Шары тотчас мелко затряслись и загудели, а потом мой вдруг гаркнул:
— ТЕБЯ ТРАВИМ!
А Артуров:
— ТЫ СПАСАЕШЬ!
Секунда потребовалась нам, чтобы осознать: нам повезло.
— Да-а-а-а! — после этого радостно запрыгала я, хлопая в ладоши. — Ура-ура-ура-а-а-а!
— Аллилуйя, — с колоссальным облегчением выдохнул Эдинброг.
— Впервые вижу, чтобы кто-то так радовался экзамену, — удивленно булькнул Безликий.
Потом он повесил на нас амулеты-подглядки (будут следить за тем, чтобы мы не списывали и не подсматривали в учебники), ловко подцепил присоской один из глиняных кувшинчиков, и протянул его мне.
— Пей.
Я выпила. Зелье было безвкусным, будто вода из-под крана.
Безликий засек время начала нашего испытания и шуганул нас от стола, за которым уже стояла длинная очередь из других студентов.
— Ну давай! — Артур деловито присел на какой-то оранжерейный пенек. — Диктуй симптомы, будем придумывать, чем лечить.
— Ну, пока я ничего не чувствую.
— Вообще ничего?
— Вооб…
Договорить я не смогла, увы.
Глава 39. Экзамен по зельеварению
Сначала я решила, что попала под действие какого-то паралитического вещества — шевельнуться у меня не получалось. Совсем. Даже зрачками повести туда-сюда или моргнуть не вышло.
Но едва я устаканилась в мысли об «окаменелости», как случилась дальнейшая метаморфоза: мое сознание вдруг взяло и… Как бы отошло от моей головы. Сделало аккуратный шажок вбок, покинув свой привычный пост за глазницами, и зависло, бездомное и неощутимое, над бывшим моим плечом.
— Твою ж мать! — хотела выругаться я, но получилось только подумать.
Артур между тем нахмурился, провел рукой перед лицом моего тела (боже, это звучит как название дешевой книжки) и сказал:
— Ага.
Ни фига не ага! Эй! Куда пошел?! Не вздумай варить мне что-либо анти-оцепеняющее! Эдинброг!
Я безмолвным невидимым взглядом полетела за студентом, который уже, деловито насвистывая, шел между грядок оранжереи. Артур был абсолютно уверен в своем вердикте. «На прощанье» он прикрыл моему телу глаза и осторожно привалил его к ближайшей стенке — за это ему, конечно, спасибо. Но ведь диагноз поставлен неверно!
Эх. Вот как повлиять на внешний мир, если у тебя нет ни рук, ни ног, ни носа, ни пушки?
Возле куста с берлёвкой у Артура вышла стычка с нимфином Капризом… So classic. Там висела всего одна бело-синяя ягодка, и студенты бросились к ингредиенту с двух сторон: обоим он нужен был.
…Или обоим не нужен: если предположить, что ушастый блондин тоже неправильно лечит пуму.
— Поделим ягоду пополам. Нам хватит, — предложил Эдинброг, пока оба нависли над веткой, растопырив пальцы, как хищные птицы. Драться во время экзамена строго запрещалось.
— Иди нахрен, — коротко ответил Каприз.
И резко выбросил руку вперед, собираясь сорвать ягодку и, видимо, удрать. Я же, повинуясь инстинкту, кинулась ему наперерез в некоем безотчетном порыве.
И… Коснувшись пальцев нимфина, вдруг слилась с его личностью.
— Гробушки! — ахнула я, вновь обретя тело.
Правда, чужое. Глядя на свои новоприобретенные тонкие мужские пальцы, видя упрямую рожу Эдинброга напротив, я еще раз хрипло ахнула, отшатнулась и… начала себя интенсивно ощупывать. Потом оттянула резинку штанов и охнула уже в третий раз.
Глаза Артура удивленно расширились.
— Каприз, с тобой все хорошо? — напряженно сказал он.
— Я не Каприз!
— М. Я могу позвать докторов.
— Я Вилка!
— Э-э-э?
Я сделала шаг вперед и над кустом преткновения двумя руками схватила Артура за лицо, заглядывая ему в глаза.
— Видишь? — спросила. — Это я.
— Вижу… — неуверенно протянул Эдинброг.
И тотчас получил пощечину! Потому что, как оказалось, нимфин Каприз тоже был внутри своего тела. Просто в первые пять секунд не понял, что происходит.
Зато теперь у нас развернулась борьба за власть!
