— Тебе помочь распаковать вещи?
Она качает головой:
— Может быть, мне стоит оставить всё в коробках? Возьму только то, что мне действительно нужно. Нет смысла распаковывать вещи. Тебе будет легче избавиться от них, если они останутся упакованными. Хотя, наверное, мне следует самой со всем разобраться, — она выглядит обеспокоенной. — Кое-что из этого нужно будет выбросить, а остальное можно пожертвовать… возможно, в женский приют. Хотя мне не следует распаковывать вещи, — она качает головой. — Четыре недели — это не очень большой срок.
— Давай заключим договор, — я наклоняю голову, — не говорить о твоей смерти. Давай праздновать жизнь, — я смотрю на её мёртвый кактус, стоящий рядом с кроватью. — Может быть, пришло время попрощаться и с Бобом тоже. Не уверен, что он тебе больше нужен.
— Нет, Боб остаётся. Мне нужен Боб. Ты упомянул, что твои татуировки — это твоя версия Боба, — она приподнимает брови. — Ты пройдёшь через несколько лазерных процедур и удалишь их? — её глаза следят за моими руками. — Это было бы позором. Они тебе очень идут.
Её комплимент согревает меня. Так не должно быть, но это происходит. Её щёки порозовели, и она открыла коробку. Не думаю, что Шеннон хотела, чтобы это прозвучало кокетливо, но вышло именно так.
— Замечание принято. Мои татуировки останутся. Я думаю, Боб тоже может остаться, — кажется нездоровым держаться за мёртвое растение. Некоторым людям это показалось бы странным. Чёрт возьми, это странно. Мне это нравится в Шеннон.
— Есть ли причина, по которой ты делаешь татуировки только на одной стороне своего тела? Ты приберегаешь другую половину на потом?
Я давлюсь смехом:
— Я не планирую когда-либо делать татуировку на другой стороне. Это символично.
— Я так и думала. Твоя хорошая и плохая стороны? — она прищуривает глаза, произнося «плохая сторона».
Я улыбаюсь:
— Что-то вроде этого, — я дотрагиваюсь до татуировки в виде черепа сбоку на своей шее. Я вижу его в зеркале каждый день своей жизни. — Этот…
Шеннон подходит ближе. Я чувствую её запах. Груди. Мне хочется громко рассмеяться. Грёбаный Трайдент! Я не могу выбросить эту мысль из головы с тех пор, как он это сказал. Особенно после того, как я увидел её в той обтягивающей маленькой майке прошлой ночью. Забудь о нижнем белье. Это была, бесспорно, одна из самых горячих вещей, которые я когда-либо видел. Шеннон пахнет жасмином и всем женственным. Груди… Я так думаю. Мой член принимает это к сведению. Мне приходится вести внутренний диалог с этим маленьким ублюдком. Может быть, просить её переехать было глупым поступком. Что ещё мне оставалось делать? Позволить Шеннон работать последние несколько недель своей жизни? Ни единого грёбаного шанса. Мне нужно иметь в виду, что она уязвима. Я не могу воспользоваться этим преимуществом… Я не буду этого делать. Кроме того, если не считать одной или двух небольших оплошностей, она не подавала мне подобных сигналов. Даже тогда они были достаточно тонкими, чтобы я мог просто неправильно истолковать происходящее. Мне нужно остановить это дерьмо! Мы не будем этого делать.
— Череп, — продолжает она. — Я обратила внимание.
— Это символ Аида. Подземного мира и о того, кто я есть… или мог бы быть.
— Это… — её глаза не отрываются. От моей шеи. — Я думаю, это слишком жестоко для тебя. Ты не такой злой, — Шеннон протягивает руку и касается метки. У неё прохладная рука. Я чувствую такое спокойствие и ясность мыслей. Я чувствую больше света, чем тьмы. Я чувствую! Мне хочется застонать и придвинуться ближе. Почувствовать больше. Я заставляю себя не двигаться. Особенно, когда она убирает руку и контакт прерывается.
Пошевеливайся, чёрт возьми!
— Это шлем тьмы, — я показываю ей свою руку.
Она кивает и улыбается:
— К тому же довольно мрачный.
— У меня их так много, что мы могли бы просидеть здесь всю ночь, — признаюсь я.
— У меня есть одна, — стонет она, на секунду закрывая лицо рукой. — Это глупо. Я никогда не должна была её делать.
