— Хочу родить сына от тебя, — тихо выдала я и сама удивилась своему признанию.
В темноте не было видно, как я покраснела, но в ответ услышала довольный смешок возле ушка.
— Я запомню, — потерся он носом о мою щеку. — Дашь мне сил, Веда? — лукавый хриплый голос нервировал мое нутро.
— Бери, сколько нужно, колдун, — несмело ответила я.
Не знаю почему, но мне было стыдно от этих слов. Вспомнилось, как я обессиленная повисла на муже почти при всей деревне. Но сейчас…
В темноте наши губы встретились в легком прикосновении. Мороз не позволит нам горячо погрузиться в нашу близость, поэтому лишь это невесомое действие позволительно. Но все равно, это слишком интимно и волнительно.
Сейчас сердечко выскочит.
Отстранившись, мужчина вложил мне в руку небольшой нож.
— Спрячь. Постоянно носи с собой, — предупредил он, прежде чем за нашей спиной скрипнула дверь и на пороге появилась Зоря.
— Ой, а вы…
Радима рядом уже не было. Он скрылся в тени, как зеленый парнишка. И почему-то это было еще романтичнее, будто мы от родителей прячемся.
Близняшка смотрела на мое красное лицо и дрожащие руки. Завидев нож, она охнула.
— Кому-то цветы дарят и украшения, а мне нож достался, — засмущалась я и спрятала подарок в сапог.
— Значит, вас хотят защитить, — краснея, прошептала девица. — Многим даже цветы не дарят, — фыркнула девица, — а на вас дорогую сталь потратили и кузнецу заплатили.
Смеясь мы вошли в дом.
28
Утром было много дел. Надо было отгородить место для смотрящих за больными, соорудить маленькие переносные ящики — столики, а для шаманских дел мне нужен был высокий крепкий лежак. Мужчины бегали по домам в округе и сносили все что можно в наши терема. Староста указал на пару завалившихся хибарок и разрешил брать от туда поленья на растопку "все равно сгниет". Радим ушел к месту чернушки и пропал на целое утро, вернулся в обед с парой зайцев в руках и пошел их свеживать.
— Ему дичь, будто сама в руки идет, — услышала я пересуд двух мужчин, что с утра дрова таскали и рубили. — Колдовское слово сильное. Вон, и баба у него, ведьма. Все ее к больным тянет.
— Хотите, с ведьмой поближе познакомиться? — показалась перед мужчинами во всей своей красе. — Не боитесь козлятами стать и по весне начать траву жевать?
Замолчали. Отвернулись, будто меня здесь и не было.
Обо мне пусть говорят, но своего мужа в обиду не дам. Мой он! И только мне позволено браниться и любиться с ним.
Вечером начался снегопад. Все дела были поделаны. Молодняк отправили в Кондрашовку. С нами остался староста и Радим с Яром. Ярослав все еще не мог встать с постели и находился на моем попечении, а Радим не хотел меня одну бросать. Он весь день старался находиться где-то рядом: то на кухню раз двадцать заглянет — увидит меня и девочек, уйдет. На улицу выходила и он опять рядом, как тень моя, которая подойти не смеет, но о себе напоминает. За этим наблюдал староста. Поначалу он улыбался и бурчал что-то веселое себе под нос, но под вечер разогнал молодняк и нам досталось.
— Молодым плохой пример даете, — в закутке отчитал нас мужчина. — Что ты как пес за сучкой бегаешь? А ты чего этому потворствуешь? — он покачал головой, но тут же наткнулся на наши пальцы переплетенные. — Кому я говорю? Горячесть свою от людей храните, а то злые глаза тепло забрать могут, а злые языки — змеями для вас станут.
Он как отец наш, поэтому ни Радим, ни я ничего ему не ответили. Стояли, головы склонив и за руки держались. Будто, если мы друг друга отпустим случится что-то страшное.
— Сегодня последняя ночь, — выдохнул Кондратий и посмотрел в глаза Радима. — Неизвестно когда потом свидетесь, а тебя я пустить сюда не могу. Ты Ярослава должен будешь контролировать, да и деревня без тебя не может. Один ты у нас колдун.
Староста отвернулся. А я ощутила себя чужой, брошенной, никому ненужной. Вон, Кондратий меня баластом считает и готов избавиться, а за Радима цепляется.
— Сегодня ночью никого в баню не пущу, — отвернулся мужчина и смущенно почесал бороду. — Чтобы непотребств не творили.
