— Забыл про автоматический запуск. Видео включается каждый день в одно и то же время, и вот, в общем…
Я впервые слышу, чтобы голос Дэнниса звучал не просто тихо, но по-настоящему грустно и обессиленно, и я, сама не зная, почему, спрашиваю:
— Кто это был — на экране? Я видела людей…
А потом задерживаю дыхание, ожидая ответа.
Молчание вновь затягивается — настолько, чтобы я задумываюсь, либо вообще зря задала вопрос, либо (Иоланто, пусть будет так!) Дэннис просто меня не услышал. Но он отвечает:
— Там был мой брат, его девушка, Сьерра и Алан. Возможно, их ты и сама узнала.
Значит, я не ошиблась.
Запоздало осознаю, что Дэннис даже не уточнил, какое изображение я увидела.
«Видео включается каждый день в одно и то же время…»
— Так с Аланом вы давно знакомы?
Дэннис не отвечает, но я ощущаю, что молчание можно принять как знак согласия, и поэтому тихо добавляю:
— Может, поэтому вы как будто понимаете друг друга без слов?
До меня доносится не очень весёлая усмешка.
— Да, скорее всего. Мы вместе готовились.
— К чему? — спрашиваю почти шёпотом.
Несколько долгих секунд парень молчит, а потом отвечает:
— Я мечтал быть военным. Занимался в особом — элитном подразделении, где из детей богатых и влиятельных родителей готовили военнослужащих, которые в будущем должны были работать в Министерстве обороны радиуса и охраны населения, а значит, следить за порядком во всём Третьем крыле.
— Ты хотел быть воином, чтобы… присматривать за другими?
Я прислушиваюсь к тихо произнесённым словам:
— Нет. Я думал, что смогу помогать людям, что смогу защитить родных. Но у меня возникли проблемы с правительством, а защищать уже было некого… — Дэннис добавляет, горько усмехаясь: — Зато Алан, как видишь, дослужился до генерал-лейтенанта.
Мы снова молчим какое-то время, а потом парень говорит:
— Ты видела какие-нибудь другие фотографии?
В голосе Дэнниса проскальзывает тревога, и храбрость тут же покидает меня, и я подтягиваю одеяло к подбородку, но не потому, что не догадываюсь, что речь идёт об изображениях. Но я молчу.
— Габи? — повторяет парень, но даже сокращённое имя не придаёт уверенности, и я не решаюсь спросить, кто та красивая рыжеволосая девушка и та женщина невероятной строгой красоты, которых я увидела…
— Нет, больше никого, — впервые осознанно лгу я.
— Ты видела мою маму, — без тени сомнения говорит Дэннис, а я с шумом выдыхаю, пойманная врасплох с поличным и в то же время вроде бы сумевшая уйти от разоблачения. — Ты слышала её голос.
То, как парень произносит это, трогает что-то в моей душе — так звучат голоса эдемов, когда мы произносим молитву…
— На станцию она так и не попала, — шёпот парня, исполненный благоговения и глубокого горя, проникает мне прямо в сердце…
Я хотела бы что-нибудь произнести, но могу лишь открывать и закрывать рот, как будто превратилась в рыбу, что по глупости выпрыгнула на берег и у которой вот-вот пересохнут жабры.
— Уже на станции я узнал, что виноват в этом был мой отец.
Я сглатываю с таким трудом, как будто несколько дней не пила воды, а потом вдруг обретаю голос, но шепчу так, словно надеюсь, что меня не услышат.
— Где он сейчас?
— К счастью, подальше от меня, — так же тихо отвечает Дэннис. — В Эпицентре. Он всегда был силён и всё ещё не утратил своей власти. А где твоя бабушка?
Вопрос звучит как гром среди ясного неба, и моё дыхание сбивается, а глаза округляются.
— Ты сказала, что видела бабушку, — мягко произносит парень, терпеливо ожидая моего ответа, но меня сковывает ужас, и я вжимаюсь в кровать, надеясь слиться с ней и исчезнуть.
— Галлюцинакционы, — поспешно говорю я, и Дэннис машинально мягко исправляет:
— Галлюцинации. То есть у тебя нет бабушки?
— Я этого не сказала, — произношу я слабым голосом, лишь на мгновение подумав, слышит ли парень вообще.
Но он услышал.
— Да, не сказала. Твои родители наверняка в отчаянии и не представляют, что делать.
