угощения.
Кроме продавца нужно было искать еще и администратора, того, кто будет заниматься закупками, но это уже дело десятое.
Место полностью готово к работе. Мебель, оборудование, на стеллаже книги и настольные игры для развлечения гостей. Правда зачем они тут, если Чайная больше ориентирована на приготовление и продажу напитков на вынос.
Вот только не успел решить, стоит ли что-то переделать в оформлении или оставить все как есть, как колокольчик на двери звякнул еще раз. Максим повернулся:
— Мы закрыты, — холодно произнес он.
В дверях стоял Виктор, с интересом осматривающий помещение.
— Зашел поздороваться, — хмыкнул брат, ничуть не смущаясь, проходя вперед и усаживаясь за один из столов.
— Здравствуй. И проваливай. — Внутри поднималась волна гнева.
Какого лешего он сейчас приперся сюда? Не Виктор ли говорил ему, что Максим теперь «сам по себе»? Не Виктор ли забрал себе все его деньги и имущество из прошлой жизни? Так что за неожиданный визит?
Или он пришел угрожать? Решил, что Максим чересчур активен, и собрался щёлкнуть по носу? Так ему уже давно не десять лет.
— Как невежливо. Что, даже чаем не напоишь? — выразительно приподнял брови брат. При этом взгляд, внимательно следивший за Максом, был холоден.
Макс скрипнул зубами и, открыв ящик под кассой, вытащил початую пачку дешёвого чая в пакетиках. Пакетик залил холодной водой и поставил кружку на стол перед братом.
— Пей и проваливай. — Он был сама вежливость и даже улыбался. Правда, со стороны это, возможно, выглядело жутковато.
Виктор кивнул на место напротив.
— Сядь.
— Ты специально говоришь со мной в таком тоне, что хочется тебя ударить?
— Этот город принадлежит моему клану. А ты влез сюда и наводишь смуту, в каком еще тоне я должен с тобой говорить?
— Да, я заметил, как вы тут развернулись. Сотрудничество с оборотнями пошло на пользу. Тут и раньше было довольно уныло, но сейчас вообще стоячее болото, — хмыкнул Макс, скрестив руки на груди.
— Ты водишься с низшим отребьем, задумал финансовые махинации, а еще зачем-то выкупил это место. Собрался через него отмывать деньги, заработанные на обмане? За десять лет мир изменился, но ты, как я вижу, не изменился ни капли.
— Так, может быть, надо было меня убить, когда была возможность? — Лицо Максима закаменело.
— Если будешь так настойчиво просить, я, пожалуй, так и сделаю. А пока просто послежу за тобой.
— Тебе лучше следить за собственным сыном. — Это было сказано гораздо резче, чем следовало. Но слишком уж взбесили слова о слежке. Виктор изгнал его, так какое право вообще имеет вмешиваться в его жизнь?
— Это угроза? Давай, повтори ее, и я пересмотрю решение оставить тебя в живых. — В глазах Виктора промелькнуло нечто, заставившее все естество напрячься. Шестое чувство трубило тревогу.
Макс замер, застигнутый этим врасплох. Ну уж нет, сейчас он умирать не собирался. Виктор шанс избавиться от него упустил, вот пусть и кусает локти.
А потому Максим лишь дернул плечом, пренебрежительно хмыкнув:
— Ты вообще в курсе, что он сколотил шайку и применяет свои силы на людях, просто чтобы развлечься?
Виктор на секунду растерял холодность и уверенность. Он несколько раз растерянно моргнул, но быстро пришел в себя.
— Со своим сыном я разберусь сам.
— Ну, конечно. У тебя же талант в воспитании. На мне натренировался и теперь просто ас в этом деле.
— Язви сколько вздумается. Я пришел предупредить тебя, чтобы не высовывался и вел себя тише. Этот город такой, какой есть — потому что я хочу, чтобы моего сына окружала безопасная и мирная среда.
— Стерильные условия убивают иммунитет. Тебе ли как врачу этого не знать?
— Я тебя предупредил, — холодно бросил Виктор и поднялся с места. Макс думал, что тот уйдет, но он остановился около стеллажа с настольными играми. Провел рукой по деревянной коробке с шахматами. — Помнишь, как мы играли раньше?
Вопрос выбил почву из-под ног. Только хотелось язвить, уколоть больнее, и вдруг его словно перенесло на много десятков лет назад. Как они сидели с Виктором за доской, брат улыбался и рассказывал, как ходят фигуры. Максим быстро схватывал и жутко гордился своими успехами. Он пытался научить сестру, но у той не получалось даже ферзя от ладьи отличить, и поэтому Макс раз за разом упрашивал Виктора играть с ним.
И брат соглашался, даже если был занят, откладывал все дела ради докучливого (по крайней мере, теперь Максим понимал, что был именно таким) ребенка.
— Да, помню, — глухо произнес Макс. Губы тронула грустная улыбка. — Я часто тебя обыгрывал.
— Потому что я поддавался, чтобы побыстрее закончить игру и отвязаться. Ты был слишком приставучий.
Счастливые воспоминания лопнули словно мыльный пузырь. Он взглянул Виктору в глаза, пытаясь понять, серьезен ли он.
— Жаль, что ты тогда выжил, столкнувшись с лошадью, — окончательно добил его брат.
Из горла Максима вырвался смешок. Полубезумный, злой. Так вот, значит, все как. Жалеет, что взял к себе безродного сироту? Что так много времени потратил на «приставучего» ребенка?
Виктор уходил, почти дошел до двери, взялся за ручку.
— А как твои исследования? — весело спросил Макс, словно бы не услышал, что сказал ему брат.
Но на самом деле просто хотелось лишний раз напомнить Виктору о том, что он сделал десять лет назад. И вполне может повторить и сейчас.
С куда большей фантазией и рвением.
Виктор давно увлекся изучением геномов разных видов нечисти, все хотел найти способ превращать любого человека в вампира. То ли невесту хотел сделать одной из них, то ли все человечество.
«Сейчас нас — единицы, но ты только подумай, какие перспективы откроются, если мы сможем создавать себе подобных произвольно. Отбирать тех, кто проживет не одну сотню лет… Выбирать лучших».
Максим уговаривал его остановиться. Просил. Он как никто другой знал, что бывает, если не слушать здравый смысл и идти напролом, идти против природы.
Но брат не послушал, он продолжал свои исследования, добился первых результатов…
И тогда Максим решил действовать обманом.
Сначала спровоцировал конфликт с оборотнями, потом сделал все, чтобы «уронить» акции «Алмаз-мед», попытался разорить лабораторию.
После десяти лет вынужденного одиночества, когда каждый свой шаг он рассмотрел со всех углов словно под микроскопом, когда в голове прочертил не один десяток возможных вариантов, что можно было сказать или сделать — все,
