Да если бы знала Энни об их отношениях, разве пошла бы она к Францу, разве позволила бы целовать себя? Она бы придумала другой способ отделаться от женихов. Еще, дура, размечталась о свадьбе, о том, как Францу купит новую кузню. И в чувствах ему призналась. Угораздило же!
А Жан? Тоже хорош! Крался, небось, за ними, прятался за деревьями и кустами, наблюдал, ждал, когда же все зайдет слишком далеко. Сейчас еще расскажет Францу, что тот был слепым исполнителем ее коварного плана по избавлению от невинности. И непонятно, что хуже — будет Франц думать, что она наивная влюбленная дурочка, мечтавшая испытать счастье близости с ним перед свадьбой, или поверит, что она расчетливая, избалованная девчонка, решившая использовать его. Энни сама не знала, что ближе к действительности.
Она запуталась. Единственное, в чем она была уверена, что не хочет видеть ни Франца, ни Жана. Пока Энни добралась с окраины Ольстена до усадьбы, она чуть не околела. Зубы отбивали дробь, а оголенная кожа будто покрылась невидимой ледяной коркой.
Еще и дворовые собаки облаяли ее, не сразу признав. От оголтелого лая проснулась Ханна и, зевая, вышла с фонарем на крыльцо.
— Где тебя носило? — недовольно заворчала старушка.
— Гуляла.
— Жан пошел тебя искать. Разминулись?
— Видимо, да.
— Ты ж дрожишь вся. Давай молочка нагрею?
— Я устала, хочу спать.
— А с лицом чего? Распухло все.
Энни ненавидела способность Ханны все подмечать. Ее старческие глаза видели слишком многое. Чаще всего то, что Энни хотелось бы скрыть.
— Ветром глаза надуло. Слезы текли.
— А имя этого ветра ты мне, конечно же, не скажешь, — пробормотала Ханна.
Энни сделала вид, что не расслышала ее слов.
Как ни странно, Энни в эту ночь уснула быстро. Ханна помогла ей улечься и укрыла двумя шерстяными одеялами, потом не сразу ушла заниматься своими делами, а сидела над Энни, поглаживая ее голову, пока та не засопела.
Проснувшись утром, Энни обнаружила на стуле у кровати свою шаль, аккуратно свернутую и почищенную от сухой листвы и былинок. Видимо, Жан занес ее или рано утром или поздно ночью. Но Энни спала так крепко, что ничего не услышала.
Выпутавшись из плена одеял, Энни опустила ноги на холодный пол и застыла как статуя. Она вдруг поняла, что осталась наедине со своими мыслями, с той неразберихой, что творилась у нее в голове. Отцу она не могла рассказать о том, что произошло. Узнав, что она вчера натворила, он схватится за сердце, скажет, как сильно она его разочаровала. Он не поймет.
Ханна будет ругаться, обзывать ее распутной девкой, а то и отходит мокрым полотенцем.
Жан. Его она даже видеть не хотела.
И вроде бы вокруг нее столько близких людей, а она чувствует себя одинокой.
Внезапно ее осенило. Она может сходить к отцу Дариону. Он не осудит, подскажет, как быть дальше.
Внизу она наткнулась на Жана, но сделала вид, что не заметила его. Он ее тоже не окликнул и не поздоровался.
Захватив на кухне кусок хлеба, Энни поспешила в церковь. На проповедь она опоздала, поэтому попыталась тихонько прошмыгнуть на последний ряд.
Отец Дарион что-то говорил об умении прощать. Ей бы это умение сейчас очень сильно бы пригодилось.
После окончания проповеди люди тонкими ручейками потекли по проходам к выходу. Возле отца Дариона как всегда образовалась группа прихожан. Кто-то хотел уточнить, правильно ли понял слова святого отца, кто-то хотел спросить совета, кто-то просто поблагодарить. Энни подошла ближе к амвону, но все же держалась на расстоянии от селян, атаковавших вопросами отца Дариона. Ей нравилось наблюдать, как он участливо кивает головой, выслушивая просителя, как терпеливо дает ответы каждому, как он искренне улыбается или хмурит брови.
Как только от него отошел последний верующий, отец Дарион подозвал Энни. Он давно обратил внимание на то, что она его ждет.
— Понравилась проповедь?
