дверь табуретку. Когда та с грохотом разлетается на части, я рычу:
- Оставьте меня в покое! Оба! Пока вы здесь... вышагиваете, я точно не усну!
Вскоре шелест шагов удаляется в сторону гостевых комнат. Наконец-то, ушли.
Подождав примерно с пол часа, я решаю, что мне пора действовать. Сначала доберусь до дома Марии, а там юркну в портал к магам…
Здесь, с этими двумя, я точно не останусь!
Ну и что, что мне светит гангрена!
Стану первой безрукой охотницей. Сделаю насадку с лезвием себе на культю, как у воительницы в «Безумном Максе», и буду биться с оборотнями до последней капли крови!
Вскакиваю с кровати и крадучись скольжу на выход.
Беззвучно пробираюсь сквозь питейный зал ко входной двери. Открываю аккуратненько так, что даже дверь не скрипнула, кидаюсь наружу и… со всей дури впечатываюсь в невидимую стену.
Меня рикошетом отбрасывает обратно.
Потираю ушибленные места, негромко охая от боли, еле-еле встаю и побитой собачонкой плетусь в спальню.
Когда я, наконец, смыкаю веки и проваливаюсь в забытье, в дверь раздается стук. Не знаю, сколько он длится, но постепенно его громкость нарастет, вынуждая меня открыть глаза.
Мамочки, я вообще спала этой ночью или не успела?
Встаю с кровати и ахаю. Все тело ломит, а в местах вчерашнего столкновения с невидимым барьером по мне будто каток проехался. И вишенкой на торте еще голова чугунная.
За дверью стоит Кира с печальными глазами и с подносом, полным еды. Будто в последний путь меня провожает.
- Ты ж моя девочка… - жалостливо причитает она.
Смотрит в упор на мою скулу. Судя по ощущениям, там красуется смачный фингал, и я быстро прикрываю ту часть лица волосами.
Женщина уныло оглядывает комнату, ставит поднос на пол рядом с матрасом — табуретка от моего ночного броска развалилась на части — и констатирует:
- Значит, замуж вышла девонька. Попрощалась с девичеством, свободой. Теперь придется мужу угождать. Крутиться-вертеться вокруг него...
Слушаю вполуха, стараюсь не принимать близко к сердцу ее слова. Она хоть и добрая, но совершенно не в курсе происходящего. Говорит так, как будто раньше у меня была свобода.
Никогда у меня не было свободы в новом теле!
Была лишь ее иллюзия, пока я училась.
Так что…
- Девонька моя, я тебе вот платочек принесла, - Кира протягивает мне нарядный, расписной платок. - Ты ведь теперь замужняя. Негоже чужим мужчинам свои волосы показывать.
Мне кажется, я ослышалась.
Я, конечно, поражалась раньше деревенским женщинам постарше, даже в жару гуляющим в платках, но в академии никаких платков никогда не было.
Кира, видя недоумение, с которым я верчу кусок ткани, отбирает его и сама повязывает мне на голову, при этом нашептывая:
- А ты все-таки смирись, девонька. Я понимаю, ты не думай. Ты гордая, видная. Редкая птица. Но мужу надо уступать. Особенно, по ночам. А то так и будешь ходить всю жизнь в синяках…
Как только до меня доходит, о чем она говорит, срываю с себя платок. Решительно отстраняю навязчивые руки, вручаю обратно поднос, платок и заявляю:
- Спасибо, Кира. Я сыта.
- Вот и славно, - раздается за спиной ненавистный голос Ринхара. - Потому что нам пора отправляться в путь.
На дворе бьют копытами два оседланных гнедых жеребца и спокойная серая кобылка, в яблоках. Взбираюсь на нее с трудом, хотя лошадку мне оставили покладистую и низкорослую.
В седле я едва удерживаюсь от стонов. Все тело ноет и молит об отдыхе. Поездка еще не началась, а я чувствую себя, как уставший, израненный лесоруб.
Надо было слушаться Харальда и спать, пока была такая возможность.
Я с завистью посматриваю на братьев. По их внешнему виду даже не скажешь о только что пережитой бессонной ночи. Следы драки тоже не заметны.
Движения обоих мужчин четкие, грамотные, лица свежие, а на своих гнедых жеребцов они запрыгивают резким движением профессиональных наездников.
Ринхар сразу же подъезжает ко мне. Он настолько непринужденно держится в седле, что при других обстоятельствах я бы, пожалуй, полюбовалась его статью. При каждом движении литые мышцы бугрятся, как живые. Ради таких бицепсов многие парни в спортзале продали бы дьяволу душу!
Но когда мой взгляд встречается с его свинцовой синевой, чувствую, как напрягается сразу все тело. Глажу по холке кобылку, а сама внутренне группируюсь в ожидании подвоха.
И не зря.
Внимательно меня осмотрев, мужчина недобро усмехается:
- Чем ты занималась ночью, Ана? Выглядишь уставшей и... побитой.
- Меня побила невидимая стена, воздвигнутая одним жестоким человеком.
- Он не жестокий, Ана. Предусмотрительный, - поправляет меня собеседник, гарцуя вокруг меня на гнедом жеребце. - К чему я веду. Слабая наездница не справится с долгой дорогой. Пересядь на моего гнедого. Со мной тебе будет легче.
Мысль о том, чтобы ехать с этим психом в обнимку меня пронзает таким ужасом, что без долгих раздумий бурчу:
- Нет необходимости. Я не слабая. Просто немного устала и не совсем здорова.
- Это одно и то же. Я настаиваю.
- Видишь ли. Я не настолько слаба, чтобы позволить плохому самочувствию стать основанием для твоих прикосновений.
В темной лазури глаз дыбится гнев, но меня он нисколько не смущает. Я нахожусь на грани отчаяния, а там до бесстрашия буквально подать рукой. Не заметив во мне желанной реакции, Ринхар хмурится и зло чеканит:
- Ты моя жена. Я возьму тебя, когда захочу и спрашивать не стану. Не слабая, говоришь? - он зло усмехается. - Докажи. Если не сможешь выдержать взятый темп, пересядешь ко мне. Будешь сопротивляться — закину поперек лошади и остаток дороги проведешь на своем животе вниз головой!
Озвучив угрозу, он пришпоривает своего коня. Мне не остается ничего другого, кроме как рвануть следом, шипя и ахая от боли. Позади меня раздается топот копыт жеребца Харальда.
Следующие несколько часов мы скачем рысью.
Рысца — это, конечно, не галоп, но все равно слишком быстро!
За время болезни наработанные в академии мышцы почти атрофировались. К тому же ужасно болит запястье, и мне приходится управлять лошадью одной рукой.
По сути я держусь в седле на одной силе воли.
Если упаду или начну тормозить, то дам повод Ринхару лапать меня последующую часть поездки.
Я уж лучше сожму зубы и потерплю, чем соглашусь на такое унижение.
Время от времени Харальд припускает своего коня и подъезжает поближе, с тревогой на меня поглядывая.
Судя
