А сокомандники уже вовсю обсуждали ранение Розенкранца. Сам «герой дня» с горящими глазами спорил с Ленардом, впервые на моей памяти повышая голос:
— Муркумб уникален в своем роде! Он не подходит ни под одну классификацию из Бестиария! Повезем его в главную лабораторию! Я буду младшим ассистентом!
— То, что эта зверюга ни на кого не похожа, это не повод ей восхищаться! Это повод удирать от него сверкая пятками! — орал Фланн. — Ты кому подарил разум?! Зверю?!
— Строго выражаясь — да, — хихикнул тот.
Я замер в небольшом отдалении от них. Почему-то именно в ту самую секунду, наблюдая за ними, собравшимися вместе, нечто острое и щемящее ударило меня где-то прямо под ребрами. Мне нестерпимо захотелось стоять вместе с ними, смеяться над их шутками, может даже ощутить, как они хлопают по плечу. Но подойти к ним я почему-то не мог. Словно между нами стояла стена из невидимого, но прочного стекла.
Именно в толпе чувствуешь одиночество наиболее отчетливо.
Баллон выскользнул у меня из рук и с громким звоном разбился об пол. Парни обернулись на звук и ахнули.
— Ты зачем взял с полки паровой морок? — простонал Ленард.
***
Небольшая справка об одном из агрегатных состояний заклинания местной маскировки и камуфляжа для применения рыцарями в условиях детекции магии — мороке.
Заклинание морока в законсервированном состоянии следует хранить в баллоне из материала плотностью не более 2,2 г/см³ во избежание изменения структуры заклинания и вещества, в котором оно законсервировано.
Не рекомендуется использование заклинания морока на лицах, не обладающих магическим даром, без прохождения предварительной проверки физического и ментального благосостояния.
Заклинание морока способно продержаться на индивидууме до 5 астрономических часов. Во время нахождения индивидуума в состоянии морока рекомендуется тщательно наблюдать за его взаимодействием с окружающим социумом.
Я впервые на своей памяти закричал во все горло. Полумрак мастерских полностью поглотил все звуки.
Заклинание морока было самым безопасным и одновременно самым страшным заклинанием на свете. Оно не наносило серьезного урона здоровью, держалось всего каких-то пять часов, и не оставляло последствий. Можно было обновлять хоть круглые сутки.
А страшным оно было, потому что любой, кто попадал под действие, становился фактически невидимкой. Физически человек присутствовал, но его истинный облик становился для окружающих податливым, словно глина, и расплывчатым, как утренний туман. Фактически каждый видел в «морочном» ровно того, кого хотел бы увидеть.
Фланн, к примеру, расхохотался и сказал, что я для него стал намного меньше ростом, обзавелся россыпью прыщей и сальным гребнем.
Мнения остальных товарищей по поводу моего нового облика я дожидаться не стал, а сразу же убежал в мастерскую под предлогом срочной работы над проектом.
Кого вы видите во мне? Думаете, принц Алан слишком глуп и ничего не понимает?
Я приходил в учебный модуль мастерской работать над модификацией уже неделю по драгоценному пропуску отдела, который выдали всем инженерам при поступлении. Там было… Спокойно. Не мертвая тишина комнаты в общежитии.
Монотонное гудение аппаратуры, запах машинного масла, изредка — мелодичный стук инструментов друг о друга. Идеальное место для того, кто видел в машинах самую удобную и понятную форму жизни.
Но в тот вечер работа не спорилась. Мне отчаянно хотелось вернуться в Тинтагель… Но зачем?
Меня ведь никто не ждал там. Ленард наверняка был рад моему отсутствию, про остальных даже думать не хотелось. Все остались довольны друг другом.
Вот только почему мне так плохо?
Я сидел в маленьком кабинете прямо возле поля испытаний и с отчаянием глядел на чертеж и черновики проекта, разложенные передо мной на узеньком столе. Ничего не сходилось, ничего не получалось. А время отбоя неумолимо приближалось. Глаза слипались, руки тяжелели и становились неуклюжими.
