Я получила нежный шепот на ухо:
– Спи, любимая! Я разберусь с делами и скоро приду!
И я заснула как убитая, полностью выключившись из окружающей действительности. Что же вы хотите – меня развезло. Попробуйте-ка слопать целый таз сладких медовых лепешек и пахлавы после недельной голодовки! И если вас не вытошнит, то вырубит намертво. Мои осоловевшие глаза тому порукой…
Глава 16 Романтики не бывает много или мало. Она бывает только не вовремя.
Эля
– Ваша машина для хознужд, которую вы мне доверили… «опель», – заикнулась я, когда мы отъезжали. – Она осталась там…
– Знаю, – оборвал меня жутко злой Максим Александрович. Он тяжело дышал, скрипел зубами и… в общем, еле сдерживался. – Ее перегонят. Я дал ребятам запасные ключи.
– Спасибо, – кивнула я и замолчала. А о чем говорить?
– Вот скажи мне, Эля, – наконец разразился речью босс, ожесточенно крутя баранку, – чем ты думала, когда поперлась встречаться с этим подонком?
– Подозреваю, что этим, – постучала я согнутым пальцем себя по лбу. – И я с ним не встречалась, мы случайно пересеклись, – разъяснила подробнее.
Впрочем, не надеясь на понимание. Все, что он сейчас может мне сказать, – это вечное мужское «чем ты думала?» и «что бы с тобой было, если бы меня рядом не оказалось?».
– Вижу, что «этим», – передразнил Максим Александрович. – А там есть «это»?
– Я не вскрывала, – пожала плечами.
– Если ты будешь настолько беспечной, – кто-то включил вторую передачу, – то тебе помогут и вскроют! Разве можно так собой рисковать?
– А с каких это пор прогулка считается риском? – возмутилась я вторжением в мою частную жизнь.
– С тех самых, – повысил тон Максим Александрович, видимо считая меня не только безмозглой, но и глухой, – когда ты начала водить знакомство с такими подозрительными личностями, как твой бывший сожитель! И договариваться о встрече!
– У-у-у! – закатила я глаза, откидываясь на спинку сиденья. – Как все запущено! И как же я, несчастная, жила-то до вас? – Вот как этому рогатому шовинисту растолковать, что я не дурочка с тягой к садомазо?!
– Плохо жила, – отрезал он. – Если спала с таким мерзавцем!
– Угу, – поддакнула я и спросила: – Я вот только одного не пойму… вас что больше задевает – что спала или что с мерзавцем?
– Меня ничего не задевает, – рявкнул он, въезжая в гараж. – Меня беспокоит твое неумение разбираться в людях!
– Так вам же это на руку, – парировала я, начиная приходить в приподнятое настроение от нашей пикировки. – Иначе бы я у вас не работала!
– Ты хочешь сказать, что и я мерзавец? – раздул босс ноздри, вытаскивая меня из машины.
– Это не я, – открестилась, упираясь руками ему в грудь. – Это вы сказали! И нечего примазывать свои желания к моим возможностям!
– Я не примазываю! – потряс он меня, вероятно собираясь вытрясти наружу мою совесть и заглянуть ей в глаза.
Так вот, я для него приготовила сюрприз! Совесть у меня такого глубокого пенсионного возраста, что ничего не слышит на оба уха, особенно когда ей выгодно.
– Да? – изумилась я странной логике. – И даже ни разу не захотелось меня в кровать затащить? И мыслишка такая не мелькнула? И холодный душ вы просто из любви к чистоплотности два раза за утро принимали? Ну и для бодрости духа, конечно.
– Иди спать! – заорал Максим Александрович, отталкивая, словно не доверял самому себе.
– Спокойной ночи! – пожелала я ему.
Всем хорош мужчина, но рядом с ним – как на прицеле у снайпера. Вся будто на ладони.
Помыкавшись из угла в угол по комнате, бессмысленно поглазев в телевизор и вяло полистав книжку, поняла, что сна ни в одном глазу. Поворочалась в постели и решила устроить себе маленький праздник жизни.
Я смоталась в кладовку и притащила старую гитару, валявшуюся там, судя по пыли, со времен бурной студенческой молодости босса. Стряхнула пыль, настроила и пробежалась пальцами по струнам. Инструмент ныне почившей ГДР, на удивление вполне пристойный.
Не то чтобы я очень уж увлекалась, но иногда душа просила чего-то, чтобы развернуться, потом свернуться и сплющить меня окончательно.
Твое лицо в ладони я возьму,
В твои глаза упрямо загляну.
Твои глаза, как озерца любви…
Так позови, ты слышишь, позови…
Ты позови меня, ты позови…
Ты искупай меня в своей любви,
Я утону и больше не вернусь,
Когда в глаза с разбега окунусь.
Я Господа теперь благодарю,
За то, что я люблю тебя, люблю.
За то, что есть на свете этот свет,
Что дарят мне глаза твои в ответ.
И плохо мне теперь без этих глаз,
Что в душу заглянули мне не раз,
Что высветили нежность всю и боль,
Что и во сне любовь всегда со мной.
И лишь одно у жизни я молю,
Когда узнала, что тебя люблю, –
Чтоб свет твоих прекрасных серых глаз
Во тьме веков до срока не погас.
Ты позови меня, ты позови…
Ты искупай меня в своей любви,
Я утону и больше не вернусь,
Когда в глаза с разбега окунусь… [12 - Приведенные в виде песен стихи написаны Юлией Славачевской.]
Стих грустный гитарный перебор, замолчала старая гитара.
– Входите, Максим Александрович, – сказала я, оглядываясь через плечо.
Он стоял в дверях моей комнаты, одетый для дома, – в темно-синих джинсах и серой футболке, держал в ладонях бокал с коньяком и не спускал глаз с меня, сидящей на кровати, лицом к окну, подогнув одну ногу под себя.
– Спой еще что-нибудь, пожалуйста, – попросил босс. – Если хочешь, конечно.
Я изогнула бровь, криво ухмыльнулась и, отвернувшись, снова коснулась струн.
Ты обещал мне, что придешь…
Слова красиво говорил…
Но это ложь, пустая ложь…
Ты врешь, но кто тебя просил?
Ты говоришь, а я молчу…
К чему мне слышать твой обман?
Зачем мне ложь, смешная ложь?
К утру развеется дурман…
Я не ждала и все же жду,
Бросаясь к двери на шаги…
А вдруг не ложь и ты не врешь,
Ведь я просила: «Мне не лги!»
Когда придешь, скажу – ждала
И слезы по ночам лила…
Но это ложь, большая ложь…
Тебе я тоже солгала… –
