Ламп они не зажигали, довольствуясь теми, что остались гореть в соседней комнате, и эхо этого заёмного света струилось по их влажной коже желтовато-пепельными вуалями. Она гладила его шею, плечи, вбирала запах и вкус свежего мужского пота. И таяла от новых поцелуев, и ловила ртом воздух, когда он повёл рукой вниз по её груди и животу и подарил ей наслаждение, в котором мир на мгновение остановился, провалившись в бесконечно сладкое нигде...
Время вопросов настало после, когда они лежали в сытой неге, похожей и не похожей на ту, что Эльга испытывала в снах, навеянных Конфетерией.
— Как вышло, что ты до сих пор не знала мужчину?
В его голосе не было настоящего любопытства. Казалось, ничто в целом свете сейчас не имело значения — для них обоих. Голова Эльги покоилась на груди ди Ронна, его рука обнимала её, поглаживая спину.
— Так получилось, — она пожала одним плечом. — Не нашлось никого подходящего.
— При твоём способе заработка…
— Ты снова путаешь продавца и товар.
— Я не о том. Ты яркая, чувственная, смелая, а вокруг столько видных мужчин, ищущих любовных приключений. Неужели ни один не тронул твоё сердце?
— Сердце не ищет приключений, — отозвалась Эльга, — оно ищет любви. А ко мне приходят за страстью, за разнообразием, за изощрёнными удовольствиями, за острой приправой к пороку. Я слишком хорошо изучила этот сорт мужчин и знаю, что может скрываться за внешней благопристойностью. Я видела людей, для которых жажда наслаждений заслоняют всё остальное. Увлечься кем-то из них всё равно что провалиться в болотную трясину.
Особенно когда в твоей крови звучит сладкий шёпот Конфетерии, а голову кружит от ощущения силы, которую она даёт.
Ди Ронн помолчал.
— Но дело не только в этом, так ведь? Была какая-то история.
— Ты прав, — она шевельнулась, собираясь взглянуть ему в лицо, но передумала и лишь потёрлась щекой, вдыхая запах его кожи. — Я встретила человека. Это было как удар молнии. Чувство, что нас соединила сама судьба и просто не может разлучить. Я была очень молода, наивна и доверчива. Приняла слова, сказанные в порыве юношеской горячности, за обещание. И ждала его, ждала много лет. До тех пор, пока… — Эльга запнулась.
— Пока не встретила меня? — тихо подсказал ди Ронн.
— Пока не встретила тебя, — повторила она медленно.
— Всё ещё горюешь о нём?
— Какой смысл? Того мальчика больше нет. Думаю, он превратился в кого-то взрослого, циничного и самоуверенного вроде тебя.
— Боже, ты так говоришь обо мне, — ди Ронн поцеловал её в макушку, и Эльга почувствовала, что он улыбается. — Знаешь что, Мориса? Бросай свою сомнительную работу…
Она подняла голову, и Ди Ронн, всё ещё улыбаясь, посмотрел ей в глаза.
— Ты сама сказала, что этот дом слишком велик для одного. И эре Матрес будет веселее.
Эльга молчала, и он посерьёзнел:
— Ты талантливый страль-оператор, Мориса, ты многого можешь достичь. Поступай в академию. Если тебе не хватает денег, я дам. О деньгах вообще не думай, у меня их достаточно.
Эльга отодвинулась и легла рядом.
— Предлагаешь мне стать содержанкой?
— Что за вульгарное слово, — ди Ронн повернулся на бок, чтобы видеть её лицо.
— Неужели замуж позовёшь? — Эльга приподняла бровь.
И невольно замерла в ожидании ответа. Ди Ронн, казалось, тоже перестал дышать. Или она приписала ему свои эмоции? Мгновение тишины растянулось на несколько ударов сердца. А потом он подавил зевок и будто через силу произнёс:
— Мориса, мы взрослые люди.
Было видно, что ему неловко и неприятно.
— Разумеется, — сказала Эльга. — Взрослые, циничные и самоуверенные.
Она прикрыла глаза, чувствуя себя так, словно ей на сердце плеснули кислоты.
— Давай не будем сейчас говорить об этом.
— В самом деле, — пробормотал ди Ронн, зарываясь лицом в её волосы. — Должен сознаться, я отчаянно хочу спать. Обсудим это завтра.
