дни быстро уступили место проливным дождям и ледяному ветру в горах, однако стоило нам спуститься в долину, как опять вернулась кратковременная жара. У нас не было палаток для укрытия, только отдельные куски парусины, поэтому мы часто промокали до нитки. И хотя каждый захватил с собой кое-какую провизию, в походе она быстро закончилась.
Не имея квартирмейстера или повозок с припасами, наш пестрый отряд существовал впроголодь, пользуясь гостеприимством родственников и знакомых повстанцев, фермы которых мы проезжали. Время от времени мужчины совершали набеги на поля и фермерские дома лоялистов; Севьеру и Кэмпбеллу стоило немалых усилий не дать своим людям расстрелять или повесить обобранных жертв. Имеющиеся две или три повозки (они постоянно вязли, и приходилось выуживать их из грязи или перетаскивать через ручьи) предназначались для перевозки оружия и бочек с порохом, коим миссис Паттон снабдила нас в достатке. Некоторые мужчины сами несли собственные ружья, мешки с патронами и пороховые рожки; другие складывали их в повозки до тех пор, пока не возникнет опасность. Джейми и Йен-младший со своими не расставались. У меня было два пистолета в кобуре, нож на поясе и еще один в чулке. Даже Роджер взял пистолет и нож, хотя обычно нес свое оружие незаряженным.
— У меня гораздо больше шансов врезать им кому-нибудь по голове, — сказал он мне. — А если буду носить его заряженным, то еще ногу себе отстрелю.
Я занималась лечением больных по вечерам, пока мужчины спорили о том, кто у них за старшего. Было ясно, что кто-то должен взять на себя общее руководство, но ни один из предводителей ополчения не желал подчиняться чьим-либо приказам. В конце концов лидером группы выбрали Уильяма Кэмпбелла, известного повстанца, богатого плантатора и зятя Патрика Генри [329]. Ему было около тридцати пяти лет, как Бенджамину Кливленду и Исааку Шелби. Если я правильно поняла, его главное преимущество перед остальными заключалось в том, что он был родом из Вирджинии и, следовательно, далек от интриг и соперничества среди людей из-за гор.
— И у него громкий голос, — заметила я Джейми, когда через два костра от нас услышала крик Кэмпбелла. Похоже, он проклинал дождь, непокорный огонь и тот факт, что кто-то снял парусину с одной из повозок, отчего ружья промокли.
— Ну да, — согласился муж без особого энтузиазма. — Без этого ведь никак? Если собираешься вести людей в бой и вывести их оттуда.
— Тогда лучше позаботься о своем голосе. — Я протянула ему в деревянной кружке горячую воду с запахом мяты.
Я развела костер под неким подобием маленького навеса, сооруженного из парусины (нашей личной, а не с повозок) и подходящего куста, но порывистый ветер то и дело трепал полотнище, сдувал воду с деревьев, а затем стихал, чтобы опять вернуться через несколько минут.
— Капнуть тебе виски?
На мгновение задумавшись, Джейми покачал головой:
— Нет, прибереги на потом. Вдруг понадобится.
Я села рядом и медленно отхлебнула из своей кружки, отогревая руки и внутренности. Готовить нам было не из чего, да и провизии — сущие крохи: кукурузные лепешки и мешок яблок, которые Роджер выпросил на встретившейся по дороге ферме. Джейми обошел своих людей, убедившись, что у них есть хоть немного еды и место для ночлега. Теперь он привалился спиной к стволу большой сосны рядом со мной, снял шляпу и стряхнул с нее воду.
— Сказать тебе кое-что, саксоночка? — заговорил Джейми после долгого молчания.
Он откинулся назад, наблюдая за мелькавшим сквозь клочья облаков полумесяцем, и положил правую руку мне на колено. Я видела тонкий шрам на том месте, где ампутировала безымянный палец, — белую полоску на покрасневшей от холода коже; четыре оставшихся пальца, которыми он весь день держал поводья, свело судорогой.
— Конечно. — Я взяла руку и начала ее массировать. Вид у Джейми не был взволнованный или расстроенный, так что, вероятно, он не собирался сообщить мне плохую новость.
— Как раз перед тем, как мы выехали, я сидел на крыльце с малышом Дэви на руках — он сосал мой большой палец, — и тут по ступеням поднялась Мэнди, грязная с головы до ног. Она нашла у озера кость и пришла спросить, кому та принадлежала. Я посмотрел и сказал, что это позвонок бобра, а она спросила, слышу ли я животных.
Я потихоньку выпрямляла и разминала его пальцы, и он крепче прижался спиной к дереву, тихо крякнув — не то от боли, не то от удовольствия.
— В каком смысле — слышишь?
Дождь лил весь день, но к вечеру прекратился, и хотя я промокла до исподнего, мне удавалось сохранять шаткий тепловой баланс и не дрожать, к тому же здесь, вдали от больших костров, было спокойно.
— Ну, знаешь, они с Джемом могут чувствовать друг друга, не видя один другого.
— В самом деле? Нет, не знала.
Впрочем, я не слишком удивилась. Пожалуй, несколько раз, сама того не осознавая, даже видела, как они это делали.
— Думаешь, их родители в курсе?
— Да. Она сказала, что мама знает… и в Бостоне устраивала им испытание, чтобы определить, на каком расстоянии они будут способны ощущать друг друга. Мэнди не запомнила, насколько далеко — для них это была всего лишь игра, хотя потом ей показалось странным, что родители не могут чувствовать, где она или Джем.
— Такое происходит только с ней и Джемом? Или они… хм… могут слышать и других людей? Родителей, например?
— Я спросил ее об этом, и она ответила, что да, но не всех подряд. Только друг друга и родителей. Тебя тоже, хотя не так сильно.
Меня пробрал озноб, не имевший ничего общего с холодом.
— А тебя они… слышат?
Джейми покачал головой.
— Нет. Я спросил. Она говорит, что у нее в голове я другого цвета. Она чувствует меня, когда я рядом, но не на расстоянии.
— И какого ты цвета? — полюбопытствовала я.
Он издал тихий смешок.
— Цвета воды.
— В самом деле? — Я покосилась на мужа. Было темно, крошечный костер бросал на влажное дерево лишь слабые всполохи, но мои глаза приспособились к темноте, и в лунном свете я разглядела черты Джейми. — Какой-то конкретной воды? Синей, как в океане, или темной, как в ручье?
Он покачал головой.
— Просто воды.
— Ты должен спросить Джема. — Я переплела свои пальцы с его, отводя их назад и разминая костяшки.
— Спрошу, — сказал Джейми со странной ноткой в голосе. — Если увижу его снова.
Вот оно. Камень у меня в сердце, кусок раскаленного свинца в животе. Измученная дневными тяготами, я ненадолго о нем забыла.
