— Я вам не верю, — говорю я. Когда брови Малверна взлетают вверх, я добавляю: — Вы никогда не были молодым.
— Надо же, а я думал, у тебя нет чувства юмора, мистер Кендрик!
Он умолкает, когда Эвелин ставит передо мной чашку чая. Она предлагает мне молоко и сахар, но я отрицательно качаю головой. Потом он еще пережидает, пока Эвелин спускается вниз, и только после этого снова начинает говорить.
Он накрывает салфеткой свою чашку, как будто это труп, а не пустая чашка.
— Мой сын говорит, ты убил одну из моих лошадей.
Гнев обжигает мне губы, грудь, руки становятся горячими.
— Ты как будто и не удивлен, — добавляет Малверн.
— Я не удивлен, — отвечаю я.
Снаружи слышится бой барабанов, он все приближается, становится громче, слышен смех… Потом — негромкое насмешливое хихиканье, такое, которое заставляет хмуриться тех, кто не участвует в веселье или не понимает шутку. Брови Малверна сдвигаются к переносице, голова склоняется набок, как будто сцена на улице предстает перед ним более отчетливо, чем мое лицо. Барабаны теперь стучат равномерно, как копыта бегущих лошадей, и я гадаю, не вспоминает ли Малверн золотого жеребца размером с амбар, несущегося по лугам какого-то далекого, неведомого острова.
— Куинн Дэйли рассказал мне, что он сам видел, — говорит Малверн. — Как ты тренировал Фундаментала в той бухте. И ты выглядел рассеянным. Он сказал, что твои мысли были далеки от работы, поэтому ты так и не заметил опасность в воде.
Конечно, я был рассеян. Я думал о той девушке с имбирными волосами и о ее сухопутном пони, о пятнах крови на песке, о яростных кобылах… Я и представить не могу, что Малверн уволит меня за это, вообще за что бы то ни было, но… если подумать, то могу. Я балансирую на острие ножа.
Я смотрю в глаза Малверну.
— Что еще рассказал вам Куинн Дэйли?
— Что Мэттью сменил его на посту и сам наблюдал за бухтой. А потом Дэйли увидел, как Фундаментал уходит под воду, а ты ныряешь за ним, — Малверн сложил руки на столе перед собой. — Но это не совпадает с рассказом моего сына. Их слова противоречат друг другу. А ты что можешь сказать?
Я стискиваю зубы. Убеждать его в чем-то бесполезно. И я выдавливаю из себя:
— Я не могу высказываться против вашего сына.
— Тебе и незачем, — отвечает Малверн. — Твоя куртка уже сообщила мне, какая из историй правдива.
Мы оба молчим.
Потом Малверн говорит:
— Хотелось бы мне знать, что у тебя на уме. Чего тебе хочется в этой жизни?
Вопрос застает меня врасплох. Наверное, существует на свете такой человек, перед которым мне захотелось бы вывернуть душу наизнанку, вот только Бенджамину Малверну никогда не стать этим человеком. Я и вообразить не в силах, что исповедуюсь перед Малверном, а уж еще меньше могу вообразить, что он исповедуется передо мной.
Под его пристальным взглядом я говорю:
— Хочется иметь крышу над головой, и поводья в руках, и песок под ногами.
Это в общем правда — точнее, небольшая ее частица.
— Ну, тогда у тебя уже есть все, чего ты хочешь.
Я не могу, сидя вот здесь, перед Малверном с чашкой чая, взять и заявить, что хочу я на самом деле только одного: избавиться от самого Малверна.
— Много времени прошло с тех пор, как я укротил того первого жеребца, — говорит Малверн. — И я не знаю, как это выглядит со стороны — то, что я решил приехать на этот заброшенный островок в середине океана… И я не могу сравнить путь Мэттью со своим, я не знаю, куда он может направиться.
Мэтт Малверн может направиться по разным путям, но я думаю, что мы оба знаем: ни один из них не закончится ролью важной персоны на прославленном на весь мир конном заводе.
— Ох, ладно. Ты достаточно долго наблюдаешь за лошадьми, чтобы представить, как они пойдут?
Малверн имеет в виду, какая из водяных лошадей быстрее всех.
— Я это знал с первого дня.
Малверн улыбается. Это не слишком приятная улыбка, но ее неприятность направлена не на меня.
— Тогда которая из них самая тихоходная?
— Гнедая кобыла без белых пятен, — отвечаю я не раздумывая.
Я не дал ей имени, потому что она пока его не заработала. Эта кобыла взбалмошна и раздражительна; она не бежит быстро — ей наплевать на то, чего хочется всаднику.
Малверн спрашивает:
— А быстрее всех кто?
Я чуть медлю, прежде чем ответить. Я понимаю, что от моего ответа зависит, кого Малверн даст Мэтту в этом ноябре. Я не хочу говорить правду, но врать нет смысла, ведь он сразу это поймет.
— Корр. Красный жеребец.
Малверн задает следующий вопрос:
— А самый безопасный из них кто?
— Эдана. Гнедая с белой звездочкой.
Малверн пристально смотрит на меня. Действительно смотрит на меня, в первый раз за все это время. Он хмурится, как будто увидел меня как-то по-другому — меня, мальчишку, который вырос в его конюшнях, воспитывая его лошадей. Я же не поднимаю глаз от своей чашки.
— Почему ты прыгнул в воду за Фундаменталом? — задает следующий вопрос Малверн.
— Он был моим подопечным.
— Твой подопечный, но принадлежавший Малверну. Хозяином был мой сын, — Бенджамин Малверн отодвигает свой стул и встает. — Мэттью поскачет на Эдане. А другую гнедую отпусти, если не думаешь, что она образумится к следующему году.
Он смотрит на меня, ожидая ответа на свои слова. Я отрицательно качаю головой.
— Значит, отпускай. А ты, — он кладет несколько монет рядом со своей чашкой, — ты поскачешь на Корре.
Каждый год я жду, когда он это скажет. Каждый год, когда он принимает решение, у меня становится легче на сердце.
Но в этот раз меня не покидает ощущение, что я все еще чего-то жду.
Пак
К обеду на следующий день я в дурном настроении. Встав с постели и обнаружив, что Гэйба уже нет дома, я решаю взять дело в собственные руки и отправиться в скармаутскую гостиницу, чтобы найти брата. В гостинице мне говорят, что Гэйб на причале, а на причале сообщают, что он вышел в море на лодке, а когда я спрашиваю, на какой именно лодке, рыбаки смеются и говорят, что, наверное, на той, у которой дырка в днище. Иногда я просто ненавижу мужчин. Вернувшись домой, я разражаюсь тирадой перед Финном — на ту тему, что нам больше никогда не удастся поговорить с Гэйбом.
— Я с ним говорил утром, — сообщает мне Финн. — До того, как он ушел. О рыбе.
Я изо всех сил стараюсь сдержать гнев, но мне это плохо удается.
— Когда в следующий раз его увидишь, дай мне знать. Мне необходимо с ним переговорить. О какой рыбе?
— Что? — рассеянно откликается Финн.
