Она старалась не думать о вчерашней встрече. Но мысли упрямо лезли в голову, а противный комок никак не хотел сглатываться. И все же она заставила себя поесть, хорошенько вымылась и надела давно заготовленный для сегодняшнего мероприятия наряд. Неизменные шаровары, рубаха и широкая юбка, как ходили свободные женщины, но цвета Мирослава выбрала свои, родные. В такие одевались по большим праздникам в ее краях: белая ткань и красные узоры, которые северянка сама вышила по памяти. Получилось очень красиво. Наряд, как всегда, завершал широкий платок, однако она собиралась снять его в доме Хасины.
Родные знали о том, как именно женщине удалось забеременеть. А те, кто был не настолько близок семье, но тоже приглашен на праздник, наверняка догадывались, что дело здесь не обошлось без стороннего вмешательства. А в городе уже и так очень многие знали, что в доме веды Гайсары живет северянка с необычными способностями. Так что на самом празднике ни от кого прятаться смысла нет. Там ее никто не обидит. Тем более муж Хасины раньше занимал какой-то видный пост в городской страже.
Мирослава и Гейсара сели в нанятый закрытый паланкин, который подняли четверо мускулистых мужчин. Несмотря на то, что такие крытые носилки довольно часто можно встретить на улицах Сидраха, Мирослава в первый раз ехала в таком транспорте. Гейсара тоже нечасто прибегала к такому, но путь был не слишком близкий, а женщины не хотели запачкать наряды в пыли.
Когда они приехали, в просторном доме Хасины оказалось полно народу. Мира даже немного занервничала. Ей не нравилось столько людей в одном месте. На некоторое время, пока они пробирались через кучки гомонящих и смеющихся гостей, Мирослава даже перестала думать о Рее. Наконец их заметила хозяйка дома. Она издала радостный возглас и, подбежав к гостьям, сердечно обняла каждую. Мира вручила подарок и пошла к двум маленьким плетеным колыбелькам, рядом с которым сидели две монойки. Мира сразу поняла, что это няни. Конечно, за двумя младенцами нужен глаз да глаз. Но сейчас, несмотря на шум от множества голосов, дети мирно спали.
Мира ласково провела по личику мальчика, тот скорчил во сне смешную рожицу и начал шевелить губами, будто сосет молоко.
— Он такой красивый! — мечтательно протянула счастливая мать.
Затем северянка аккуратно погладила по животику спящую девочку. Малышка открыла глазки и внимательно уставилась пока еще совсем светлыми глазами на потревожившую ее сон женщину.
— Хочешь подержать? — Хасина аккуратно взяла кроху на руки и медленно передала ее Мирославе.
Та бережно, словно величайшую драгоценность, приняла ее и, присев в мягкое кресло, расположенное там же, возле колыбелек, стала аккуратно покачивать на руках, тихо приговаривая маленькой узкоглазой девочке что-то милое. Хозяйка праздника убежала встречать новых гостей.
Гейсара, увидев знакомых, пошла к ним. Слуги разносили угощения на серебряных подносах. Мира бессознательно считала количество гостей. Здесь находилось никак не меньше нескольких дюжин.
Со стороны улицы донесся звонкий громкий голос. Мирослава уже привыкла, что важные новости в столице распространялись именно таким способом: их разносили глашатаи по всем районам города. Вот и сейчас кто-то вещал. Хасина подозвала к себе слугу и что-то тому сказала, мужчина кивнул и вышел, чтобы сразу вернуться вместе с высоким нескладным подростком. Он во все горло объявил уже заученную наизусть новость:
— Через три дня, ровно в подень, достопочтимый господин Рейчар Батгир, главнокомандующий флотом Монойской Империи, вступает в брак с достопочтимой госпожой Церен Жаргал. На свадебный обряд в главном храме приглашаются все свободные подданные Империи, а также гости столицы нашей Сидраха.
Сообщив это, паренек кивнул и вышел. Почти тут же его голос снова раздался снаружи. Мирослава сидела, внутренне вся оцепенев. Руки продолжали мерно укачивать малышку, но мысли унеслись далеко. Как бы она ни старалась забыть, отрешиться от этого события, жизнь будто специально тыкала ее в самое больное место.
Смотри: он уже не твой. Услышь же: он женится на другой.
