Если их любимых унесет чума. — Такое возможно? — удивляюсь я, и тут же понимаю, что да. Смерть возможна всегда. Я научилась этому в Каньоне.
Как будто прочитав мои мысли, женщина спрашивает: — Ты ведь видела пробирки, не так ли? Когда была на пограничных территориях?
По какой-то причине мне хочется рассмеяться. Если вы спрашиваете о Каверне, то да, я видела ее, ряды и ряды пробирок, искусно спрятанных в недрах земли. Я даже видела пещеру, забитую бумагами, и золотистые яблоки на деревьях с переплетенными стволами, в тех местах, где дуют сильные ветра и почти не идет дождь. И свое имя, вырезанное на коре дерева, и рисунки на камне.
И еще я видела сгоревшие тела, лежавшие под открытым небом, и мужчину, напевавшего песню над могилой дочери, разрисовывая свои и ее руки голубыми линиями. В том месте я ощутила жизнь и заглянула в лицо смерти.
— И ты не захватила с собой ни одной пробирки, чтобы обменять ее на что-либо? — спрашивает она.
Как много она знает? — Нет, — отрицаю я.
— Очень плохо, — отвечает она.
— А что бы обменяли люди на эти пробирки? — интересуюсь я.
— У каждого есть что-то, — говорит архивист. — Конечно, мы не можем гарантировать ничего, кроме того, кому именно принадлежит образец из пробирки. Мы не даем обещаний, что люди смогут кого-нибудь вернуть к жизни.
— Но это подразумевается, — уточняю я.
— Нужно всего несколько пробирок, чтобы доставить тебя в любое место, какое пожелаешь. Например, в провинцию Кейа. — Она замолкает, ожидая, что я заглотну наживку. Ей известно, где сейчас моя семья. — Или домой в Орию.
— А как насчет, — думаю я о Камасе, — какого-то совершенно другого места?
Мы обе замираем в ожидании, уставившись друг на друга.
К моему удивлению, она начинает первой, и это после того, как я уже поняла, насколько сильно она жаждет заполучить образцы.
— Если ты имеешь в виду переезд в Иные земли, — очень тихо произносит она, — то это уже невозможно.
Я никогда не слышала об Иных землях, только о других странах, отмеченных на картах Общества, и подразумевающих территории Врага. Хотя, учитывая, каким тоном архивист обмолвилась об Иных землях, я уже догадываюсь, что это какое-то совершенно другое и далекое место, и меня охватывает слабый трепет. Даже Кай, который жил в Отдаленных провинциях, никогда не упоминал об Иных землях. Где же они находятся? Одно мгновение меня подмывает сказать архивисту да, чтобы узнать больше об этих далеких местах, которых не было даже на картах фермеров из Каньона.
— Нет, — говорю я, — у меня нет ни одной пробирки.
Мы снова молчим какое-то время. Затем архивист заговаривает. — Недавно я узнала о твоей задумке, которая расходится с традиционной торговлей. Я видела Галерею. Это настоящее достижение.
— Да. У каждого человека есть что-то ценное, чем он жаждет поделиться с остальными.
В ее глазах отражается сожаление и удивление. — Нет, — возражает она. — Все, что сделано в этой Галерее, уже делали раньше, и гораздо лучше. Тем не менее, это замечательное достижение, в своем роде.
Она не Лоцман. Теперь я знаю это. Она точь-в-точь, как моя чиновница из Ории. Они обе придерживаются традиционных убеждений, и их вера все растет, когда, на самом деле, они давно уже не компетентны в таких вопросах.
***
Какое облегчение выбраться из стен этих Архивов и вернуться в Галерею, находящуюся над землей и полную жизни. По пути туда я что-то слышу. Пение.
Мне незнакома эта песня; она не из числа Ста. Я даже не могу разобрать слов, еще слишком далеко, но напев я слышу хорошо. Голос женщины взлетает и падает, жалит и исцеляет, а затем к ней присоединяется мужчина.
Интересно, знала ли она, что он подхватит песню, планировали они это, или она тоже удивлена этой неожиданной помощи?
Когда они заканчивают, воцаряется тишина. Затем кто-то выкрикивает приветствие, и к нему присоединяются остальные слушатели. Я проталкиваюсь сквозь толпу, стремясь увидеть лица певцов.
— Еще одну? — задает вопрос женщина, и мы выкрикиваем ответ. Да.
На этот раз она поет нечто иное, быстрое и понятное. Мелодия полна движения, но слова легки для запоминания:
Я, как камень, качусь,
На вершину горы
Ты, любимый, меня призываешь
Сквозь холод зимы
Мы должны продолжать движение
И тогда, и сейчас, и всегда.
Может быть, эту песню сочинили в одной из Отдаленных провинций? Это напоминает мне историю о Сизифе, и Кай говорил, что люди в Отдаленных провинциях долго хранили свои песни. Но все они уже умерли. Казалось бы, слова должны быть грустными, но с музыкой они звучат совсем иначе.
Я ловлю себя на мысли, что напеваю слова, и, прежде чем осознаю это, я начинаю петь вместе с людьми, окружающими меня. Снова и снова мы репетируем песню, пока не добиваемся нужного звучания слов и мелодии. Внезапно я понимаю, что делаю некие телодвижения, и смущаюсь этому, а потом становится все равно. Все, что я хочу, это чтобы Кай был здесь, и чтобы он мог бы видеть меня сейчас, тоже петь и танцевать на виду у целого мира.
Или Ксандер. Я желаю, чтобы он был здесь. Кай уже умеет петь. А Ксандер?
Наши ноги ударяют о землю, и мы больше не чувствуем даже следа запаха рыб, когда-то бьющихся о берег, потому что они уже разложились до костей, запахи их потерялись в аромате нашей жизни, нашей плоти, соли наших слез и пота, в пряности растоптанной ногами зеленой травы. Мы дышим одним воздухом, поем одну песню.
За эту ночь к нам прибыли пятьдесят три новых пациента. У некоторых из них наблюдаются сыпь и кровотечения. Главный медик приказывает поместить их на карантин в нашем крыле и назначает меня наблюдать за ходом мутаций. Я должен буду обеспечить надлежащий уход пациентам, в то время как он будет наблюдать с порта.
— Не хочет рисковать своей шкурой, — бормочет одна из медсестер.
— Все в порядке, — говорю я ей. — Я хочу держаться до последнего. Но это не значит, что другим нужно рисковать. Я могу попросить его назначить тебя на другое место.
Она качает головой. — Со мной все будет в порядке. — И улыбается мне. — В конце концов, ты уговорил его включить наш дворик в карантинную зону. Уже какое-то достижение.
— У нас есть и кафетерий, — говорю я, и она смеется. Мы проводим в нем ровно столько времени, чтобы наложить себе еды на поднос и выйти.
Приходит вирусолог, чтобы лично осмотреть пациента. Он тоже заинтригован. — Кровотечение происходит потому, что вирус разрушает тромбоциты, — сообщает он. — Значит, у пострадавших пациентов, скорее всего, увеличена селезенка.
