Он может цепляться к живому существу, подумала Елена. Но у нее было нехорошее чувство, что он может далеко не только это.
Он может стать прозрачным и заползти к тебе вовнутрь, а ты не почувствуешь ничего, кроме легкого булавочного укола.
И что тогда?
Елена повернулась к Бонни.
– Как ты думаешь, если я тебе кое-что покажу, ты узнаешь это? Не глазами, а экстрасенсорным зрением?
– Думаю, зависит от того, что именно «это», – осторожно сказала Бонни.
Елена бросила взгляд на Стефана, и он кивнул ей самым коротким своим кивком.
– Тогда закрой глаза.
Бонни послушалась, и Елена приложила пальцы к ее вискам, а большими пальцами стала нежно гладить ее ресницы. Она пыталась активировать свои Белые Силы – что до сегодняшнего дня получалось у нее с легкостью, – и ощущение было такое, что она стучит двумя камешками друг о друга в надежде на то, что один из них окажется кремнем, и она разожжет огонь. Наконец она почувствовала, что вспыхнула маленькая искорка, и Бонни дернулась назад.
Ее глаза широко распахнулись.
– Что это такое? – выдохнула она, тяжело дыша.
– То, что я видела. Вчера.
– Где?
Елена медленно ответила:
– У Дамона внутри.
– Но что это значит? Он управляет этой штукой? Или… или… – Бонни остановилась, и ее глаза расширились.
– Или она контролирует Дамона? – закончила за нее Елена. – Не знаю. Но кое в чем я практически уверена, Бонни. Когда он не откликнулся на твой Зов, он находился во власти малаха.
– Вопрос вот в чем: если это не Дамон его контролирует, то кто? – сказал Стефан, снова нервно встав. – Я увидел то, что показала Елена. Это существо – у него нет собственного разума. Нужен какой-то сторонний мозг, чтобы им управлять.
– Например, другой вампир? – спокойно спросила Мередит.
Стефан пожал плечами.
– Вампиры, как правило, просто не обращают на них внимания, потому что могут получить все, что им надо, и без малахов. Для того чтобы сделать вампира одержимым малахом, нужен очень сильный разум. Сильный – и злой.
– Вот там, – произнес Дамон, сидя на ветке высокого дуба, язвительно соблюдая грамматическую правильность предложений, – находятся они. Мой младший брат и его… присные.
– Чудесно, – пробормотал Шиничи. Он разлегся на ветвях дуба еще более грациозно и лениво, чем Дамон. Между ними шло необъявленное соревнование. Золотые глаза Шиничи сверкнули раз-другой – и Дамон это заметил – при виде Елены и при упоминании Тами.
– Только не пытайся убедить меня, что ты не имеешь отношения к тому, что произошло с этими стервами, – сухо сказал Дамон. – От Кэролайн к Тами и так далее – в этом был план?
Шиничи помотал головой. Не сводя глаз с Елены, он запел народную песню:
Щеки с цветущими розами схожи,
Волосы цвета пшеницы…
– Я бы не советовал тебе экспериментировать с этими девушками, – Дамон улыбнулся, но в его улыбке не было веселья. Его глаза сузились. – Я понимаю, что на вид они не крепче мокрой папиросной бумаги – но на самом деле они сильнее, чем ты можешь себе представить, и сильнее всего становятся, когда одна из них попадает в беду.
– Я уже сказал: это не я, – сказал Шиничи. Впервые за все время он выглядел беспокойным. Потом добавил: – Хотя я, кажется, знаю, кто все это затеял.
– Ну так расскажи, – посоветовал Дамон, глаза которого по-прежнему были суженными.
– Конечно. Неужели я не упоминал о своей сестре-близняшке? Ее зовут Мисао, – он улыбнулся обезоруживающей улыбкой. – Это значит «дева».
Дамон ощутил непроизвольный прилив голода, но отмахнулся от этого ощущения. Он чувствовал себя слишком расслабленным, чтобы думать об охоте, да вдобавок сильно сомневался, что на китсунэ – лис-демонов, как рекомендовал себя Шиничи, – вообще можно охотиться.
– Нет, ты не упоминал о ней, – сказал Дамон, рассеянно почесав заднюю сторону шеи. След от укуса прошел, но после него остался ужасный зуд. – Видимо, это как-то ускользнуло от твоего сознания.
– Ясно. В общем, она где-то рядом. Она появилась здесь одновременно со мной, когда мы заметили вспышку Силы, вернувшую… Елену.
Дамон не сомневался, что неуверенная пауза перед тем, как произнести имя Елены, была наигранной. Он наклонил голову с таким видом, словно хотел сказать «нет, я не думаю, что ты меня обманываешь», и стал ждать.
– Мисао любит играть, – просто сказал Шиничи.
– Да ну. В смысле – в шахматы, нарды, подкидного дурака?
Шиничи нарочито закашлялся, но Дамон заметил красный блеск в его глазах. Ого. Он действительно готов встать за нее грудью, да? Дамон улыбнулся Шиничи одной из самых ослепительных своих улыбок.
– Я люблю ее, – сказал юноша с черными волосами, которые лизали языки пламени, и на этот раз в его голосе зазвучала неприкрытая угроза.
– Не сомневаюсь, – сказал Дамон миролюбиво. – Я понял.
– Но, как правило, ее игры, хм, приводят к тому, что город гибнет. В конце концов. Не в одну секунду.
Дамон пожал плечами.
– Ну, об этой занюханной деревне никто сожалеть не будет. Естественно, сначала я заберу отсюда своих девушек, – теперь неприкрытая угроза зазвучала в его голосе.
– Как пожелаешь, – Шиничи заговорил своим обычным кротким голосом, – мы союзники и будем действовать в соответствии с договором. Тем более, досадно было бы потерять… все это. – Его взгляд снова скользнул к Елене.
– Между прочим, мы даже не обсудили небольшое фиаско со мной и твоими малахами – точнее, ее малахами, если для тебя это так важно. По-моему, я испепелил как минимум трех из них, но если я увижу еще хотя бы одного, то нашим деловым отношениям придет конец. Со мной лучше не ссориться, Шиничи. Если ты узнаешь, что значит быть со мной в ссоре, тебе это не понравится.
Шиничи закивал. Дамон явно впечатлил его. Но через секунду он уже снова разглядывал Елену, напевая:
Волосы цвета пшеницы,
Мраморных плеч млечно-белая кожа.
О, дева, о, чаровница.
– И еще я хочу познакомиться с твоей Мисао. Для ее же безопасности.
– А я точно знаю, что она хочет познакомиться с тобой. Сейчас она занята – играет! – но я постараюсь уговорить ее сделать перерыв. – Шиничи томно потянулся.
Секунду Дамон смотрел на него. Потом он с рассеянным видом тоже потянулся.
Шиничи наблюдал за ним. Он улыбался.
Дамон не понял, что означает эта улыбка. Но он заметил, что, когда Шиничи улыбался, в его глазах загорались два красных огонька.
Впрочем, сейчас он слишком устал, чтобы об этом думать. Он слишком расслабился. Честно говоря, он вдруг почувствовал, что смертельно хочет спать…