Я вздрагиваю, словно от холода, хотя кутаюсь в тёплое одеяло.
— Не знаю, — произношу с трудом. — Они погибли давно, ещё во время Великого Пожара.
Тишина. Сквозь ткань слабо мерцают в темноте мои инсигнии.
— Сожалею.
Я невольно прислушиваюсь к оттенкам чувств, но Дэннис неверно расценивает молчание:
— Извини, что спросил.
Я пожимаю плечами, хотя парень не увидит этого жеста.
— Я не помню их. Бабушка говорит, что Солнце освободило родителей, сделало их частью Вселенной.
— А что думаешь ты? — тихо спрашивает Дэннис.
Перед глазами возникает лицо Ноны, то, как её губы шепчут самые ужасные слова, которые я когда-либо слышала: «У твоих родителей могилы тоже нет. Флика обманула тебя».
Я сжимаюсь, цепляясь за одеяло. В горле возникает ком. По щеке течёт слеза. Я поспешно смахиваю её и во второй раз за вечер намеренно лгу:
— Думаю, так всё и было.
Спустя несколько секунд парень произносит:
— Как их звали?
— Сьюзен и Грегори Луин, — говорю я на выдохе, и эти имена разбивают ком в горле.
Разговор о прошлом кажется мне преступным по отношению к эдемам, но их здесь нет. Сейчас так легко представить, что их никогда и не было в моей жизни. Если бы я была достаточно смелой, то призналась бы, что от этого разговора с Дэннисом мне становится не только больно, но одновременно и… легче…
По моим щекам катятся слёзы.
— Завтра ты вдохнёшь полной грудью, — обещает парень. — На вершине Нимфеи ты ощутишь чистый воздух, ветер и свободу. Тебе станет лучше.
Едва ли я смогу справиться с тем, что оказалась среди врагов. Едва ли переживу тот факт, что лучшая подруга раскопала могилу моих родных. Вряд ли смирюсь с тем, что много лет назад потеряла родителей…
Дэннис будто читает мои мысли и говорит:
— Станет лучше хотя бы на несколько минут.
Я чувствую, как воспалённые глаза высыхают, потому что слёз не остаётся. Веки тяжелеют.
Не сговариваясь, мы одновременно шумно выдыхаем, и на удивление напряжение покидает моё измученное тело.
— Мне всегда это помогает, — шепчет парень, и его голос убаюкивает меня.
Ароматы розмарина, полыни и мяты заставляют поверить, будто я вернулась домой, в шатающуюся палатку.
— Спасибо, Дэннис, — бормочу я сонно, но от всей души.
Сквозь полудрёму слышу слова, которые, даже не знаю, были ли произнесены в действительности, или это только игра моего уставшего разума:
— Называй меня просто Дэн.
* * *
— Подумай! Разве не ему принадлежали эти слова? «Кто-то. Вообще. Не попал. На станцию». Он намекал на тебя! И ты чуть было не рассказала ему всё!
Я смотрю перед собой и не верю глазам.
Волосы Авреи, как всегда, пылают оттенками оранжевого и даже красного. На ней, как обычно, длинное платье, более яркое, чем у других эдемок…
Только вот нет никакого «как всегда». Нет никакого «как обычно»! Что авгура здесь делает — здесь, прямо передо мной?!..
Я осматриваюсь, однако вижу лишь поляну, окружённую густым лесом. На краю сознания формируется мысль, что это не может быть реальностью. Если я уже не на станции, если я спасена и вернулась домой, разве при встрече ругала бы меня авгура? Упирала бы руки в бока и хмурила брови, вперив в меня злой взгляд?!..
— Я промолчала, — лепечу я испуганно. — И ничего бы не сказала.
— Нет! — гневно парирует Аврея, приближаясь и заставляя меня невольно отступить. — Ты призналась ему, как мы называем планету. Ты сказала о корриганах. Описала все образы, которые видела, пока рассматривала, как выглядит эта проклятая станция со стороны!
Авгура оказывается прямо передо мной, но я больше не отступаю, потому что это несправедливо, и мне есть, что ответить.
— Я не показала инсигнию бабочки за ухом!
— А ты думаешь, они и так её не видели? — прищурившись, спрашивает Аврея. — Как долго ты была без сознания прежде, чем тебя привёл в чувство этот черноглазый тальп?