Слишком слабый. Не способный сосредоточиться. Идиот, который не в силах выдать одну простую идею.
Я не хочу быть собой.
И в тот самый момент, когда я был готов расписаться в собственном бессилии, то прямо над моим ухом раздался женский голос:
— Уважаемый, сворачиваемся. Мастерские закрыты на санитарную обработку.
От испуга я уронил стилус и дернулся так резко, что чуть не упал со стула.
— Так, не падаем! — моих плеч коснулись узкие холодные ладони. — Кровь и ошметки мозгов отмываются тяжелее всего! Уважаем работу «трудяжки чистоты», милейший!
Обладательницей голоса оказалась уборщица, воительница «невидимой армии», каждый вечер боровшаяся с пятнами машинного масла, трухой металлических стружек и прочими отходами «творческой жизнедеятельности» инженеров. Она была одета не то в коричневый, не то в бордовый форменный комбинезон из грубой и жесткой на ощупь ткани, который на удивление ее не уродовал, а мягко подчеркивал все очертания женственной фигуры. Волосы были собраны под косынку, но выбивалась пара темно-русых прядей, прелестными завитками ниспадая на лицо. Она склонилась надо мной, и меня обдало запахом чистящих средств в смеси с совсем другим запахом, который звучал диссонансом и выбивался из ее облика.
— С-спасибо з-за п-помощь, — выдавил я скорее от изумления, нежели от испуга.
— Н-не н-надо т-так з-заик-каться, — весело рассмеялась та, — если решил, что я — дух убитой уборщицы, то зря. Давай-ка включим свет, мне надо тут все разгрести.
Раздался щелчок выключателя, и я зажмурился от резкой яркости. Мне никогда не нравилось работать при лампах, всегда хватало светильника. Моя ночная собеседница, скорее всего сочла это за еще один признак испуга и мягко коснулась моей щеки ладонью.
— Такой большой мальчик, а всего боишься, — промурлыкала она. — И как ты стал рыцарем?
Наверное, если бы дело происходило в другом месте и в другой день, все сложилось бы иначе. Я ответил бы прежней колкостью и поставил бы любительницу трогать людей без их на то разрешения на место.
Но это была та ночь. То место.
И совсем не тот Алан.
— Обладаю экстраординарными навыками, — ответил я, откинувшись на спинку стула и разглядывая ее.
Уборщица мягко улыбнулась будто сама себе, отстранилась от меня и начала мыть полы. Мне захотелось взвыть из-за того, что ее мягкие пальцы больше не касались моего лица. Хотя так появилась возможность оценить ее лучше с дальней перспективы.
Стройная и гибкая, но не худощавая, а напоминающая скорее плавную волну. Кожа цвета только-только восходящего солнца. Полные и четко очерченные розовые губы. И глубокие темно-карие глаза.
Некоторые женщины становятся только прекраснее с наступлением ночи, впитывая в себя ее пленительную магию.
Она заметила, что я неприкрыто любуюсь ей, и развернулась ко мне спиной, небрежно бросив через плечо:
— Смотреть, но не трогать, красавчик.
Меня возмутил столь наглый ответ, ведь мне никогда не отказывали. Меня никогда не игнорировали. Но тут же меня накрыло внезапное осознание.
Это был другой я. Она видела того, кого хотела видеть. И этот «тот» нравился ей так же, как и она мне.
И я мог быть в тот момент абсолютно каким угодно для нее.
Только не собой.
— Хорошо, что можно смотреть, — ответил я так же небрежно, — произведения искусства не должны таиться в тени.
Уборщица снова улыбнулась больше сама себе, но не сумела скрыть, что на ее щеках вспыхнул румянец.
Какой я в твоих глазах?
Нам с огромным трудом удавалось сделать вид, что мы заняты каждый своим делом. Я смотрел на свои бумаги, но текст и чертежи расплывались перед глазами. Она мыла пол, то и дело краем глаза посматривая на меня.
Дивный нежный аромат. Хочу окунуться в него как в реку.
— Пекло и смола! — мою щеку защекотали длинные шелковистые пряди. — Это типа вам задают?
