тюльпаны разных цветов и пролески, так и неизвестные — покрывающие склоны холмов мелкие голубые цветки, невыносимо сильно пахнущие медом. Бабочки всех цветов кружили над ними, а пчелы тихо жужжали, деловито собирая нектар. Асмодеус и Гато шли один впереди, другой позади меня. Гато нес корзину с провизией. Асми принюхивался и прислушивался, различая ему лишь одному уловимые звуки. Я не знаю, как долго мы шли, но лес внезапно круто пошел в гору. С каждым шагом мне становилось будто бы легче дышать, а вот мужчины, напротив, замедлялись. Гато хватался за бока, красивое лицо Асмодеуса исказила болезненная гримаса.
— Мы на пороге Чащи, — объяснил брюнет. — Мелания, дальше мы не сможем тебя проводить. Ты должна идти вверх и вверх, туда, где лес кажется непроглядным.
Он нахмурился, а потом, словно не был в силах совладать с собой, прижал меня к себе. Это было не страстное объятье, а беспокойное, он словно говорил «Если бы я мог отправиться с сотой, я бы пошел. Если бы я мог сделать что-то за тебя, я бы сделал». Так же внезапно как обнял, мужчина меня отпустил. Гато со словами «Моя очередь», обнял меня следом. Его огненные, рыжие волосы, которые были гораздо длиннее моих, разметались по моей спине. Он словно хотел окутать меня своим запахом, запахом тепла, уюта, домашней выпечки. Гато пах всеми этими милыми сердцу вещами.
— А когда вернешься, разделишь со мной постель? — с искрами в зеленых глазах, спросил он, разрушая магию этого момента. Моя светла часть оттолкнула его, темная, увидев печаль в зеленых глазах, усмехнулась:
— Мой солнечный кот, обещаю поцеловать тебя так, как никто не целовал, когда вернусь.
Настроение Гато тут же улучшилось, он, смеясь, передал мне корзину. Теперь Асмодеус выглядел расстроенным, нет, взбешенным. Я ласково провела ладонью по его лицу. В какой момент прикасаться к нему стало для меня столь же важно, как дышать? В какой момент я почувствовала себя в праве так его касаться? Я подумала о том, что никогда не хотела его оттолкнуть. Что прикосновение его кожи казалось мне … правильным.
Эти мысли заставили печаль из его глаз перейти в мои, и я отвернулась пошла вверх, пока мужчины ничего не поняли. Я шла, не оборачиваясь, вверх и вверх и буквально затылком чувствовала, что оба мужчины не сдвинулись с места. Что они глядят вслед моей удаляющейся фигурке. Ночь после обретения Силы что-то во мне изменила. Я не знала, что именно, но та Тьма, о которой столь восхищенно отзывались и Гато и Асмодеус и Алина поселилась в моем сердце. Эта не была тьма в значении «зло», скорее нечто из разряда неотделимой от света, важной составляющей всего существующего.
Подниматься вверх было не легко, корни и ветви цеплялись за платье. Коряги появлялись словно из неоткуда. Неба было не видно из-за сплетенных ветвей каких то лиственных, неизвестных мне деревьев. Они собирались над моей головой, словно церковный свод. Сквозь эти могучие ветви то просвечивалось яркое солнышко, то пробивался ледяной ветер, пронизывающий до самых костей. Словно место, куда я направлялась, не могло определиться, радо оно мне или нет. Корзина неприятно оттягивала мне руки, и если бы я не боялась за три дня умереть от голода и жажды, я бы уже сложила ее под каким-то деревом. Чем выше я поднималась, тем гуще становился лес, тем меньше пробивалось солнышка сквозь ветви.
Время на поднятие в гору предоставило мне возможность для самоанализа или вернее жестокого копания в себе бульдозером. Мысли неслись в голове так, будто я их сдерживала все время своего нахождения здесь и вот они, наконец, прорвали плотину отрицания.
Что заставило меня пойти за Асмодеусом в первый раз? Почему я не отказала ему? Дело было ведь не в пресловутой магии, которой здесь объясняется все, нет… Пойти за Асмодеусом в неизвестный мне мир меня побудило тщеславие.
«Ага… вот в чем дело!…- Решила я тогда, не особенно отдавая себе отчета, — вот почему у меня нет друзей, нет любимого, вот в чем кроется мой страх чужих прикосновений — я просто волшебная принцесса!» И если тщеславие завело меня в этот странный мир, то что заставляет в нем остаться? Меня ведь используют как живую батарейку, предают на каждом шагу, строят заговоры и козни? Меня тут хотят поиметь все так называемые друзья и союзники. А кому не нужно меня поиметь, тот не особенно и обеспокоен моей судьбой. За исключением разве что Турмалина. Но исключения подтверждают правила. Я не была ребенком, отношения между мужчиной и женщиной мне понятны. Я знаю, чем люди занимаются за закрытыми дверями, а кое кто эти двери предпочитает и не закрывать. Одна моя часть желала всех окружающих меня мужчин, в ней была прорва похоти, яростного желания, неудовлетворенного годами. Другая часть хотела спрятаться, укрыться … желательно за спиной Асмодеуса.
Так какого черта я здесь делаю? Почему не пытаюсь вернуться домой. Ответ прост «потому что я не желаю провалиться. Потому что не желаю быть неудачницей». Ведь все то время, что я жила с родителями я себя именно неудачницей и чувствовала. Красота не открывала для меня дверей. Напротив, закрывала их. Я вызывала гнев у женщин, похоть у мужчин. Мама использовала меня как живой манекен, отец избегал общения. Нет, они меня оба любят, этого я отрицать не могу, но любовь эта всегда была странная, такая любовь, словно они всегда задавались вопросом «Кем же были ее настоящие родители?». Их беспокоила тьма в моих глазах, их беспокоили мои смены настроения, мама даже пыталась посадить меня на психотропы, но меня ими тошнило. Нечеловечески красивый ребенок стал красивым подростком, а затем красивой взрослой девушкой. Только здесь, в этом мире я увидела, что моя гладкая кожа и правильные черты лица — это не исключение, а скорее правило. Словно лица у всех в темных и светлых землях были покрыты лучшей пудрой, словно носы им исправляли пластические хирурги с мировым именем, а глазам добавляли яркость дорогие контактные линзы.
