Настоятельница понимающе кивнула и, сделав глоток вина, проговорила:
— Уважение к чужим порядкам — это, несомненно, добродетель, угодная Божеству. И, по моему скромному мнению, именно по наличествованию этой черты мы можем отличить человека развитого, просвещённого от тёмного дикаря. Бесспорно, — подняв полный указательный палец вверх, продолжила она, — нам, как людям, познавшим истину, надлежит с должным снисхождением и — не побоюсь этого слова — пониманием, смотреть на тех, кто всё ещё блуждает во мраке бездуховности и неверия. Но не будете же вы отрицать очевидное: дикари, хоть они и такие же дети Единого, всё-таки остаются дикарями. Им по-прежнему присущи невежество, отсутствие манер, излишнее, на мой скромный вкус, свободомыслие, презрение к всему святому… Разве не имеем мы право, в силу того, насколько устои этих созданий Божества далеки от уважаемых у людей праведных, противопоставлять наши добродетели ихним? Не имея целью своей — как можно! — оскорбить их, а только лишь для того, чтобы иметь возможности провести чёткую грань между обществом развитым и варварским, члены которого ещё покамест не открыли свои сердца для Божества — единственного, кто и дарует нам нашу мудрость, и исключительно, — голос Асвейг на этом моменте возрос на пару октав, — ис-клю-чи-те-льно благодаря которому мы имеем право причислить себя к числу просвещённых.
Ангелина молча допила остатки вина, и, повернувшись к стоящей неподалёку от неё Гудхильд, дала той знак наполнить её бокал снова. Наученная горьким опытом, она знала, что вступать в разговор сейчас — это только подкидывать новых дров в огонь красноречия настоятельницы. Урок этот, судя по всему, хорошо усвоили и остальные — даже конунг и тот, казалось, изо всех старался молчать, дабы не провоцировать Асвейг на продолжение.
К несчастью для них, настоятельница каттегатской церкви Единого была барышней не робкого десятка. Будучи выросшей в монастыре и большую часть своей жизни проведя на своей должности, она не могла похвастаться ничем, кроме таланта часами разглагольствовать на тему Божества и величия церкви Единого. Монологи были неизменно огромными — порой казалось, что женщина намеренно каждый раз ставит перед собой цель быть как можно более велеречивой — и обязательно наполненными изысканными (по авторитетному мнению самой Асвейг, конечно) речевыми оборотами, дабы слушатель имел возможность всецело проникнуться высокодухновностью настоятельницы. Стоит сказать, что на прихожан подобные изливания производили немалое впечатление. Будучи в основной массе своей христианами, они с серьёзными лицами внимали речам ораторши, периодически кивая той в знак согласия. Однако по кивкам их, которые зачастую производились совершенно не к месту, можно было с лёгкостью обнаружить — никто из них толком ничего не понимал. Чаще всего прихожане просто вычленяли из всего сказанного знакомые им аксиомы о величии Божества, нравственности, превосходстве над неверующими и прочем, и отвешивали одобрительные кивки, абсолютно не вдумываясь в смысл услышанного.
В результате в накладе не оставался никто: ни мра Асвейг, получившая в очередной раз возможность упиваться осознанием своей мудрости, ни прихожане, довольные тем, что осилили эту длиннющую лекцию об их собственном величии.
А потому, интерпретировав молчание её высочайших собеседников в выгодном для себя ключе, настоятельница завела пространную беседу о добродетелях и о том, как, с точки зрения церкви, эти добродетели надлежит воспитывать в детях так, чтобы из тех их было нельзя выкорчевать и после возвращения обратно в лоно Божества.
Ангелина, как, собственно, и все в округе, благополучно игнорировала поучения Асвейг, вместо этого сосредоточившись на завтраке. Напряжение, немного поутихшее после её присутствия, всё ещё ощущалось в воздухе. Она по-прежнему замечала то и дело бросаемые в её сторону настороженные взгляды и, казалось, даже улавливала во всей этой какофонии звуков шёпотки некоторых обсуждавших её каттегатцев. Это начинало утомлять.
Прикрыв на мгновение глаза, она глубоко вздохнула. Спокойно. Это не будет продолжаться вечность. Скоро закончится война с Норфолком, и тогда все пойму, что её не стоит опасаться, и она сможет, наконец, расправить плечи и ощущать себя посвободнее.
— Ты чем-то обеспокоенна, Генриетта? — Раздавшийся над ухом Ангелины глубокий шёпот Харальда заставил её вздрогнуть от неожиданности.
"Чёрт, — раздражённо подумала девушка, — такими темпами я скоро стану совсем дёрганой".