— Где? — я позволяю своим глазам проследить за её телом. — Дай угадаю, на твоей пояснице. Дельфин или бабочка?
— Нет и нет, и не на моей пояснице, — она качает головой.
— Тогда на твоём плече? Японский символ, который, как ты надеешься, означает «вера» или что там ещё, по их словам, это означает… когда это, вероятно, переводится как тесто для печенья или рыбные яйца.
Шеннон качает головой, смеясь:
— Нет. Не на моём плече и не японский символ. Слава богу. Я была вот настолько близка, — она показывает мне двумя пальцами, почти соприкасающимися, — чтобы сделать иероглиф.
— Задница? — я ухмыляюсь.
Она смеётся:
— Только не на моей заднице.
Жаль, потому что, похоже, она собирается мне её показать.
— Я тебе покажу, — хихикает она.
Я не могу поверить, как сильно я хочу увидеть эту её татуировку. У меня практически текут слюнки.
Шеннон приподнимает футболку на дюйм и стягивает джинсы чуть выше тазовой кости. Её кожа выглядит нежной. Она молочно-белая. Вот она. Маленькая веточка цветущей вишни.
— Вау! — выдыхаю. — Это чертовски красиво, — как и она. Я пытаюсь не спускать глаз с татуировки на её животе. Эта работа проста. Она сделана чёрными чернилами по контуру с розовыми подтеками на самих цветах, которые сделаны так, чтобы они выглядели, будто написаны акварелью. — Кто бы это ни сделал, он художник, — у неё плоский живот. Господи, она великолепна.
Шеннон опускает футболку и пожимает плечами.
— Я сделала её по совершенно неправильным причинам. Это ни в коей мере не символично. Не так, как у тебя. Я просматривала одну из тех книг, пока не нашла то, что мне понравилось.
— Ты что, шутишь? — я поднимаю свою собственную футболку. Почти на том же месте, где у неё веточка вишни — татуировка с изображением пантеры. Я указываю на неё. — Эту я тоже увидел в книге. Она не очень хороша. На самом деле, парни дразнили меня по этому поводу в течение многих лет. Это была одна из моих первых. Пантера выглядит так, словно улыбается, а не рычит.
Шеннон хихикает.
— Теперь, когда ты упомянул об этом… — она смеётся ещё громче. Мне нравится слышать этот звук. — Она действительно выглядит так, будто улыбается, и у неё слишком короткий хвост.
— Видишь, — я опускаю футболку. — По крайней мере, твоя ошибка достойна внимания. Моя… не так сильно. Я постоянно грожусь свести её, но… — я улыбаюсь. — Я думаю, это тоже символично. Точно так же, как и другие. Мы все совершаем ошибки. Ошибки, с которыми нам приходится жить, — я прикасаюсь к своей футболке в том месте, где скрыта моя татуировка. — Что касается ошибок, то эта была не так уж плоха.
Её глаза затуманиваются, и я вижу, что напомнил ей о несчастном случае. Я чувствую себя придурком. Жаль, что не могу взять свои слова обратно.
— Мой парень предложил сделать татуировку. Он сказал, что ему нравятся чернила на женщинах, — Шеннон закатывает глаза. — Я сделала её для него. Ужасная причина.
— По крайней мере, ты не набила его имя или что-то в этом роде.
Она снова дарит мне свою улыбку.
— В тот день у него на руке появилось его собственное имя, — она смеётся. — Не могу поверить, что никогда не замечала, каким он был эгоистом.
Теперь моя очередь смеяться.
— Ты издеваешься надо мной! — он ощущал себя настоящим победителем. Напился так сильно, что его девушке пришлось отвезти его домой. Грёбаный мудак.
Её глаза затуманиваются.
— В любом случае… Мне, наверное, следует всё разложить, — это её способ сказать, что она хочет побыть одна.
— Что случилось с твоим парнем после несчастного случая?
Шеннон пытается улыбнуться, но я вижу, что ей больно.
— Мне пришлось провести ночь в больнице под наблюдением. У меня было несколько порезов и ушибов, — она прочищает горло. — Он прислал мне цветы.
— Цветы? — я хмурюсь. — И…? Он навещал тебя?
Она покачала головой:
— Его родители посоветовали ему держаться подальше, так как в ту ночь мы были вместе. Мы с Роджером вместе учились в школе. Потом в университете. Он тоже только что сдал экзамен. Вместо этого он написал мне сообщение.
