— Откуда ты знаешь? — а в голосе настороженность, смешанная с любопытством.
— Старуха сказала, — прости меня Тильда, но так надо! — Которая за тобой тут
присматривает.
— Тильда? — мне показалось, или ему не понравилась моя грубость по отношению к женщине почти вдвое старше меня?
Но виду не подала, что заметила. Вместо этого переместилась пальцы, аккуратно массируя запястье и постепенно поднимаясь всё выше.
— Она самая. Наша старшая санитарка.
— Хорошая женщина. Почему она тебе не нравится? — любопытно, расспрашивает спокойно, но даже не делает попытки забрать у меня свою руку. Или отвлекать не хочет, или нравится то, что я делаю.
— Мне до неё дела нет. Это я ей не нравлюсь! — капризно надула губы, старательно изображая недалёкую девушку.
— Почему?
— Говорит, что бордельеркам не место в госпитальной обслуге!
От моих слов глаза его чуть расширились, выдавая удивление.
— Кому не место?
— Маркитанткам. Ну, подумаешь, когда-то зарабатывала на жизнь, даря радость мужчинам, Ну так теперь-то я исправилась. Ну, почти. По-крайней мере очень стараюсь. И даже иногда получается!
Изображая энтузиазм и гордость за свои сомнительные успехи, я еле
сдерживала смех, так это оказалось забавно — играть. И совсем не страшно. Главное, только не увлекаться чересчур.
— А почему решила сменить способ заработка? И на что, кстати? — в голосе интерес неподдельный, а взгляд всё равно неуютный какой-то, словно оценивающий.
— Да, вот, надоело всё! Замуж хочу! А нормальным парням порядочную подавай. Да ещё и чтобы работать умела честно. Ну, а я кроме как массаж ничего делать толком не умею, — с наигранным смущением стрельнула глазами на мужчину и уточнила: — Из приличного. Этому-то меня первый парень научил, не пожалел времени, а потом с какой-то шваброй закрутил и меня бросил!
Ну, не совсем так, конечно ело было. Это я от него ушла из-за чрезмерной любвеобильности оного к слабому полу. Но начало моим навыкам массажа действительно положил именно мой первый кавалер. Это я потом уже отточила их почти до совершенства в лазарете академии.
Треща как сорока, я, тем не менее, следила за тем, чтобы в основном говорить правду, лишь слегка её приукрашивая или искажая недомолвками. Так придётся меньше путаться в случае встречных вопросов, чем изобретая ложь от начала и до конца.
Закончив с первой рукой, встала к лежаку вплотную и принялась так же неспешно, тщательно массировать вторую. В процессе реабилитационной процедуры не умолкала ни на секунду, старательно продолжая создавать образ пустоголовой болтушки. Основная сложность тут была в том, чтобы «налить побольше воды», не
проболтавшись случайно о действительно важных вещах
Дойдя до плечевого пояса, я нарочито медленно огладила его двумя руками, ласкающими круговыми движениями спускаясь на верхнюю часть груди мужчины, а затем и к животу, сдвигая одеяло всё ниже. Когда до паха оставались считанные сантиметры, мои руки перехватили горячие мужские ладони.
Почувствовав прикосновение, я недоумённо моргнула, выпадая из созерцательного транса, в который неожиданно для себя погрузилась, засмотревшись на постепенно обнажающийся торс лежащего передо мной мужчины.
Смущения или стыда не было: всё же Рон чертовски красивый! Правильные пропорции тела, хорошо развитые мышцы, гладкая упругая кожа и мягкие курчавые волоски на груди смотрелись на удивление гармонично и вызывали чисто эстетическое восхищение. Смотреть на него было одно удовольствие, но для того чтобы потерять голову этого было мало. По-крайней мере для меня — точно!
Хотя голос его мне нравился тоже, ещё чуть хрипловатый после болезни, но с весьма приятным для слуха тембром. Да и сама манера речи, спокойная, неторопливая, отражающая искренний интерес к собеседнику. Всё это, безусловно, располагало к себе, но мне чудилось что-то искусственное, ненастоящее.