— Вали отсюда, фамильяришка!!! — шипела я, саму себя колотя по груди (к счастью мужской).
— Да я понятия не имею, как! Хватит нас бить! Больно же!
— Мерзкая девчонка, если я из-за вас завалю экзамен, я вас точно прирежу обоих! Как же вы меня задолбали! — я экспрессивно вскидывала руки в небу.
— Артур! Артур! Ты понял, что у меня не столбняк?! Или как там это называ…
— УРОДЫ!
В общем, я вертелась волчком, меняла интонации, периодически залепляла себе оплеухи и так далее. Из-за окрестных клумб, как суслики, выглядывали любопытные студенты.
— Ну, раз нам досталось зелье Великого Путешествия, то берлёвка мне не нужна, — великодушно сказал Эдинброг. — Каприз, оставляю ягодку тебе. И Вилку тоже.
— ЧТО?! — слаженным хором рявкнули мы с нимфином.
Артур пожал плечами. Вроде бы серьезно, но было видно, что внутри он весь трясется от едва сдерживаемого хохота.
— Понимаешь, Каприз, — проникновенно сказал он, — Выпивший зелье ВелПута может только один раз за прием вселиться в чужое тело. И выйти получится только в момент получения противоядия. Так что вы с Виолеттой временно в связке.
Мы с нимфином угрюмо замолчали…
Вы смотрели мультик «Головоломка» про то, как в головах у людей живут и коммуницируют разные чувства, иногда отчаянно сражаясь за «пульт управления»? Вот-вот. Примерно так мы с Капризом себя и чувствовали. Мне казалось, мое сознание трется о чье-то другое сознание в слишком маленьком помещении, и прямо сейчас этот кто-то недовольно сопит.
— Я думаю, — продолжил Эдинброг, — Будет честно, если Вилка постарается никак тебе не мешать в ближайший час — примерно столько мне потребуется для работы над противоядием. Вилка, ты сможешь вести себя… ну, как бы пристойно? Капризу тоже надо сдать экзамен, как ни крути.
— Да куда ж я денусь, — буркнула я мужским голосом. — Каприз, забудь обо мне, — и тотчас саму на себя зашипела тем же голосом, но гораздо злее: — Ну зашибись! Спасибо, что все за меня решили! Охренеть теперь!
И, развернувшись, сжимая и разжимая кулаки от гнева, я потопала прочь.
Молчать внутри нимфина было не так уж и сложно. Я просто представила, что сижу в кинотеатре IMAX, где идет о-о-очень скучный фильм о ботанике. Каприз, все еще яростно размахивая корзинкой, обобрал пол оранжереи, пришел к общему разделочному столу, начать там кашеварить… Верней, зельеварить. Он покидал все набранное в котел, поставил котел на огонь, а потом, с неожиданно тяжким вздохом, присел и заглянул под столешницу.
— Ой! — тут уж я не выдержала и подала голос.
Ибо «фильм» перестал быть томным, став мрачным… Под столом лежала пума. На боку. Все тело ее покрыто было ужасными язвами. Она тяжело дышала, лапы подергивались, глаза закатились. Было видно, как ей ужасно больно…
— Никаких «ой», — прорычал Каприз, сам себя — меня — пребольно щипая за запястье. — Даже не вздумай примазываться к нашей с Пустыней боли. Её зовут Пустыня? Это красивое имя. Заткнись уже!
Пума, хрипло выдохнув, сфокусировала на хозяине непонимающий взгляд. Мы с нимфином погладили ее по сухому носу. Кажется, это было общим желанием.
— Жестокие у вас экзамены, — сказала я.
— Мир у нас тоже жестокий.
— Долго будет вариться твое зелье?
— Пять часов. Ей будет становиться все хуже и хуже.
— М-да… А пока ты не можешь дать ей какое-то обезболивающее? Или снотворное? Чтобы она зря не мучилась?
— Пока я его добуду — еще три часа пройдет. Единственный транквилизатор, что действует на гигантских пум — это жемчужины русалок.
Я вздрогнула. В смысле, нимфин вздрогнул. И тотчас спросил:
— Что, тупая землянка, ты не в курсе, что в нашем мире бывают жемчужины?
— Эм, скорее уж, меня бы удивили русалки. Жемчуга и на Земле завались.
— Скудоумие твоё бесит образованных существ.
— Ну, раз бесит, то я не дам тебе жемчуг, который у меня есть. Хотя подумала об этом. Мне он ни к чему, а Пустыне бы стало полегче.
— У тебя есть жемчуг?!
