Ульяна Соболева, - Позови меня. Книга вторая

      ГЛАВА 12

      Селена Мортифер. Очередной ход в изощренной игре императора Единого Континента. В игре, правила которой устанавливал он сам. Единственный игрок и судья. Все остальные были не больше, чем шахматными фигурами в его унизанных перстнями аристократических руках.

      Не выдать свою ярость, лишь холодно улыбнувшись, когда собственная жена входит в залу, в которой ты стоишь вместе с любовницей. Плевать, что из двух ты любишь только одну. Плевать, что от навязанной ты не хочешь своего собственного ребенка, а для другой готов пройти через все круги Ада бесконечно. Всем окружающим попросту плевать на чувства вас троих. Это довольно интересная сцена в размеренной жизни местных сливок общества. Действо, заставляющее едва ли не гадать в открытую, как себя поведет тот или иной его участник. И всё под пристальным ироничным взглядом Алерикса Мортифера.

      Моментально поднять все ментальные щиты, наглухо скрывая эмоции. Не свои, проклятье! Не свои!

      Я спешу закрыться от нее. Не потонуть в глухой безысходности, заполонившей глаза, не раствориться бесследно в ее всепоглощающей боли. Моя маленькая женщина...Такой твоей боли я не хочу. Не этого унижения для тебя.

      И поэтому весь вечер сопровождать Селену, позволяя Лие наблюдать за игрой с задних рядов. Малыш, просто дай мне время, и я докажу тебе, что массовка здесь любой и все вместе, кроме тебя.

      И лишь под самое утро, распростившись со всеми гостями и отправив Селену в свою комнату, я подошел к императору и молча положил руку на его плечо. Жри, ублюдок! Давись моей яростью, пока не начнешь блевать моими чувствами на свои начищенные до блеска туфли!

      Наверное, нет ничего более непримиримого в природе, чем мужская логика и женская эмоциональность. Одну и ту же ситуацию мужчина и женщина способны истолковать настолько по-разному, что на месте столкновения их взглядов не остается ничего общего. Пепелище.

      Отсылая Лию домой, я уже знал, какие мысли ее будут посещать. Я стоял за дверью, всем телом ощущая ее отчаяние и ужас, пока слуга сообщал ей об этом.

      Она восприняла эту новость, как свое унижение...В то время, как я не видел лучшего способа защитить ее там, во дворце. Теперь, когда в нем появилась та, которая и душу бы продала за смерть Лии Милантэ, найдись хотя бы один покупатель на этот товар.

      Лию я увидел только вечером следующего дня, когда вернулся из Мрачного города. Поехал с отчетом в резиденцию императора и покинул ее, даже не оставшись на ужин.

      Просто не захотел смотреть на эти приторные натянутые улыбки на безразличных лицах Высших Деусов в то время, как моя девочка, и я чувствовал это, сходила с ума в моем доме. В нашем доме. С ней даже безумие казалось одним на двоих.

      Увидел, как она сидит на нашей кровати перед столиком с нетронутым подносом с едой, и сердце сжалось от щемящей боли. Лия вздрогнула, оглядываясь на меня.

      Преодолел расстояние, разделявшее нас, и присел перед ней на корточки:

      - Здравствуй, малыш. Я соскучился.

      Провел пальцами по темным прядям волос, затаившись в ожидании ее ответа.

      ***

      Я потерялась. Так бывает, когда нет ни одного верного решения. Ни одного ответа и ни одного проблеска. Я заблудилась в стенах собственной добровольной тюрьмы, и выход из нее означал далеко не свободу, а смерть. Я видела двери, я знала, как они открываются, но я так же знала, что за порогом меня ждет адская бездна, и воздуха там нет, я завяну, как те розы в саду.

      Бродила по комнатам этого дома, как в каком-то сне. Человеку легко справиться с болью, когда он может ненавидеть, может выплеснуть ярость, позволить кому-то видеть свои эмоции, дать им волю, уйти. Сделать хоть что-то, а я задыхалась от бессилия и ненавидела только себя. Он там с ней. Проклятое воображение, оно сводило с ума, оно рисовало картинку за картинкой, и мне казалось, что даже мои слезы стали кровавыми от того, что я представила в своей голове. Смотрела на часы и хохотала над собой. Как сумасшедшая, которую безумие застало врасплох. Нет ничего страшнее ревности. Настоящей. Черной, как смола, и такой же липкой. Она затекала мне в поры, в глаза, в уши, в сердце и застывала там необратимостью. Наверное, это то самое ощущение, которое заставляет убивать или сходить с ума. Нет ничего страшнее, чем представлять чужое счастье и себя за стеклянной дверью, как собаку. Хозяин иногда выходит ее покормить, гладит между ушей, насыпает поесть, играет с ней, впускает в дом, но все равно она будет жить на улице в своей будке, пока там и не сдохнет. Она может только считать себя членом семьи и тоскливо смотреть на окна, в которых горит свет и куда ее никогда не пустят. Потому что она никогда не станет человеком, и ее место на улице. Я не собака! Я не игрушка! Я не хочу так....но ведь я сдохну без Хозяина...чем я отличаюсь? Наверное, только тем, что умею говорить.

      Зашла в кабинет Нейла долго смотрела на графин с каким-то напитком, который он иногда пил, прокручивая бокал с бордовой жидкостью в длинных пальцах. В мире людей это верное лекарство для забвения. Помню, Стефан напивался, когда мы ругались, или когда у него были проблемы на работе, и тогда он впадал в спячку. Я смотрела на него и завидовала – как легко человек уходит от проблем. Точнее, какой простой выход он нашел. Может и я смогу? Хотя бы ненадолго унять боль. Легкую передышку. Совсем немного.

      Я подошла к столу и плеснула в бокал темно-бордовой жидкости. Сделала глоток и закашлялась. Горло обожгло чем-то, похожим на спирт. В голове стало мутно, слегка притупляя сознание. Смотрела на бокал несколько секунд, а потом решительно наполнила до краев, выпила до дна, схватившись за горло, стояла у стола, тяжело дыша. Не легче. Но уже и не так кромсает на части изнутри и контроль отступает куда-то далеко. Наружу рвется ярость, истерика и та самая боль. Она выплеснулась и захлестнула меня всю, а я позволила. Зарыдала в голос, пошатываясь у стола, глядя на напиток и чувствуя, как шумит в голове. Взяла бутылку, пошла к себе неуверенной походкой.

      Я не знаю, сколько времени прошло. Я так и сидела на кровати. Растрепанная, заплаканная, пьяная, в расстегнутом платье и, обхватив себя руками, смотрела в одну точку. Пока вдруг не распахнулась дверь, и я, чуть пошатнувшись, повернула голову. Увидела Нейла. Такой красивый…такой до боли красивый. Ненавистно, безумно, недосягаемо красивый. Моё жестокое солнце, которое обожгло мне всю душу до ран, но без него я ослепну в темноте или замерзну насмерть.

      Он пересек комнату в несколько шагов и присел у моих ног на корточки.