Впрочем, возможно я себя просто накрутила, заранее стараясь отгородиться от пациента, чтобы не допустить эмоциональной привязки и зарождения душевного сопереживания. Рон для подобных чувств не подходил совершенно. Он не просто обычный подопечный, с кем я всегда щедро делилась сердечной теплотой. Он — вражеский шпион, мимолётный эпизод в моей жизни, часть эксперимента Эриха и пока единственная надежда на перемены к лучшему для умирающих.
Вот только знать всё это ему совершенно не обязательно. Лучше постараться его посильнее заинтересовать. Говорят, мужчинам нравятся пустоголовые дурочки и приятные, необременительные отношения. Так что буду стараться подвести его к этой мысли. Ах, да! И улыбаться надо… пособлазнительней.
Не знаю, вышла ли у меня загадочная улыбка искушённой в любви женщины, но Рон воспринял её весьма благосклонно, одарив в ответ долгим взглядом. А потом поднёс мои руки к своим губам и, коснувшись пальцев лёгким поцелуем, улыбнулся:
— У тебя очень ласковые руки, Рина, — неожиданно резкий рывок и вот я уже полулежу сверху, чуть ли не утыкаясь декольте ему в лицо! А этот наглец расплылся в хищной ухмылке, беспардонно пялясь на мою грудь и шумно вдохнул носом воздух, демонстративно принюхиваясь к моему аромату. После чего довольно заявил: — И это не единственное твоё достоинство.
Как мне удалось не залиться краской смущения от такого откровенного флирта — только богам известно! Наверное помогло самовнушение и заранее проведённая работа над собой: не смущаться, не волноваться, не краснеть! Поэтому я лишь раздвинула губы в ответной нарочито хищной улыбке — видела как-то раз такую у Лори при виде нового потенциального ухажера — чуть отстранилась и окинула лежащего передо мной мужчину откровенно оценивающим взглядом, кокетливо
проворковав:
— А ты тоже… очень даже ничего, здоровяк. Даже немного жаль, что я уже начала исправляться. Мне было бы интересно попробовать… тебя.
— Так, за чем же дело стало? — мягкий, словно обволакивающий голос и откровенный мужской интерес во взгляде действовали просто сногсшибательно, выдавая в Роне опытного сердцееда. Тем лучше для меня. Похоже, мне всё же удалось его «зацепить».
Продолжая игру, я с притворным смущением опустила ресницы и тяжело вздохнула:
— Не могу, — изображая искреннее сожаление, неохотно высвободила руки. — Мне категорически запрещено заигрывать с пациентами, если я хочу остаться работать при госпитале. Иначе выгонят, «чтобы не роняла честь профессии сестёр милосердия».
Последние слова я проговорила, словно передразнивая кого-то, досадливо наморщив носик.
— А если никто не узнает? — не хотел сдаваться Рон, вновь притягивая меня к
себе.
Но на этот раз я не далась, упершись руками в его обнажённую грудь, чувствуя под ладонями размеренное биение мужского сердца, и отрицательно покачала головой.
— Шила в мешке не утаишь, всё равно догадаются. И тогда прости-прощай
хорошая работа, приличная жизнь и перспективное замужество!
Услышав про замужество, Рон тут же быстро разжал руки, отпуская меня на свободу. Хех, как я и ожидала: все мужчины боятся обязательств! А уж жениться на маркитантке высокородному — подобный мезальянс и в страшном сне не приснится!
— Что-то я устал. Тебе ещё много осталось? — от прежней настойчивости не осталось и следа.
Ишь, ты какой! Он что, возомнил, что я это за него замуж намылилась и сейчас в храм всех богов потащу? Старательно сдерживая насмешливую улыбку, хмыкнула, уперев руки в боки,
— Немного уже осталось. Только тебе надо на живот перевернуться: помассирую спину, плечи, шею и закончу.
— Поможешь перевернуться? Что-то я себя ещё неважно чувствую, сил мало.
— Помогу, конечно! Куда я денусь? А тебе, раз ещё слабый, как котёнок, нужно побольше спать и есть, а не к девушкам честным приставать. Тоже мне, герой — любовник нашёлся!
— А почему бы и нет? — и снова многозначительная улыбка. Вот неугомонный-то! — Погоди немного, сил наберусь, а там посмотрим, хороший я любовник или нет.
— Мечтай, красавчик! — ехидно, но с толикой лукавства усмехнулась я. — Мне моё место дорого, так что не дождёшься! А теперь, давай переворачивайся, я поддержу.
