Краем глаза он успел заметить, что рядом так же – на коленях и связанные – стоят капитан «Санта-Маргариты» дон Хосе Мария Родригес, два офицера и купец из Кордобы, всего неделю назад спасенный от собратьев Моргана. А вот самого пиратского капитана видно не было. Доверяет пленников своей «донне»? Хам.
– Он сломал руку Смолли, капитан! – пробасил старпом позади, и только тут до Тоньо дошло, что этот мальчишка и есть гроза морей Генри Морган, продавший душу дьяволу английский пират. Именно за ним «Санта-Маргарита» гонялась уже два года и вот – догнала на свою голову.
Мальчишка махнул старпому. То ли «заткнись», то ли «убирайся».
Протянул руку, коснулся пальцами лба Тоньо. Нахмурился, увидев кровь на руке.
– Вы – канонир «Санта-Маргариты», благородный дон? – спросил по-испански, с легким акцентом.
Тоньо усмехнулся: вот теперь точно сэр пират придумает что-нибудь повеселее доски или реи – уж для того, кто чуть не потопил своими пушками чертову «Розу», грех не расщедриться. А все капитан Родригес, встряло же ему намедни выпороть сразу полдюжины матросов, причем всех – из ветеранов. В кости, видите ли, играли вместо надраивания палубы и вознесения вечерней молитвы. Мало того, пообещал то же каждому, кого застанет за азартными играми. Если б кто-то из предателей не ударил Тоньо по голове, едва он собрался поднести первый запал к мортире, черта с два бы пираты взяли «Санта-Маргариту».
Родригес – имбесиль.
– Канонир, – ответил Тоньо, продолжая разглядывать пирата. Против заходящего солнца приходилось щуриться, но это не помешало отметить полное отсутствие побрякушек, столь любимых моряками – благородными и не очень. На самом Тоньо их было по крайней мере полдюжины, разумеется, до того, как они попались на глаза мародерам.
Пират расплылся в такой улыбке, будто получил роскошный подарок на именины. Да, пожалуй, именно так оно и было… Бросил поверх головы Тоньо:
– Дона канонира в мою каюту! Горячей воды, полотна, бренди, ужин. Живо! Этих, – мазнул взглядом по капитану и купцу, – в трюм.
Капитан Родригес поднял голову, до того покорно опущенную, и ожег Тоньо ненавидящим взглядом. В его глазах читалось: снова герцогскому выродку все на блюдечке, а мне – одни шишки!
Дважды имбесиль. У него хоть есть шанс дожить в трюме до Тортуги, Барбадоса или Ямайки – один черт знает, куда понесет Моргана. А за живого канонира «Маргариты» англичане душу продадут, у кого она еще не продана. И не ради того, чтобы пожать ему руку и выразить восторг новой конструкцией орудий, потопивших не один десяток самонадеянных ублюдков. Чем «душевный разговор» с пиратом, лучше бы сразу смерть.
– Прежде чем заливать, Морган, надо бы отлить. Могу и в твоей каюте, на ковер. – Тоньо выдал все фамильное нахальство вкупе со школярским гонором. Будь на месте Моргана дон Хосе Мария Родригес, вместо бренди Тоньо получил бы пять дюймов стали в глотку.
Пират самым гнусным образом не оправдал надежд Тоньо на смерть от доброго клинка. Он рассмеялся. Не разразился зловещим хохотом, не растянул губы в мерзкой усмешке, а запрокинул голову и как-то совсем легко и звонко рассмеялся.
Кивнул тем, за спиной Тоньо:
– Сопроводите.
«Каналья», – подумал Тоньо и вскочил на ноги, отпихнув плечом пирата, собравшегося ему помочь.
Морган смотрел на все это с интересом. Снизу вверх. Мальчишка оказался Тоньо всего лишь до подбородка, а своему элефанту-старпому и вовсе дышал чуть не в пупок.
– Покорнейше благодарю, – сказал Тоньо самым издевательским тоном и зашагал к борту в полной уверенности, что пираты либо расступятся, либо он таки получит свой нож под ребра.
Расступились, канальи. Развлекаются! Сюда бы хоть одну мортиру с «Маргариты»… «Господи Иисусе, пошли им искру в пороховой трюм, порадуй сердце раба твоего фейерверком!»
Сердце на миг замерло: «Ну услышь же мою молитву, Господи!»
Не услышал. Проклятые предатели, и как только додумались ударить по голове!..
За шаг до борта Тоньо небрежно бросил сопровождающему его пирату:
– Развяжи.
Пират развязал. Только не руки, каналья, а завязки штанов. И даже стащить помог.
– Палубу не мне мыть, – хмыкнул Тоньо. Не то чтобы он надеялся, что это послужит последней каплей и пират его убьет или хоть спихнет за борт. А скорее от чистого душевного порыва сделать крысам напоследок какую-нибудь мелкую гадость, раз крупная не получается.
Пират притворился глухим. А может, и правда был глухой? Даже ведь бровью не повел, лишив достойного дона маленькой радости! А заодно – сухих штанов. Ну и плевать. Их же капитану это нюхать в своей каюте. Ха. И если они думают, что он вроде дона Хосе Мария Родригеса, который по нижней палубе ходит, приложив к носу надушенный платочек, то сильно ошибаются. Чтобы лишить присутствия духа студиозуса, проучившегося шесть лет в университете славного города Саламанки на кафедрах алхимии и римского права, нужно что-то посущественнее мокрых подштанников.
Смутить пирата тоже не удалось – с той же каменной мордой натянул на пленника штаны и чуть не под руку отвел в капитанскую каюту. Даже пинка не отвесил напоследок. И дверью каюты не хлопнул! Пансион благородных девиц, черти бы его забрали наконец, вместе с этой невыносимой легкостью бытия!
Глава 3, в которой грозный пират растит орхидею в горшочке
Каюта Моргана была типичной капитанской каютой, что лишь усиливало ощущение нереальности происходящего. Сон. Загробная жизнь. Ведь не мог же на самом деле дон Антонио Гарсия Альварес де Толедо-и-Бомонт, граф де ла Вега, попасть в плен к английской каналье Моргану! Значит – это всего лишь сон, и проснется Тоньо дома, в Саламанке, с тяжелой после вчерашней попойки головой, и не будет ни этих трех с лишним лет на флоте, ни пиратов, ни предателей, ни мальчишки Моргана. Или – сразу в аду, как и обещала ему маменька. Успел он нагрешить на ад или не успел?.. Ждет ли его там ненавистный братец, обрадуется ли встрече среди котлов?..
Да к чертям брата. Пока на ад не похоже, и слава тебе, Пресвятая Дева.
Мысленно перекрестившись, Тоньо принялся разглядывать каюту. Не сказать, что за годы морской службы Тоньо перевидал их сотню, но довольно, чтобы понять: дисциплина на пиратском бриге – на зависть регулярному испанскому флоту. Идеальная чистота, порядок и чуть ли не свежие цветы на столе. То есть в самом деле цветок. Белая орхидея в стеклянном горшке, по какому-то капризу природы расцветшая в феврале. И, само собой, до черта карт по стенам, причем добрая половина – испанские. Трофейные, надо полагать, вряд ли Морган покупал их на базаре.
Но карты и цветы – это были мелочи, сущие мелочи. Главным была бадья ведер на двадцать посреди каюты, аккурат между накрытым к ужину на две персоны столом и застеленной расписным шелком кроватью. Над бадьей поднимался парок, и пахло пресной водой. Вы только вдумайтесь, двадцать ведер пресной воды для купания сэра капитана, и это посреди океана! Вот где роскошь – столичным щеголям не понять.
