Лорд Макрехтайн поднялся в малую гостиную, где на большом мягком диване, обложенный подушками, лежал Лилаберн в полубессознательном состоянии. Рядом с ним сидел бледный, растерянный, с покрасневшими глазами, убитый горем Золлер, держа руку своего спутника и поглаживая её дрожащими пальцами. Лорд Макрехтайн дотронулся до лба Лилаберна своей суховатой рукой с длинными ногтями, украшенной единственным, но роскошным и дорогим перстнем с большим холлонитом***.
— Дитя моё… — позвал он.
Тот не отозвался. Золлер поднял на отца полные слёз глаза.
— Как это могло произойти? — пробормотал он. — Почему его убили? За что?
Лорд Макрехтайн сурово покачал головой.
— Я доверяю заключению главы Совета двенадцати, — проговорил он. — Я хорошо знаю лорда Райвенна и уважаю его. Он всегда был справедлив и рассудителен, и я уверен, что без веских оснований он никогда не стал бы выносить решение. Если он выдал разрешение на дуэль, значит, он усмотрел в действиях Уго признаки преступления.
— Но его могли оговорить, просто оклеветать! — тихим, надломленным голосом простонал Золлер.
— Совет двенадцати — не кучка школьников, — строго возразил лорд Макрехтайн. — Его не так-то просто провести. Он состоит из умных, опытных, проницательных людей, которые, кроме того, понимают, что такое ответственность. Я не исключаю — нет, я даже уверен, что Уго был виновен.
Бледное аристократичное лицо Золлера с тонкими красивыми бровями исказила гримаса боли.
— Как ты можешь так говорить, отец!
— И лорда Дитмара я не считаю одним из тех, кто действует сгоряча, не разобравшись, — задумчиво добавил лорд Макрехтайн. — Он никогда не был любителем дуэлей — более миролюбивого, благовоспитанного, достойного, образованного и умного человека я просто не знаю. Уж если он пошёл на эти крайние меры, то не без веских на то причин.
После отъезда лорда Дитмара Джим не находил себе места. Пробовал читать — не читалось, заснуть он тоже не мог, а звук хлещущего ливня наводил тягучую тоску. Илидор спал, и в целом доме, казалось, не было кроме них ни единой живой души. Джим вышел из спальни и позвал:
— Эгмемон!
Ни звука в ответ. Дворецкий, обычно появлявшийся по первому зову, куда-то исчез, и его отсутствие тоже было зловещим. Джим спустился и прошёлся по первому этажу. Услышав голоса, доносившиеся из кухни, он обрадованно позвал:
— Эгмемон!
Голос смолкли, а спустя секунду Джим услышал:
— Иду, ваша светлость! Иду, деточка!
Дворецкий появился из кухни, на ходу застёгивая пуговицы. Поклонившись Джиму, он спросил:
— Что прикажете, ваша светлость?
— Да нет, я просто хотел убедиться, что ты здесь, а не исчез, — пробормотал Джим.
— Помилуйте, ваша светлость, куда я могу исчезнуть? — удивился Эгмемон. — Нет, я всегда здесь и к вашим услугам. Чего-нибудь желаете?
— Я сам не знаю, — вздохнул Джим. — Мне тоскливо и страшно, Эгмемон. Поговори со мной…
— Извольте, ваша светлость. О чём же?
— Я не знаю, о чём угодно…
Дворецкий подумал и сказал:
— Погодка нынче прескверная… Осень, ничего не поделаешь. Летом-то как хорошо было! И тепло, и солнышко, а сейчас? Всё дождь да дождь. Уныло… Не люблю осень, ваша светлость.
Они перешли в гостиную. Дворецкий затопил камин, а Джим сидел на диване, поджав колени.
— Зато зиму люблю, — продолжал Эгмемон погодную тему. — Хоть и холодно, а красиво.
Снежок искрится, иней на ветках… Чисто, не то, что теперь — грязь да слякоть.
— А кем ты служил до того, как попал к лорду Дитмару? — спросил Джим.
— Тоже дворецким, ваша светлость, — ответил Эгмемон. — У другого хозяина.
— А почему ты от него ушёл?
— Скончался хозяин, вот и пришлось искать новое место, ваша светлость.
— А кем были твои родители?
Эгмемон помолчал, прищурившись на огонь.
— Я не знаю своих родителей.
— Извини, — пробормотал Джим.
— Да нет, ваша светлость, — улыбнулся Эгмемон. — Их просто нет. Я клон. Из мантубианского центра подготовки персонала. Меня создали искусственно, я родился уже взрослым, три года обучался, потом пошёл служить дворецким — вот и вся моя биография.
— Что это за центр? — нахмурился Джим. — Я не слышал о таком.
— Разве? — удивился Эгмемон. — Он существует уже давно, деточка. Там создают персонал для работы в сфере обслуживания: официантов, водителей, уборщиков, садовников, дворецких и всё тому подобное. Генетический материал для их создания сдают обычные люди, но чаще всего — военные.
— А Эннкетин тоже клон? — спросил Джим.
— Нет, он не клон, он сын одного из бывших здешних слуг, который уже умер, — ответил Эгмемон. — Милорд оставил его в доме. Когда малый подрос, он тоже стал работать. Так выходит дешевле, потому что если заказывать работника на Мантубе, нужно платить центру.
— Но можно было бы для этой цели делать роботов, — заметил Джим.
— Есть кое-где и роботы, — сказал Эгмемон. — У тех, кто не может позволить себе клонов: ведь это не такое уж дешёвое удовольствие. Но в некоторых случаях человек бывает всё-таки лучше робота. А если разобраться, кто мы, если не роботы? Нас создают искусственно, как и машины, нас обучают по сверхбыстрым технологиям, что сродни программированию, и единственное, что отличает нас от машин, это способность чувствовать. Мы имеем гарантированный срок службы — сто двадцать лет минимум и сто пятьдесят максимум, тогда как даже очень хорошие машины превращаются в металлолом после двадцати — тридцати лет интенсивной эксплуатации. Нас создают устойчивыми к болезням и выносливыми, с повышенной работоспособностью. Держать нас во многих случаях выгоднее, чем машины. Мы служим дольше, мы более понятливы и гибки, и мы не такие бездушные, как машины.
— Но вы живые, — сказал Джим.
— Разумеется, — улыбнулся Эгмемон. — Мы можем грустить, радоваться, сердиться, смеяться, плакать… — Дворецкий улыбнулся. — Влюбляться. Но, в отличие от вас, людей, которым мы служим, мы чётко знаем наше предназначение с самого рождения, и нам чужды поиски смысла жизни.
— А если хозяин клона умер? — спросил Джим. — Куда он денется?
