сильными и яркими, что охотник прятал их от себя, вытесняя в самые глубины подсознания.
Он понимал, что иначе просто не выдержит. Что будет, если они выйдут наружу?
Виль вздрогнул.
Открыться ей и потом опять потерять?
Нет.
Она все еще его ученица.
Ученица, которая почувствовала тот же самый потусторонний холод, что и он. И ее притянул живой огонь.
Неужели подготовка девушки близка к завершению?! Но это совершенно невероятно.
Обычно новорожденный охотник начинал чувствовать близость Перелома года через полтора, не раньше.
Как такое может быть?
Виль напряженно смотрел на девушку, отмечая в ней малейшие изменения.
На первый взгляд их не было. Разве что в ее глазах появились едва заметные зеленые искорки…
Или это отблеск пламени, постоянно меняющего свою окраску?
Лина с трудом выдержала его взгляд и под конец отвела глаза:
— Что это за место, мастер, — глухо спросила она, просто чтобы скрыть свое смущение. Щеки ее полыхали.
“Боже мой! Что я как невинная девица, право слово”, — Лина опять уставилась в огонь.
Огонь на нее всегда действовал умиротворяюще. Правда, у Лины дома никаких каминов не водилось. Не тот уровень жилья. Но вот на даче у Олежки камин был. Они любили сидеть рядом, в мягких удобных креслах и смотреть на огонь.
Сухие березовые дрова уютно потрескивали, Лина держала в руках большую чашку с какао. Ее тянуло к огню, и она обычно садилась ближе на расписную подушечку и пила какао маленькими глотками.
За окном кружилась непогода, а Лина жмурилась, наслаждаясь этим вечером вдвоем с Олежкой.
Лина вздрогнула.
Ну почему эти мысли возникают так не вовремя? Почему она до сих пор так и не смогла забыть Олега?
Прошло целых пять лет…
Лина забылась и почти беззвучно прошептала:
— Олежка…
Виль почувствовал, как непонятная злость вдруг затопила его сердце. Слабый ментальный блок слетел, не выдержав накала чувств Лины, и охотник полностью ощутил всю ее боль, гнев и растерянность.
Мужчина вдруг, сам не ожидая от себя ничего подобного, неожиданно спросил:
— Кто он?
Лина вздрогнула.
— Он? Вы о чем? — растерянно проговорила она, проводя рукой по лицу и будто просыпаясь.
— Тот, чье имя ты так часто повторяешь, — хмуро произнес охотник и тотчас замер, выругавшись про себя.
“Одинокий меня дернул!”
Нет, это был не Одинокий. Его дернул черт.
Но слово не воробей.
Хорош наставник, нечего сказать.
Вот сейчас Виль куда лучше понимал своего мастера, который никогда не брал в ученики женщин.
Слишком много мороки. Слишком велика вероятность привязанности. Как правило, ничего хорошего из этого не получалось. Вообще, не дело девушке жить в форпосте вместе с мужиками. Не дело.
Во времена Одинокого, говорят, были форпосты, в которых жили только охотницы.
Но те времена давно прошли.
Наставник был прав. Многолетняя выдержка отказала Вилю и желваки заходили на его скулах.
— Можешь не отвечать, ученица, — с трудом сглатывая вдруг образовавшийся в горле ком, сказал Виль.
Он, чувствуя непонятное смущение, отвернулся и попытался вернуться к состоянию, вызванному медитацией.
— Даже не собираюсь! — вдруг закричала Лина и вскочила на ноги. — Это не ваше дело!
Глаза девушки засверкали, щеки раскраснелись. Волосы разметались по плечам и сейчас она казалась Вилю одновременно грозной воительницей и растерянной маленькой девочкой.
— И вообще… Вообще оставьте меня в покое наконец!
Лина развернулась и бросилась вон.
“Мастер, называется! Вот кто просил его лезть в душу, а?
Марк себе никогда ничего подобного не позволял!
А этот? Да что он о себе возомнил!” — злые, беспомощные слезы лились из глаз Лины. Девушка даже не заметила как вбежала на второй этаж и очутилась в своей комнате.
Рывком открыла грязное, покрытое слоем паутины окно.
Высунулась наружу и холодный утренний ветер разметал ее длинные спутанные волосы. Он касался ее разгоряченных щек и осушал горькие соленые слезы.
Но слезы лились потоком, и ветер уже никак с ними не справлялся. Лина смотрела невидящим взоров вниз и задыхалась от рыданий.
Наконец она сползла на пол и замерла, свернувшись клубочком. Беззвучные рыдания сотрясали тело девушки еще некоторое время, а потом Лина просто отключилась.
Очнулась она от запаха. Пахло горелым. Именно горелым. И запах этот был ей знаком. Так пахло, когда Лина первый раз собралась печь блины и сожгла парочку.
“Он опять разжег камин? Ну, не блины же печет, на самом-то деле,” — пронеслось у девушки в голове.
Она открыла глаза и только сейчас поняла, что умудрилась заснуть прямо на голом полу. Одежда ее была вся в разводах, благо пыли тут хватало. А слезами, которые Лина проливала, можно было и море наполнить.
Лина коснулась лица. Лицо явно опухло. Но, что было самое странное, сейчас Лина не чувствовала того всепоглощающего горя, в котором вчера чуть не утонула.
На сердце у нее было легко.
Боже мой… Да Лина не чувствовала такой легкости уже давно.
Так легко, будто этой ночью она была невесомой, но сильной птицей, которая летала высоко в облаках и плавно парила над спящей, покрытой туманной дымкой, землей.
Будто этой ночью открылась наконец дверца, наглухо закрытая в прошлое, где был Олежка. Лина закрыла на мгновенье глаза и увидела его. Такого, какого запомнила. Нет, не тогда, когда он лежал и смотрел в далекое небо. Мертвый Олежка.
А такого, которым он был всегда — веселым и улыбчивым парнем. Лину отпустило. Она вдруг ощутила, что — все. Олежка был. И он есть, он навсегда останется в ее памяти. Только сейчас эта память не была такой неподъемной ношей, она не давила могильной плитой на плечи.
Лине стало грустно, очень грустно. Но грусть эта была какой-то светлой, что ли. Будто Лина смотрит на фотографию Олега, уехавшего далеко-далеко. Смотрит, и понимает. что — да. Он уехал, он просто уехал. Ведь все когда-нибудь уезжают в эту страну, которой нет названья.
Все.
И Лина…она ведь в этом не виновата.
Лина села и прижала ноги к груди. Пол был жесткий, но ее это не волновало. Она ведь действительно не виновата в его смерти… Боже мой… Но почему, почему все это время она думала, что виновна?!
Наверное, Лина считала себя эдакой всемогущей Линой. Которая может спасти всех и каждого. От которой зависит их жизнь или смерть…
Девушка слабо улыбнулась. Она правда так считала? Как странно… На самом деле от нее ведь мало что зависит. Лина не может повлиять, оказывается, ни на жизненные невзгоды, ни на нежданные радости.
Это открытие было