Эльга прижалась к нему всем обнажённым телом и нежно поцеловала в губы.
— Спи спокойно, Рик. Не думай ни о чём.
Она тоже закрыла глаза и долго не шевелилась, впитывая ощущения от его близости. Потом осторожно высвободилась из объятий и ещё некоторое время лежала в полудрёме, изредка поглядывая на стенные часы. Лампы в соседней комнате были погашены, но света от Сторры за окном хватало, чтобы рассмотреть положение чёрных стрелок на белом циферблате.
Выждав достаточно, она неслышно поднялась, собрала свою одежду и в последний раз оглянулась на спящего ди Ронна. Его лицо, в серебряных мазках ночных отсветов, казалось мирным и красивым. Эльга закусила губу и на цыпочках выскользнула за дверь.
В маленькой столовой всё так же упоительно пахло фруктами, и она задержалась на миг, чтобы прихватить канапе со стола. Дом был тих и тёмен. Эльга, невесомая, как дух, прошла по коридору до кабинета, затворила за собой дверь.
Разбираю почту, он сказал.
Она оделась, села за стол и включила настольную лампу. Столешница опиралась на две тумбы с выдвижными ящиками. Верхний ящик правой тумбы был заперт, в верхнем ящике левой оказались в основном счета и квитанции. Эльга выдвинула средний и улыбнулась: поверх каких-то бумаг и рассыпанных в беспорядке писем лежала новая книга Готлиба Кизена «Философия страль-процесса. Заметки между делом». Ни в книжные магазины Сётстада, ни в библиотеку академии книга ещё не поступила, и Эльга не удержалась от соблазна пролистать страницы, пахнущие свежей типографской краской.
На титульном листе красовалась дарственная надпись серебряными чернилами: «Рику ди Ронну, моему лучшему ученику. Не бойся мечтать и помни, что безумные идеи приводят к великим открытиям!»
Эльга раскрыла книгу наугад:
«Всем знакома аналогия с призраком или душой, которая неосязаемо пребывает в прагме, обретая жизнь и цель по воле страль-оператора. Но стоит помнить, что наша первая задача — проявить цель-структуру в себе. Раньше считали, что структура оператора становится замкнутой или открытой в зависимости от структуры прагмата, с которым он имеет дело. Теперь мы говорим, что структура оператора лабильна: её нельзя надстроить, но можно изменить. И в этом мне видится потрясающая метафора человеческой судьбы, которая определяется нашим ежеминутным выбором и нашей работой над собой. Мы рождаемся с заданными свойствами в заданных обстоятельствах, но сами ставим себе цели и определяем способы их достижения, а главное, мы вольны менять свой путь, если нас что-то не устраивает…»
Эльга горько усмехнулась и захлопнула книгу.
Несколько посланий от профессора — с Мелора, Цекаты, Кезы — она повертела в руках, но читать не стала. Как и другую почту, подписанную мужскими именами.
В нижнем ящике нашлась стопка писем от некой Беатрикс ди Ронн с Шаткамер-страда, 19. Эльга наугад выбрала одно и, пробежав глазами, поняла, что эра ди Ронн приходится Рикарду матерью. Она писала сыну раз в месяц, в первых числах, ровно по полторы страницы.
Пошарив ещё, Эльга отыскала другую стопку, перехваченную красной резинкой. Отправителем значилась эра Сеала Фордель. Эльга прочла три письма — нижнее, верхнее и из середины. Два положила на место, последнее оставила на столе, потом сняла телефонную трубку и вызвала такси.
Из сумочки была извлечена ещё одна пробирка, немного больше первой. Внутри, скрученный трубочкой, лежал пожелтевший блокнотный листок с оборванным уголком. Эльга вытряхнула его на стол и аккуратно разгладила.
Закончив, спустилась на первый этаж, и в ванной, которую приметила во время экскурсии, привела себя в порядок. Она ни о чём не думала — всё было давно продумано, и менять план не имело смысла.
Даже если собиралась.
Небо уже светлело, когда Эльга покинула особняк главного конструктора — элегантная молодая дама с чёрными, как перо ворона, волосами. Негромко стуча каблучками, она прошла вверх по улице до деревянного павильона автобусной остановки, где ждало такси — как она и просила. Деревья за коваными оградами купались в утреннем тумане, воздух пах влажной землёй и надеждами, обречёнными рассыпаться в прах.
