— Да, Нугман, — улыбнулась Наташа, — это было так давно, мы еще все тогда были детьми, а теперь, я не знаю, как вас называть, перед глазами стоит тот худой длинный мальчишка с оттопыренными ушами, а сейчас мужчина.
— Что ты заладила мужчина — мужчина, ну, — он шутливо толкнул её в бок, — ты меня еще дядей назови, — Наташа рассмеялась, — самой смешно. Так значит, ни каких выканий, словно, я древний саксаул, ты для меня как сестренка, поняла?
— Ага, — улыбнулась Наташа, и они пожали друг другу руки, как тогда в старые добрые времена, которые величают детством, и которое уходит безвозвратно, словно перевернутая страница в книге жизни.
Они еще немного поговорили, потом Нугман посмотрев на часы, сказал, что ему нужно уйти.
— Скажешь отцу, я к Журавлеву.
— Хорошо, купи нам газировки, когда будешь возвращаться? — попросила Азиза.
— И мороженого, — закончил он, — обязательно ящик мороженого и три килограмма газировки.
Девочки рассмеялись его шутке, а Азиза добавила, что только «Тархун» или «Буратино».
— Буратино я может, и выстругаю, а вот тархун здесь не растет, с этим будут проблемы.
Когда Нугман ушел, девочки принялись за виноград и персики, Наташа чувствовала себя такой счастливой, что немного отвлеклась от произошедшего дома.
— Можно я тебя кое о чем спрошу? — вдруг серьезно посмотрела на нее Азиза.
— Ну, спрашивай, — ответила Наташа, доедая сочный персик.
— А вот если бы мы тебя все удочерили, ты бы согласилась?
— Что ты, Зизка, тебе иной раз такое в голову придет, это же надо такое выдумать!
— Нет просто, когда я увидела тебя в окне такую несчастную…
— Стоп, — Наташа строго посмотрела в глаза подруги, — только не надо меня жалеть, иначе я обижусь.
— Я не хотела тебя обижать, просто ты моя лучшая подруга и я не хочу, чтобы тебе было плохо.
— А сейчас, знаешь ли, мне очень хорошо, а то, что дома, предки со своей пьянкой, они же меня не трогают, и я их не трогаю, окончу техникум, комнату дадут в общежитии, начну новую жизнь, просто нужно немного подождать.
Азиза обняла подругу и сказала, что если что, она все для нее сделает.
— И я, — кивнула Наташа, — все у меня будет хорошо, только нужно немного времени.
4 1987
Пролетел год. Вот теперь Наташе пятнадцать и она учится на модельера-закройщика, подрабатывая в ателье Мадины Магометовны матери Азизы. У нее еще не все получается, но закройщица тетя Валя хвалит её и говорит, что через год, доверит ей раскрой пиджаков и пальто.
Наташа была отличницей и лучше всех училась на факультете, преподаватели говорили ей, что нельзя останавливаться и после окончания техникума поступать в институт. Ей все давалось легко и все ребята хотели с ней дружить потому, что с ней было просто. Наташа старалась не думать о том, что вечером ей придется вновь возвращаться в свою квартиру, где только в своей комнате, она могла обрести покой.
После занятий, она спешила в ателье, а потом бежала домой, делала уроки и уходила до поздней ночи, чтобы не слышать пьяного разгула матери и ее дружков. Теперь у нее был ненормированный рабочий день. Директор школы предупреждал Веронику Анатольевну, что систематическое пьянство ни к чему хорошему не приведет, и после того, когда она послала его при коллегах учителях в место не столь отдаленное, терпение Евгения Саврасовича лопнуло. Он покраснел, потом побелел и, стараясь не потерять самообладание, сказал, что Вероника Анатольевна больше не будет работать преподавателем.
— Таким, как вы не место в школе, — добавил он и, стукнув кулаком по столу, велел ей выйти вон.
— Ты представляешь, — жаловалась Вероника Анатольевна дочери, — этот старый козел, мне еще будет кулаком по столу стучать. Ты куда? — непонимающе спросила она выходящую в коридор дочь.
— Не могу я больше, мама, — Наташа вырвала свою куртку из ее рук, — теперь на что жить мы будем, на мою стипендию?
— А тебе что еще платят и сколько? — спросила Вероника Анатольевна.
— Мама! — Наташа резко встряхнула ее за плечи, — ты не понимаешь?! Что ты себя убиваешь, и ты губишь меня! Я не могу сюда привести друзей, Сережку, Азизу, в техникуме я скрываю правду о тебе и мне больно говорить о тебе, слушать перешептывания соседей. Знаешь все это где у меня?! — Наташа постучала ребром ладони по подбородку. — Тебе надо лечиться, иначе… иначе в один прекрасный день я не вернусь домой.
Вероника Анатольевна опустила глаза и, прижав руки к лицу, заплакала, сев на стул. Наташа смотрела на нее и в ней боролись противоречивые чувства.
— Мама, я прошу тебя, сходи, «зашейся» что ли, но ведь так больше продолжаться не может.
Вероника Анатольевна ничего не отвечала, а только тихо плакала, словно соглашаясь с дочерью. Наташа обняла ее и почувствовала, как внутри у нее все съёжилось, и в желудке появилась какая-то пустота. Она гладила мать по седым волосам, за которыми она давно уже перестала следить.
— Мамочка, ты ведь была такая красивая, давай все начнем сначала, я помогу тебе, — пробормотала Наташа, — только ты не пей больше, — давай завтра же пойдем к врачу.
Мать, ничего не отвечая, прижала сморщенные руки к опухшему лицу и продолжала всхлипывать. Наташа сняла куртку и, повесив ее в гардероб, подняла маму под руку и повела ее в спальню.
— Пойдём, ляжешь, поспи немного, а я ужин приготовлю, мне сегодня как раз в ателье немного заплатили, так сказать аванс.
Она уложила мать и, накрыв ее шерстяным пледом, погасила свет. За окном стало совсем темно, а Наташа продолжала задумчиво смотреть в темноту ночи.
5 1993
Этот проклятый дождь, казалось он никогда не кончиться, подумала Натали. Посмотрев на часы, она была уверена, что скоро появиться Ян с той, как он выразился замарашкой. Они не заставили себя долго ждать. Вскоре к дому подъехала автомобиль Зингера и оттуда вышли двое, его русский телохранитель Петр и молоденькая, совсем худая, казалось изможденная девочка. Натали прикрыла глаза ладонью и подавила в себе стон, который хотел вырваться из груди. Одной больше, одной меньше, сказала она себе, я не должна всем им сочувствовать, ведь меня ни кто не жалел. Вскоре в двери повернулся замок и широкоплечий охранник, втолкнул девчонку.
— Привет, Петь, а что так грубо? — попыталась пошутить Натали.
— Эта малолетка, черт бы ее побрал, сначала говорит одно потом другое… истерик нам только не хватало. Объясни ей, что к чему, — он шмыгнул носом, — а мы поехали.
— Хорошо, — грустно улыбнулась Натали, положив свою руку ему на плечо. Закрыв за ним дверь, она посмотрела на девчушку, казалось ей не больше пятнадцати. Она была похожа на затравленного дикого зверька, очутившегося лицом к лицу с жестокостью мира, о которой будто узнала только вчера. Она молча смотрела на Натали, но в её глазах не было той ненависти и вызова, с которыми она смотрела на Петра.
