Все очень сильно обиделись. Кроме Асмодея. Тот посматривал на Дарину и украдкой улыбался.
— Итак, что я вам хочу сказать, — произнесла ведьма уставшим голосом. — Я нашла несколько способов, как вернуть проклятие обратно! Однако, неизвестно, какой подействует.
Книга захлопнулась. Ведьма вздохнула.
— Начнем с самого, пожалуй, простого. Способ первый. Нужно, чтобы девушка, которая в него влюбилась… — начала ведьма. И все покосились на Ольгу. — Разлюбила его. И тогда, есть вероятность, что он снова станет идиотом.
— Можно сварить отворотное зелье! — оживились демоны.
— Нет! Никакой магии! Только чувства! Все должно быть по-настоящему! — предупредила ведьма.
Ольга сглотнула и попыталась отодвинуться.
— Так, доверьте это дело профессиональному разлучнику, — внезапно подлез Асмодей и по панибратски положил Ольге руку на плечо. — Ты посмотри, сколько вокруг отличных мужиков! Взять любого! Даже того эльфа, который сейчас жует шишку! Отличный вариант. Готовить не надо! Он на подножном корме отлично выживет.
Все закивали, соглашаясь, что эльф, подавившийся шишкой — отличный вариант!
— Ты сама подумай! Принцу постоянно угождать надо, выполнять прихоти и капризы. А тут вот! Существо неприхотливое! На завтрак шишка, на обед — осиновая кора, а на ужин грибочки! И смотри, как он на тебя смотрит…
Голос Асмодея был завораживающим. И очень коварным. Прямо Купидон с рогами, а не демон.
Глава тридцатая. В которой мы узнаем какие сны снятся….
Ольга смотрела на эльфа и понимала. Любовь прочно поселилась в ее сердце. Настолько прочно, что ломом не выковыряешь. Разве что с сердцем.
Есть такая черта у женщин. Любить страдальцев или негодяев. Одних они жалеют. Других желают. И это неискоренимо.
Именно благодаря таким самоотверженным женщинам не перевелся род людской. И какому-то страдальцу в этот момент наливают супчик. Чтобы облегчить его земные муки. А какому-то негодяю устраивают кулинарное шоу, плавно перетекающее в стриптиз. Чтобы не ушел к другой.
В Литаниэле собрались сразу двое. И страдалец и негодяй. Не хватало третьего, чтобы сообразить на троих.
Женщины сами не замечают, как влюбляются в лепешку в таких колоритных личностей. Как страдают в подушку и в салонах красоты. И жалуются подругам на свое большое доброе сердце.
То, от чего много лет лечила девушек Ольга, поразило ее саму. И теперь он не знала, что с этим делать. Если раньше любовь для Ольги была что-то сродни автоматов на жужжащем счетчике электроэнергии, чайником, который можно вырывать из розетки, то сейчас она понимала, как тяжко приходилось ее пациенткам.
— Ты — молодая, красивая, умная! — перечислял Асмодей. — Тебе нужен явно другой мужик!
Он обвел взглядом охрану дворца. Демоны запаниковали.
— И ты его обязательно встретишь, — пощадил охрану демон похоти. — А пока нужно просто разлюбить этого эльфа! И все!
— Я бы хотела, — созналась Ольга. И тут же поджала губы. — Да не могу!
— Короче, я сдаюсь, следующий! — махнул рукой Асмодей.
Следующей была Дарина. Она знала отличное средство от неразделенной любви.
— Я могу помочь, — твердо сказала Дарина.
Ольга с надеждой посмотрела на нее.
Дарина вспомнила, как у нее в роте в один прекрасный день салага получил письмо от своей пассии.
Та написала, что-то про “давно не видела”. И про какую-то вечность. Что-то про расстояния и километры. Что-то про сердце, которому не прикажешь. И что-то про склероз: “забываю, как ты выглядишь!”.
Страницы склеились от розового сиропа. А душа требовала кульминации. Катарсиса! Развязки!
И она грянула под конец Маршем Мендельсона. Пассия не вынесла разлуки и скоропостижно выходит замуж за некого Стаса, откосившего от армии.
В качестве свадебного подарка она просит ее простить. И забыть, как можно скорее. Ибо разлука, которая уже тянется почти вечность невыносима для нее.
