К счастью, за лестницей далеко идти не пришлось. Она была заботливо прислонена к стене рядом вывеской с номером дома. Надеюсь, бабушка по ней не лазала, с нее станется. А то она часто ворчит, что надо обновить покрытую ржавчиной пластину, висевшую на доме еще со времен СССР.
Влад ловко забрался наверх, перепрыгивая через пару перекладин — и не скажешь, что он совсем недавно еле на ногах стоял. Я залезла следом, радуясь, что бабушка решила переставить лестницу. Обычно она стояла у курятника или пылилась в пристройке.
Окно поддалось без проблем — я его не запирала на щеколду, позволяя легкому сквозняку гулять по комнате. Пришлось отдать парню свое одеяло — не на голом же полу спать — и одну подушку.
Кинув олимпийку на стул и сняв кроссовки, я, в чем была, забрала на кровать, укрывшись тонкой простынею. Мягкий бамбуковый комплект постельного белья, с еще сохранившимся запахом порошка, заботливо принял меня в свои объятия. Вытянула ноги и перевернулась на живот, утыкаясь в подушку.
«Наверное, зря я его оставила здесь на ночь. Вдруг он опять…» — запоздалая мысль оборвалась, так и не оформившись. А я клетка за клеткой погружалась в сон. Последнее, что услышала — ночной стрекот насекомых из приоткрытого окна и тихие, неловкие два слова, донесшиеся со спального места, организованного на полу.
— Спокойной ночи.
Правило 15.1. Не верь в сказки! Или верь…?
Поверхностный сон совсем не дал восстановить силы, разрозненные обрывки спутанных образов, как тысяча осколков разбитой вазы, никак не складывались в общую картину, поднимая из глубин странное чувство беспокойства. Я ворочалась, пока не услышала истошный крик соседского петуха, тяжело разлепила глаза и привстала: парень мирно спал на полу, лишь дернулся, когда заголосила сумасшедшая птица, перевернулся на другой бок. В предрассветных тенях, выражение его лица приобретало гротескные очертания, но странно — мне не было страшно. Я даже немного успокоилась — видимо, болезненно беспокойный рваный сон был вызван страхом проснуться и увидеть на полу черного леопарда. Откинулась на подушки и, прислушиваясь к мерному, чуть хриплому дыханию, невольного соседа, позволила себе снова нырнуть в царство Морфея.
Окончательно проснулась уже, когда солнце, поднявшееся высоко в небе, бесцеремонно заливало чердачную комнату, подсвечивая закрытые веки, а уши раздражал лай соседских собак. Встала, чувствуя, как кости ноют и скрипят, будто заржавевшие. Поплелась в душ, в надежде, что вода в импровизированном бачке достаточно нагрелась. Даже не стала оборачиваться, услышав шкворчание, доносившееся из кухни, и странный запах, хуже даже того, что бабуля варит курам. Надеюсь, это не мой сегодняшний обед…
Душ взбодрил и вытряхнул сонливость из клеток. Голова прояснилась. Четкого плана, что делать дальше не было, но решимость его составить плясала по коже ладоней. Сначала надо разбудить парня, и… Вытолкать его в окно? А что? Пусть зайдет через главный вход, чтобы бабушка чего лишнего не подумала…
— Эй! Иди сюда! — меня передернуло от неожиданности, стоило бодрому голосу парня позвать меня из кухни.
Медленно вдохнув и выдохнув, унимая нахлынувшее волнение, затянула потуже пояс халата и направилась в сторону кухни, попутно примеряя одно из более-менее правдоподобных беззаботных выражений лица. Натянутая улыбка спала, как только заметила суетящегося у печки Влада, окутанным дымящим смрадом из кастрюли, будто он варил там компост.
— Надеюсь, это не борщ, — кивнула на варево и села на стул на дальнем конце стола. — И где ба…?
Тут взгляд скользнул по записке, придавленной солонкой в форме воющей собаки.
«Никуля! Баба Дора слегла. Ты же знаешь, что она одна как перст. Я вызвалась за ней ухаживать. Когда соберешься уезжать, оставь ключ от дома в шкафчике в предбаннике. Люблю тебя. Оладушки на столе».
Еле удержалась, чтобы не закатить глаза. Бабуля всегда так. Готова помочь всем, не жалея при этом себя. У нее же самой, чуть стоит перетрудиться — скачет давление. А она тимуровцем заделалась… Одно радует — не надо объяснять ей, что у нас делает Влад, и почему он ночевал в моей комнате.