— Сегодня все обеспокоены, Ваше Величество, — так же тихо ответила она.
— Да, все в ожидании, — мужчина согласно кивнул. — Но у тебя нет никаких причин для этого — твоё будущее в любом случае определено.
— Но в одном из вариантов этого будущего предполагается убийство моей семьи, разве нет?
— Предполагается… но не обязательно свершится. Боудика может струсить в самый последний момент и сдаться. Ты ведь сама вчера сказала: твоя мать больна, и она не может здраво оценивать ситуацию.
Ангелина прыснула.
— Что это, Ваше Величество, — с налётом сарказма проговорила она. — Неужели вы меня утешаете? Разве это не нарушает кодекс истинного каттегатца?
Харальд хохотнул, искоса взглянув на девушку. В его глазах, обычно холодных и равнодушных, плясали огоньки веселья.
— Кодекс истинного каттегатца… — отпив из кубка, произнёс он. — И что же ещё есть в этом кодексе, м?
— Это нужно у вас узнавать, Ваше Величество. Меня интересуют только статьи, регулирующие отношения с норфолкскими принцессами.
— Вот как? — Мужчина склонился ближе. Его тёплое дыхание приятно защекотало лицо Ангелины. — И о чём же говорится в этих статьях?
— Например о том, что вам нельзя убивать их мужей, — голос девушки немного дрогнул от смущения. Близость конунга взволновала её — с такого расстояния она могла с лёгкостью рассмотреть его лицо, подмечая каждую его маленькую чёрточку.
— Даже если я сам собираюсь стать её мужем? — Интимным тоном проговорил Харальд.
Красная краска стремительно разлилась по щекам Ангелины. Не найдя, что ответить, она нервно схватила свой бокал с вином и опустошила его одним махом.
Забавляясь её реакцией, мужчина подозвал своего слугу и, что прошептав тому, поднялся, уже громче проговорив:
— Благодарю всех за компанию, но дела не ждут. Настоятельница мра Асвейг, благодарю за ваш визит и за вашу проповедь — она была прекрасной.
— И она была бы ещё лучше, если бы вы воздержались от её прочтения, — саркастично добавила поднявшаяся вслед за конунгом Ратель.
— Благодарю, Ваше Величество, — проигнорировав замечание военной, высокомерно отозвалась настоятельница. — Надеюсь, что церковь сможет вскоре принимать вас и Ваше Высочество у себя.
— Безусловно, — подойдя к раскрасневшейся Ангелине, он взял её ладонь и, запечатлев на ней лёгкий поцелуй, дежурно произнёс, — приятного дня, Ваше Высочество.
— Благодарю, Ваше Величество, — растерявшись на секунду, ответила девушка. — И вам приятного дня.
— Благодарю, — мужчина выпрямился, и отправился по направлению к выходу.
В ту же секунду, следуя примеру конунга, со своих мест принялись подниматься и ярлы. Бросив мимоходом взгляд на замешкавшуюся у стола настоятельницу, Ангелина стремительно вскочила со стула и, вцепившись в руку своей служанки, тихо протараторила:
— Гудхильд, бежим скорее, пока мра Асвейг нас не заметила.
Кивнув, служанка резво утащила свою подопечную вглубь толпы.
* * *
Ангелина устало выдохнула, из-за чего искрящиеся магией коричневые змейки, потревоженные действиями своей хозяйки, едва заметно дрогнули. Боясь испортить рисунок, девушка напрягла пальцы сильнее, усиливая магический поток.
— У вас хорошо получается, Ваше Высочество, — робкий голос зазвучал совсем близко — силясь как следует рассмотреть работу своей подопечной, служанка приблизилась к той практически вплотную. — Так и не скажешь, что вы доселе ни разу не ткали.
— Благодарю, тол Торхильд, — Ангелина почувствовала, как на её лбу от напряжения начали собираться капельки пота. Кто бы мог подумать, что ткать одежду — это настолько тяжело? Приходилось прикладывать немало усилий для того, чтобы расщепить плотный поток магии на более тонкие ниточки, и ещё больше — на то, что бы заставить эти неповоротливые, толщиной всего с волосок мигающие лесочки захватывать и перетаскивать на нужное место нити пряжи. Мозг Ангелины вскипел от этого уже спустя несколько минут, и она с завистью посматривала на с лёгкостью строчивших свои тканевые полотна ткачих. Движения их пальцев были элегантными и быстрыми, какие бывают обычно у людей, посвятивших значительную часть своей жизни игре на клавишных музыкальных инструментах, а магические потоки — мягкими и плавными, что породило в девушке новый виток зависти.