Мира аккуратно поднялась, передала новорожденную няне, а сама пошла к столу с чашами, до краев наполненными вином. Мирослава никогда не была особым ценителем этого напитка. Но сейчас рука сама потянулась. Она залпом осушила половину кубка и поймала на себе обеспокоенный взгляд Гейсары. Только она одна во всем этом доме знала, что сейчас чувствовала Мира. Та кивнула ей, мол, все в порядке. Веда прищурилась, но, ничего не сказав, снова предалась беседе с кем-то из приглашенных. Все что можно, они обсудили накануне. Добавить к этому уже нечего. Она махом допила остатки и взяла новую чашу.
Мирослава скрылась на небольшом балкончике, выходящем в сад. Солнце нещадно палило, но здесь было хорошо: это место затенял вьющийся виноград. Северянка глотала напиток, почти не ощущая вкус. Хотя, зная хозяев праздника, наверняка вино подавали не самое дешевое. Зато тело постепенно наполнялось спокойствием. Внутреннюю дрожь сменила расслабленность и слабость в коленях. Мира облокотилась на перила, глядя на прекрасный куст розовых роз, который пах так дурманяще, что от этого аромата голова начинала кружиться еще больше, чем от вина.
Вчерашние слова веды плотно засели в голове. Мирослава действительно весь этот год слепо винила Рейчара в том, что тот не защитил ее. В том, что не был рядом, когда все произошло. В том, что никогда не хотел этого ребенка. Но так ли он виновен во всем этом? Когда-то он сказал ей, что точно такой же раб, как и она. Хотя, пожалуй, сейчас она даже более свободна. При желании могла бы завтра же уплыть куда угодно. Только это ничего не изменило бы. Это не вернет ей Рея.
А сам моноец так не может — просто взять и уехать. Отец взвалил на него неподъемную ношу. Не спрашивая, чего же хочет сын, возложил на него ответственность за целый флот. И Мирослава знала, как Рейчар страдает. Но ничего не могла сделать.
Ситуация безвыходная, с какой стороны на нее ни посмотри. Со вчерашнего дня изменилось лишь одно: Мира простила Рея. Простила искренне. Он виноват лишь в одном: в своей слабости отказаться от всего. И от благ, и от ответственности. Отказаться и уехать, забрать ее и перебраться куда-то, где они оба будут чужаками. Туда, где они смогли бы начать жизнь с чистого листа. Но этому не бывать.
И она вдруг кристально ясно осознала, что не сможет так дальше. Жить и притворяться перед самой собой, что все относительно неплохо.
Все плохо.
Время не лечит раны, только приглушает страдания. Но и это не дает покоя. Жить, ожидая, что случайная встреча с ним, любое напоминание о нем может всколыхнуть боль с новой силой…
Северянка приняла решение. Она знала, что нужно делать. И от этого камень слетел с души. Она испытала такую легкость, которую не чувствовала уже много лет.
Мира улыбнулась сама себе и вернулась в общий зал, где веселье царило полным ходом. Гостья залихватски стянула с себя платок, обнажая красиво заплетенные косы, взяла новую чашу с вином и, встав посередине, прокашлялась. Все взоры обратились на нее. Мира пребывала в каком-то странном возбуждении. Ощущала, как пылают щеки. Сейчас, без труда поборов свойственную от природы робость перед большим скоплением людей, она произнесла праздничную речь в честь молодых родителей, пожелала им и их детям здоровья, процветания и благополучия. Все подняли кубки и выпили.
А после этого вошли музыканты. Полились заводные мелодии, которые сменялись более медленными. Многие женщины танцевали, и Мира была среди них, периодически ловя на себе недоуменные взгляды веды. Но Мирослава не подходила к ней и ненавязчиво скрывалась на другой конец зала, когда Гейсара пыталась сама приблизиться. Так надрывно северянка не веселилась еще никогда в жизни. Вино ударило в голову.
Три дня.
Мирослава проснулась рано, рассвет еще только-только занимался. Она натопила специальную печь в купальне, благодаря хитрой конструкции, в устройство которой она даже не думала вникать, небольшое помещение заполнилось молочным паром. Долго сидела, окутанная им как одеялом, потом зашла в прохладную воду и хорошенько вымылась, наслаждаясь тем, как начинает скрипеть кожа после цветочного мыла.