Да куда там Кондратию за нашей горячей кровью усмотреть?
Чуть звуки голосов смолкли, мы с Радимом в бане встретились. Здесь еще тепло было, поэтому наши ласки лишь банника смущали. Горячий, жаждущий был Радим. Каждым движением показывал как отпускать боится, как остаться желает. Он меня всю поцелуями покрывал, будто отметины жадные ставил. А я вся отдавалась на его волю, позволяла себя любить и трогать где вздумается.
Когда ночной мороз забрал последнии крохи тепла, мы уставшие лежали под огромным одеялом и тихо разговаривали.
Точнее, я молвила. Радим просил чтобы я говорила о чем хотела, о чем думала, о чем мечтала. Спросил, что построить хочу, как украсить надо, что из нужного мне надобно. Мы лежали и понимали, что скоро расстанемся, поэтому не могли насытиться обществом друг друга.
Под утро, возле бани кто-то специально громко закашлял, захекал и затопал. Один раз в одну сторону прошел, второй раз — в другую.
— Надо идти, — грустно улыбнулся Радим и погладил мою щеку. — А то староста себе все ноги в кровь собьет, если еще раз так затопает.
А я только вспомнила.
— Ты теперь разговариваешь!
— Не всегда, — еще одна улыбка. — Только рядом с тобой. Чувствую, как моя сила в тебя, как дождь в землю входит и ты будто цветешь. Яр сказал, что так и должно быть. Ты — сухая земля для рода колдовского, но стоит тебя напоить ты — чудеса показываешь.
— И много чего тебе Яр рассказал? — подозрительно нахмурилась. — Про него не хочешь узнать?
— Он мне не сильно нужен, — по лисье улыбнулся муж. — А вот тебя мне и сейчас мало, — его нос прикоснулся к моему и мы так замерли пока на пороге бани не крикнули.
— Искупаться бы перед дорожкой! — староста старался как мог, поэтому мы… засмеялись.
Когда я появилась в бабьем доме Сморняна уже во всю кашу мешала и хлеб резала. Завидев меня, она удивилась.
— Думала вы до самого приезда Ждана миловаться будете. Смотрела, чтобы девочки к бане не подходили, — она сказала это так обыденно, будто всю жизнь только и видела, как парочки по закромам прячутся. — А вы быстрыми оказались. Что? Мороз Иванович за ляжки кусал? — она сверкнула на меня своими темными очами.
— Кому вся ночь — это быстро, тот от яви уходит в мир своих желаний, — гордо прошествовала мимо девушки и тем самым скрыла свой румянец.
В этом месте остался хоть кто-то кто не знает чем я всю ночь занималась? Ох, Божечки, как же у меня щеки пылают! Надо елью занятся. Выпарка, развеление… Отвлекусь от мыслей жарких.
В обед этого дня на горизонте появился караван. Староста, да и все мы, поняли кто прибыл.
— Уходим, — приказал Кондратий.
Ярослава уложили на полозья. Он так и не пришел в себя. Забрали лошадей и уехали. Радим на прощание в лоб меня поцеловал и по щеке погладил. Нельзя более при чужих глазах позволять. Он и так вышел за границы допустимого — поцеловал. Но староста все равно неодобрительно головой покачал.
Когда они скрылись за границей деревни мы уже хорошо видели Ждана с красной тряпицей на палке идущего впереди процессии.
— Девочки, нам пора к делу приступать, — скомандовала я и покрыла волосы и лицо белой плотной тканью.
29
Первыми на границе поселения появились дети. Семилетние и старше шли своими ногами и смотрели на нас во все глаза. Кто-то со страхом, другие с надеждой. За версту было слышно, как их раздирал удушающий кашель.
— Справимся, Веда? — усомнилась Сморняна.
На меня тоже накатил страх. Этих детей было больше, чем мы расчитывали.
— Справимся, — уверенно произнесла, а внутри задрожала. — Нам нужно провести осмотр и рассортировать всех.
— А места… хватит? — в два голоса спросили сестрички.
— Найдем, — серьезно произнесла.
Споро языком молвить, но не скоро дело руками делать. Пока я пересматривала замерзших и шмыгающих детей, к деревне подошел Ждан с груженными санями. Поверх каких-то лохмотьев сидели и лежали самые маленькие и старики. А под тряпьем нашелся вояка кого-то из баринов.