Дарина тогда посмотрела на салагу, вспомнила, что служат они какие-то сраные две недели, и решила, что мальчик взрослый, переживет. А если у него выросли рога, то в каске сделают две дырки. И будет Тевтонец. Его будут пускать в первых рядах для устрашения.
Но салага стонал от разбитого сердца. Пытался отпроситься на свадьбу. И требовал автомат, чтобы преподнести ревнивую пулю неверной красавице и Стасу, который откосил от армии.
Тогда Дарина поняла. Оставлять парня в таком состоянии нельзя. А то еще наделает глупостей. Она включила все свое сочувствие, понимание и женскую ласку. Все вышеперечисленное уместилось в короткой фразе.
Упал- отжался!
На первом часу паренек еще требовал автомат и увольнительную. На втором часу он отказался от автомата, потому что натужные и уставшие руки вряд ли унесут что-то тяжелее письма.
Ближе к вечеру паренек передумал куда-то бежать. Он просто лежал посреди казармы. И не мог доползти до койки.
Успокоившись, что если он и уползет, то догнать его не составит труда, Дарина решила продолжить сочувствовать завтра. Она действительно близко к сердцу восприняла трагедию.
К концу второго дня, который начался с “упал — отжался” парнишка возненавидел эту Ингу. Лютой ненавистью. И весь женский пол. И пол в целом! Особенно, казарменный, на котором лежал без признаков жизни. И ревности.
Ему уже было плевать, за кого она там вышла замуж. Он был согласен услышать новость про мужской гарем. И принять ее со стоическим пофигизмом.
К концу третьего дня при виде календарика с бесстыдницей под подушкой товарища, он шарахался в другой конец казармы.
Вот так Дарина спасла жизнь и провела тонкую психологическую работу с личным составом.
Но вернемся к Ольге. Ольга еще не подозревала, про успехи Дарины на психологическом поприще. И готовилась выслушать про то, в каких козлов влюбляются женщины!
— Упала! Отжалась! — рявкнула Дарина.
Ольга перепугалась и послушалась. Она уперла слабенькие ручки в землю и уже устала. Ольга и сама хотела избавиться от этого чувства. Ей очень хотелось вернуть того милого дурачка с букетом ромашек.
— Раз, два, — заметила Дарина, стоя над ней.
Чахлые ручки Ольги дрожали и пытались согнуться. Два раза они согнулись. На третий раз просто заявили, что созданы не для этого. И отказали. Ольга лежала лицом в травке.
— Встала! Упала и отжалась! — продолжала проводить психологическую работу Дарина.
Ольга немного полежала. И стала подниматься. Дрожащие ручки кое-как сгибались под весом тела.
— Ну как? Любишь еще? — спросила Дарина.
Ольга лежала на траве и смотрела на какого-то жучка, ползущего по травинке. Скосив глаза на жучка, Ольга пыталась найти в себе силы или разлюбить, или отжаться. Но сил ни на то, ни на другое не находилось.
Не действовали ни угрозы драить казарму, ни караул, ни шесть кругов вокруг казармы.
Всем стало понятно, что Ольге проще отдраить шесть казарм зубной щеткой, чем разлюбить проклятого эльфа или отжиматься до потери интереса к мужчинам в целом.
— Сдаюсь, — пожала плечами Дарина. Она досадовала, что такой надежный и обкатанный годами способ не подействовал.
— Хорошо, попробую я, — вскочил на голову Ольги Витириэль. — Я готов пожертвовать собой ради спасения всего эльфийского народа!
Все посмотрели на хомяка с уважением. Тот покачал головой.
— Пусть память об этом подвиге живет, — голос Витириэля дрогнул. Он чуть не расплакался. — Пусть его не забывают потомки.
Присутствующие поняли, что речь идет о чем-то грустном и страшном.
— Я … я… чувствую, как холодеют мои лапы в предчувствии неизбежного… Но… — на глазах хомяка выступила слеза. И тут же потерялась в шерсти. — Я хочу, чтобы в честь меня в лесу назвали какое-нибудь дерево. Но не акацию.
Эльфы переглянулись и очень погрустнели. Они опустили глаза, в знак скорби.
— Ну что ж, долгое прощание — лишние слезы, — сглотнул хомяк. — Выходи за меня замуж.
Его голос дрогнул. Дарина посмотрела на Асмодея. Челюсть Асмодея отпала.