— Да, очень. Она была такая же интересная, как и остальные.
— Ты говоришь о последних пяти минутах? — рассмеялся Дарион. — Я видел, когда ты зашла.
— Зато какие это были пять минут! — не растерялась Энни.
— Ты хотела поговорить или исповедаться?
— Я не знаю. Я недогрешила. Хотя и была серьезно настроена.
— Давай присядем, — он указал на скамью, и Энни, вздохнув, села.
— Ты намеренно собиралась совершить грех?
— Да. Я планировала его.
— Какой же грех ты планировала?
— Любодеяние, — Энни старательно разглядывала руки, сцепленные в замок на коленях, и ине могла заставить себя взглянуть на отца Дариона.
— Ты не смогла противостоять вожделению?
— Не было никакого вожделения. Сначала не было, — поправилась она, вспомнив, как горели ее губы от поцелуев, как жаждало ее тело прикосновений Франца. — Я не хочу выходить замуж, а отец рано или поздно решит устроить мой брак. Я бы хотела быть вместе с человеком, который был бы приятен моему глазу и сердцу, с кем мне было бы интересно и кто был бы мне близок по духу. Я хочу сначала найти в человеке эти качества, и уже потом стать его верной спутницей. А благодаря тетушке Маргаретсвататься ко мне будут те, кого в уважаемых домах и на порог не пустят. С такими не бывает «слюбится», с такими вся моя жизнь превратится в «стерпится». Так не честнее ли будет оставаться одной? Я подумала, что если лишусь невинности, отец перестанет принимать кандидатов на мою руку, боясь скандала. Я выбрала парня, который мне всегда нравился, и попросила помочь. Вернее, мне даже просить его не пришлось.
— Его плоть оказалась слаба перед искушением?
— Очень. Я думала, что его придется долго уговаривать. Да что говорить, я и сама не лучше.
— Энни, видимо, молодой человек испытывает к тебе определенные чувства, и если вы сочетаетесь браком, то и грех ваш искупится.
— Он уже помолвлен. У него скоро свадьба с другой. Я никогда не пришла к нему, знай я об этом. Я бы придумала что-нибудь другое, я бы…
— Планировала другой грех, только более серьезный?
Энни покосилась на отца Дариона. Он улыбался.
— Про завещание ты ему не говорила?
— Нет, конечно! Я бы хотела, чтобы меня любили за душу, в крайнем случае, за тело, но никак не за мои деньги.
— А ведь слух о завещании мог бы тебе помочь, — задумчиво произнес отец Дарион. — Поверь мне, Энни, те, кто сейчас презрительно морщат нос, когда речь заходит о тебе, мигом изменят отношение и закроют глаза на любые твои недостатки.
— Вот этого я и не хочу. Отец Дарион, скажите, я красивая?
— Да, Энни.
— Почему он тогда женится на другой?
— Энни ты как факел, яркий, освещающий все вокруг, обжигающий. Может, ему нужна свеча, которая мягким светом будет освещать пространство его жизни. Дело не в том, какая ты, дело в том, что нужно ему. Ты любишь его?
Энни пожала плечами.
— Иногда мне кажется, что я любила его всю свою жизнь, иногда — что ни единой минуты.
— Мне кажется, что у тебя еще все впереди.
— Отец Дарион, а что мне делать со своим грехом?
— Кто-то из вас смог остановиться, так ведь?
— Да. С божьей помощью, — Энни вспомнила, с какой силой Жан отшвырнул от нее Франца.
— Энни, в давние времена за блуд побивали камнями. Но я бы хотел, чтобы тебя от него отвращал не страх наказания, а понимание, что телесные отношения нужны, чтобы дарить наслаждение друг другу в браке, ибо муж и жена уже не двое, а одна плоть. И уж точно они не должны быть способом для достижения цели.
Глава 15
Почему-то после разговора с отцом Дарионом Энни стало легче, даже обида на Жана немного улеглась в душе. Ей было бы куда больнее, если бы близость с Францем все же случилась, а потом оказалось, что он вскоре женится. Франц в очередной раз доказал свою ненадежность. И как бы он ни привлекал ее внешностью и веселостью нрава, характер для Энни играл куда большую роль. Возможно, к Анхелике повезет больше, и Франц будет относиться к ней по-другому.
