— Как я уже говорил, магия крови — очень древняя и могущественная. Давай руку. Времени мало.
Небо за окном было уже не серо-стальным, а золотистым. Я понимала, что в доме скоро все проснутся.
Еще я понимала, что мне очень, ну просто очень не хочется давать папе руку.
— Ты поэтому занимался со мной вчера, да? — спросила я чуть слышно. — Чтобы я сегодня могла тебе помочь и не разнесла при этом библиотеку на мелкие кусочки?
В папином лице что-то мелькнуло — надеюсь, что угрызения совести.
— Не только поэтому, — сказал он.
— Ладно, но не забудь, пожалуйста, что я вчера все-таки побила немало зеркал. Может, подождем, а я пока еще потренируюсь?
Папа качнул головой.
— Вчера под вечер «Око» совершило нападение на «Жеводан».
Я с некоторым трудом вспомнила, что так называется элитарная французская школа для оборотней.
— Время для нас — непозволительная роскошь, — сказал папа и быстрым движением полоснул себя кинжалом по левой ладони.
Я ахнула, а папа положил окровавленную руку на стеклянный куб, в который был заключен гримуар. Кровь текла на вырезанные в стекле руны, постепенно их заполняя, и руны начали светиться золотистым светом. Книга едва заметно задрожала.
Я ждала, пока включится моя новая способность предвидения и скажет, как ужасна папина идея, но ничего такого не происходило. Меня, конечно, слегка подташнивало, но это, я думаю, от вида крови, а не от какого-нибудь зловещего предчувствия.
— Софи, — сказал папа, занеся кинжал. — Прошу тебя.
Не дав себе времени как следует подумать, я подставила руку — ту, где уже красовались шрамы от демонического стекла. Ощутила резкую боль, которая быстро прошла. Совсем не так страшно, как я себе представляла.
Следуя папиному примеру, я положила руку на стеклянный ящик и заранее поморщилась, вспоминая, как в прошлый раз обожглась, но сейчас никакого жара не почувствовала. Зато хорошо чувствовались охранные чары, и моя магия тут же откликнулась.
— Что дальше? — спросила я шепотом.
Не было сил отвести взгляд от струйки моей собственной крови, стекающей в резные желобки рун. Золотистый свет стал еще ярче.
— То же, что мы делали вчера, — тихо и ровно ответил папа. — Сосредоточься на воспоминании, связанном с человеческими эмоциями.
Мне вдруг представилось, как Арчер сидит на подоконнике в полуразрушенной мельнице. Нахлынула тоска, и сразу же с ближайшей полки слетело штук десять книг. Сила магии вывернула их переплеты наизнанку и расшвыряла листы по комнате.
— Что-нибудь другое! — прошипел папа, глядя на меня со страхом.
— Прости, пожалуйста… — выдавила я, мотая головой, как будто из нее можно было вытрясти образ Арчера.
Думай о чем-нибудь мирном, приятном! Например, о маме. Как она повела меня, восьмилетнюю, в парк аттракционов и позволила кататься на колесе обозрения, пока не надоест. Мы смеялись, а вокруг мигали разноцветные огни и пахло свежими пончиками.
Постепенно мой пульс пришел в норму, и магия свернулась клубком, смирная и послушная.
Папа перевел дух.
— Уже лучше! А теперь сосредоточься, направь свои мысли на витрину и прикажи ей открыться.
Сделав несколько глубоких вдохов, я в точности выполнила папины указания. Руки начали мерзнуть. Появилось неприятное ощущение, словно витрина каким-то непонятным образом пьет мою кровь. От этой мысли разом ослабели коленки, я заморгала, стараясь отогнать наползающий серый туман. Черт возьми, мне случалось телепортироваться, создавать предметы из пустоты, по воздуху летать, и то ничего! Нет уж, я не свалюсь в обморок, открывая дурацкий стеклянный ящик.
И все-таки раньше я ничего подобного не испытывала, даже когда творила самые сложные заклинания. Сейчас магия не поднималась волной, а словно бы сочилась тонкой струйкой. Я обливалась потом, а зубы стучали, как в ознобе.
Пальцы совсем занемели, и вся рука казалась ужасно бледной, но я упорно прижимала ее к стеклу. По-прежнему ничего не происходило, только светились наполненные кровью руны.
Папа, кажется, чувствовал себя чуточку лучше.
— Дело не только в витрине, — проговорил он хрипло, когда его рука едва не соскользнула с окровавленного стекла. — Книга тоже сопротивляется.
У меня перед глазами плавали серые пятна.
— Так на чем надо сосредоточиться?
Я говорила еле слышным шепотом — не из осторожности, а от слабости.
— И на том, и на другом, — ответил папа. — Вообрази, что витрина открывается, и книга оказывается у тебя в руках. Человеческое воспоминание тоже не упускай из виду.
Уже не было сил держать голову прямо, и я уткнулась лбом в стекло.
— Как много всего надо удержать в мыслях…
— Я все понимаю, Софи, но ты постарайся. Ты сможешь!
И я постаралась. Продолжая представлять себе мамино лицо, я из последних сил постаралась думать о витрине с гримуаром, а не о том, что у меня подгибаются ноги и в глазах темнеет.
И тут — наконец! — стекло дрогнуло.
— Есть! — Папины глаза горели на осунувшемся лице. — Еще чуть-чуть!
Я ждала, что крышка витрины откроется или, может, у нее отвалится стенка, а вместо этого витрина просто исчезла, словно лопнул мыльный пузырь. От неожиданности наши с папой ладони звонко шлепнули о деревянную полку.
Папа немедленно схватил гримуар. Вынутый из магического ящика, тот выглядел как самая обыкновенная пыльная книга. Черный кожаный переплет потускнел от времени, от страниц пахло плесенью и старой бумагой.
Папа лихорадочно листал книгу, а у меня колени подломились. Я сползла на пол и привалилась к ближайшему книжному шкафу, глядя на папу словно издалека или сквозь сон. Опустив глаза, я увидела свою руку и вяло подумала: неужели я вся сейчас такая белая?
— Проклятье, — прошептал папа.
Он, кажется, жутко испугался. Наверное, мне тоже нужно было встревожиться, но на это банально не хватило сил.
— Что там? — спросила я сонно.
Папа поднял на меня полный ужаса взгляд — по-моему, он сейчас вообще ничего не воспринимал вокруг.
— Ритуал, представь себе… Софи!!!
Последнее, что я увидела, заваливаясь на бок и уплывая в беспамятство, — как падает на пол раскрытая книга, выставив на обозрение неровный край вырванной кем-то страницы.
Очнулась я на диванчике у высокого окна библиотеки. Рядом сидел Кэл и держал меня за руку.
— Дежавю, — сказала я, глядя, как по коже пробегают серебряные искры магии.
Кэл усмехнулся, не отрывая взгляда от быстро заживающего пореза у меня на ладони. В ногах диванчика стоял папа, лицо у него было хмурое и встревоженное. Вдруг я вспомнила все разом. Шкаф, книга…
