Его друг и соратник Эйдон посмотрел на него как на умалишенного. Хотя такие взгляды он кидал во время каждого своего визита, как и эти полные недовольства и обреченности «Должно быть, это просто ужасно».
— Да ты посмотри на это? — В его бормотании было больше отчаянья, чем возмущения. — О, слепцы. Здесь живут слабаки и неудачники. Нет, ну ты глянь… Убожество. Этому всему есть подходящее слово. Убожество. — Он повторил это снова, словно довольный собой. — Они насилуют этот мир и эту землю. Вместо любви, они ее нещадно имеют. Посмотри. — Аарон промолчал, не собираясь напоминать, что «смотрит» на это уже второй год. — Все они так бестолковы.
Да, с этим не поспоришь. На самом деле, он был согласен почти со всеми причитаниями мужчины рядом, но все же он предпочел разговорам молчание.
— И знаешь? — Эйдон разговаривал сам с собой. И пусть. — Знаешь, что им мешает измениться? Их принцип жизни. Стадный инстинкт. Они всем пытаются доказать, что делают и думают не как все, когда все поголовно делают… вот это. — Он небрежным жестом окинул город внизу. Стоя на крыше небоскреба и смотря на ночной Манхеттен, Эйдон решил уделить минуту философии. — Не как все. Ха. Не как все. Да они же одинаковы. Понимаешь? Все одинаковы. Я вижу перед собой одно и то же. Это как… высыпать зубочистки на ладонь. Они обречены. — Выдохнул он с усмешкой. — Но все это пустое… Так ты как?
— Порядок. — Проговорил Аарон, выдыхая новую порцию дыма в ночное небо Манхеттена. — Как видишь — жив.
— Ну да, ну да. — Бормотал приятель, засунув руки глубже в карманы кожаных брюк. — Скучно без тебя, на самом деле. Дико. Как-то совсем непривычно. Вроде и прошло всего ничего, но… знаешь, я до сих пор уверен, что ты поступил правильно.
— Меня… изгнали за это. По определению, то, что я сделал — не правильно. — Отозвался мужчина глухо, словно не собирался затрагивать эту тему.
— Но Райт не смел давать Лаону говорить про тебя… такое.
— Райт — наш правитель. Он может все, что хочет. — Пробормотал еще тише Аарон, словно ленясь сделать свой голос громче.
— Ты один из его паладинов. Он не имел права позволять Лаону нести всю эту чушь… серьезно. Тем более это не было правдой. — Кажется, Эйдона до сих пор задевала «несправедливая» ссылка его друга в этот мир. — Знаешь, если бы его не убил ты, то убил бы я. И плевать, что он был фаворитом Райта. Он нарывался, серьезно нарывался…
Молчание.
Невольно Аарон вспомнил тот день.
Действительно, он тоже был не согласен с приговором ранее. Ну и что, что он убил мальчишку? Тот ведь сам напрашивался. Но если бы это был простой мальчишка, а не любимчик его владыки… Ладно, по правде, Райт мог бы его наказать иным способом. Болью и кровью. А он выбрал… это.
Опять взгляд себе под ноги.
Город в это время суток светился мириадами цветных огней, превращая город внизу в небо со звездами под его ногами. И за эти пару лет он так привык к виду городов. К тем, кто жил в этих городах. К этому миру вообще.
И если ранее он приходил в ярость от одной мысли о том, что ему предстоит нести свое наказание здесь, то теперь эта мысль уже не вызывала… ничего. Он был вполне спокоен.
Ну и что, что здесь жили слабые никчемные существа? Ну и что, что воздух здесь был отравлен, а земля истощена. Ну и что, что этот мир был чужим и больным. Ну и что, что сам Аарон был лишен здесь своей истинной силы и истинной сущности… Он здесь был Богом. И эта роль ему нравилась. С каждым днем все больше.
На самом деле, если приглядеться, то мир не так уж плох. Он был по своему интересен, в этой своей больной ненормальности и суете. Серьезно, Эйдон отзывался о нем по первому взгляду. Он тоже судил так в первые дни. Но стоит прожить здесь месяц-другой и начинаешь понимать некоторые преимущества этого места.
Да, это дыра. Да этот мир нищ, а люди надменны и мелочны. Но они возносят его, они восхищены им, они смотрят на него и видят в нем не равного себе, а того, кто выше, выше пределов их понимания. И пусть он пока бессилен как… как человек (о, ужасное оскорбление для его гордости), он будет наслаждаться тем, что имеет здесь. А имеет он многое. Ну, если сравнивать с другими его немощными человеческими соседями.
— … он оскорбил тебя, это было законно. — Продолжал меж тем Эйдон, который, кажется, мучился от ссылки Аарона больше, чем сам изгнанный. — К тому же, у него уже на следующий день появился кто-то еще… нет, серьезно. Его постель всегда теплая. И ты не заслуживаешь наказания. Личное оскорбление? Бред! Да я ему в лицо сказать, что он просто…
— Эйдон. — Аарон прервал его звуком своего властного голоса. — Он наш правитель. Помолчи. Я принимаю наказание смиренно, как верный подданный. — В его голосе было больше цинизма, а еще доля насмешки, но там не было и капли раскаянья. — Я убил его пташку. Когда мог просто припадать урок. Моя вина. Лучше расскажи, что изменилось за это время.
— Скука. Смертная. — Ответил Эйдон, пожав плечами. — Но совсем скоро будет эта… канитель. Ну ты понял. Его День. Все уже извелись в ожидании… ну еще бы. — Мужчина неопределенно усмехнулся. — С ума сойти, неужели он правит нами уже третий круг? И вот мы опять будем орать ему хвалебный гимн с полными кубками. А еще… ты должен там присутствовать, ты знаешь? Я к тому, что ты приближен к нему. Может ты и в изгнании, но ты должен находиться на этом празднике жизни.
— На один день. — Хмыкнул Аарон.
— Слушай. — Эйдон неожиданно хлопнул его по плечу, словно его только что посетила гениальная мысль. — Этот один день может стать шансом…
— Ты бредишь. — Бросил Аарон, в последний раз затягиваясь сигаретой.
— Нет. Серьезно. — Эйдон смотрел куда-то вперед. — Ты ведь раскаиваешься… Хочешь вернуться раньше в лоно своей семьи? Я к тому, что мне было бы в тягость жить здесь… даже месяц. Ты забрал у него питомца… принеси в дар другого, а? Неплохо я придумал, правда? — Он с ослепительной улыбкой посмотрел на Аарона, ожидая его ответа.
— Ты бредишь. — Вновь повторил Аарон, отворачиваясь.
— Ты слишком горд. — Покачал головой его друг. — Он ждет от тебя покорности и раскаянья. Так принеси ему их на блюдечке… да ладно, все мы знаем, что это будет ложью. Фальшивкой. И все же при всей аристократии он не сможет откинуть твое «смирение» и сказать «нет». Он простит тебя. Подумай, тебе ведь еще пять лет здесь куковать. Что лучше?
Пять лет. Аарон задумался, смотря на огни города. Пять лет — это много. Может мир и был забавен, но не настолько, чтобы торчать здесь еще пять лет. Ему было тяжело дышать здесь. А еще он серьезно нуждался в своей истинной сущности. Он хотел быть тем, кем изначально был рожден — воин на службе своего короля. А теперь…