Сдернула полотенце с тарелки и обнаружила там изрядно поредевшую порцию оладий. Горе-повар успел покуситься на мой поздний завтрак.
— Вот, — перед моим носом опустилась кружка с дымящейся гадостью. — Выпей.
Подавилась куском оладьи и вскинула голову, надеясь обнаружить в карих глазах признаки веселья.
— Ты шутишь? — с надеждой спросила, поймав серьезный взгляд на лице, вспотевшем от жара печки.
— Нет, — коротко ответил он и принялся переливать жидкое биологическое оружие в термос.
— Если ты решил меня отравить, лучше бы загрыз в том лесу, — недовольно бросила, понюхав навар, отдававший чем-то знакомым, в купе со смрадом.
Крышка кастрюли громко звякнула: спина парня напряглась, а костяшки на сжатых кулаках побелели. Вытянулась по струнке и с едва осязаемым страхом ждала, когда он повернется. Сглотнув, представила желтые вспышки в прожилках его радужки.
Файтов повернулся — я невольно вжалась в спинку стула, бурная фантазия сама превратила беззаботную — явно фальшивую — улыбку в хищный оскал.
— Пей, — ладони легли на стол, будто пытаясь вдавить его в пол, а парень наклонился. Голос его дрожал, будто мое высказывание задело его, но выражение лица оставалось до жути приторным. Так бы выглядел волк, что притворялся бабкой в «Красной Шапочке», если бы пытался подсунуть девчушке снотворное вместо чая.
— Хотя бы скажешь, что там? — наклонила голову на бок, водя пальцем по округлой ручке. Смотреть в коричнево-зеленую жижу внезапно стало интереснее, чем в его глаза.
— Скажу — не станешь пить, — на удивление честно ответил парень, опускаясь на соседний стул.
Дернула бровью, отрывая взгляд от будущего содержимого желудка.
— Эта смесь защитных кореньев, растений и цветов, сваренных на рябиновой настойке. Хорошо, что я нашел ее в кладовой у твоей бабушки.
Сглотнула, прогоняя навязчивый приступ тошноты, который возникал только от одного взгляда в эту покрытую пленкой адскую жижу.
— А теперь скажи… — протянула я, цепляя его взгляд, чтобы была возможность уловить любые всполохи наглого вранья, — для чего мне ЭТО пить? Добровольно заработать интоксикацию организма я не горю желанием.
— Это для того, чтобы ни Ян, ни остальные не учуяли след твоей крови, — лицо Файтова было открыто, без какой-либо нервной и тревожной мимики, он не отводил взгляда, не дергал головой, не сверлил меня взглядом так, будто от глотка этой дряни зависит целостность мироздания. Просто констатировал факт, в который искренне верил. Давая мне выбор.
А выбор был до банального простой, но от этого легче не становилась. Верю — значит, залпом пью эту бурду. Нет — уповаю на то, что все, что он сейчас сказал — полная чушь.
— А ты пил? — прищуриваюсь, чуть отодвигая от себя кружку с напитком.
— Мой запах не такой стойкий, как у тебя. Это, во-первых, — открыла рот, чтобы возмутится, но тут же его захлопнула, решив дослушать парня до конца. — А, во-вторых, если я это выпью ты повезешь меня обратно в город в катафалке. Да и как только эта… га… жидкость попадет тебе в кровь, ее запах для таких, как мы, будет не самый приятный… Они просто будут инстинктивно его избегать… Надеюсь, я среди этого амбре затеряюсь…
Пока парень в размышлениях почесывал двухдневную щетину, решила рискнуть. Хуже разве уже будет? И залпом выпила содержимое кружки.
От первого глотка захотелось сразу же выплеснуть все обратно, но, зажав нос с мазохистским упрямством, допила все до конца. Напоследок зажевав уже остывшей оладьей, чтобы хоть немного сбить послевкусие.
Б-р-р… Чувство такое, будто ягоды рябины смешали с полынью и землей, а потом все залили водкой… Настой у бабушки точно не на сиропе был…
— А зачем нам в город? — поинтересовалась, беря подсушенный галет из конфетницы. Шутку про катафалк я не оценила, но почувствовала, что Бобойск он не просто так помянул. Пока я мирно спала, у него созрел план. Не зря же он эту отраву приготовил…
