Я закрываю глаза, вспоминая ту ночь, почти чувствуя вкус гранатового вина, дымные факелы, духи, пьянящие ароматом роз. Я могу вспомнить каждую деталь – то, как моя маска закрывала мне обзор, прохладный воздух на моем лице, когда Кир попросил меня снять ее.
– Он знал той ночью, что он должен быть с ней всегда. Вот, как это должно было быть. В конце концов, они убегают вместе. Они оставили свои дома, свои семьи, все. Но это не имело значения. Они были друг с другом.
О, это имело значение. Я помню, как рыдала, как ребенок, которым я и была, когда поняла, что никогда не смогу вернуться к своим родителям. Они думали, что я была мертва, и я даже не могла утешить их, пока они тихо плакали на моих похоронах. Я чувствую, как в горле растет ком, и задаюсь вопросом, почему он говорит мне это, зачем он превращает нашу жизнь в какую-то темную сказку.
– Они путешествовали по миру вместе до тех пор, пока однажды ночью она не ушла от него. Он не понимал, почему.
Это притча, понимаю я. Урок. Он рассматривает нашу жизнь, как рассказ, потому что не знает, как говорить со мной напрямую. Он рассказывает мне, как сильно я сделала ему больно, как сильно он любит меня.
Он останавливает машину на красный свет.
– Он был уверен, что она поехала в Беркли. Он приехал сюда, чтобы найти ее.
Я сжимаю пальцы вокруг ножа в кармане, резко его вытаскиваю. Ярость заставляет мои пальцы дрожать. Я опускаю руку вниз между пассажирским сиденьем и дверью так, что он не сможет увидеть.
Загорается зеленый свет, и, к моему удивлению, он не поворачивает направо, в сторону шоссе. Когда я смотрю на него, пытаясь выяснить его план, я заставляю лезвие открыться в своей правой руке. Пробегаю одним пальцем по краю, не отводя взгляда от него в сторону ни на миг.
– И как заканчивается история? – шепчу я.
Он заводит двигатель.
– Как ты думаешь?
Я дрожу. Я дрожу так сильно, что роняю нож. Мое сердце поникло – я потеряла свой шанс.
Но затем он резко сворачивает влево, и я понимаю, куда он везет нас.
Беркли Хай.
Рывком он паркует автомобиль в свободной ячейке, выдергивает ключи из зажигания и сидит тихо. Он не смотрит на меня. Солнце, наконец, выиграло эту битву с туманом, и я смотрю на пылинки, которые кружатся в воздухе и оседают на выцветшие черты. Вокруг нас дети стекаются к школе. Я вижу, как они смеются, но это как смотреть телевизор с выключенным звуком.
Я борюсь с желанием распахнуть дверь автомобиля и побежать. Я бы не убежала дальше десяти шагов.
– Почему мы здесь? В школе? – спрашиваю я, мой пульс бешеный, мое дыхание ускорено. Что угодно лучше, чем эта неизвестность, незнание того, что будет дальше.
Он откидывается назад на своем месте и кладет запястья на руль, притягивая подбородок к груди.
– Это действительно немного смешно, не так ли?
– По меньшей мере.
– Сегодня тот день, когда ты можешь побыть с друзьями. – Его голос груб. Он тащится по моему сердцу, как колеса по гравию. Он встречается со мной взглядом. – Ты никогда не знаешь, может быть, это последний раз, когда ты видишь их.
Наконец, я понимаю. Он собирается дать мне один день, чтобы попрощаться. Может быть, он помнил, как я была опустошена, когда оставляла мою смертную семью без прощаний. Он пытается быть добрым. Но что я могу сказать моим здешним друзьям? Что я скажу Лейле, Брайану? Ничего.
И я не могу попрощаться с человеком, который важнее всех. Я представляю Ноя, последний раз, когда я видела его. Только вчера вечером, уходящего от меня по мосту Золотые Ворота, исчезающего в тумане. Если бы я только могла прикоснуться к нему еще раз. Только когда я чувствую вкус соли, я понимаю, что плачу.
Парень, который выглядит как Ной, гладит меня по волосам. Он находит мою руку и сжимает ее так, что я чувствую, как мои кости скользят друг по другу. Я хочу выдернуть ее, но заставляю себя не двигаться. Я притворяюсь, что я статуя. Статую не волнует, что с ней происходит. Статуя не вздрагивает.
Я знаю, он хочет, чтобы я простила его. Убийство Ноя было недостаточным для Кира. Он все еще думает, после всего, что случилось, я буду любить его. Он хочет, чтобы я ползла на коленях назад, в его знакомые сокрушительные объятия.
– Да ладно, Кайли, – умоляет Мэдисон Кортез во время класса искусства. – Ты самая лучшая художница из всех, кого я знаю. Я могу быть, кем ты захочешь – даже не знаю, ледяной феей? Снежной королевой? Оленем? Тебе же нравятся оленьи рога. – Она сверлит меня своими карими глазами, сияющими за толстыми локонами ее грубой каштановой челки.
Я пытаюсь улыбнуться, несмотря на пустоту, которую чувствую, зная, что мое время стремительно утекает прочь. Я могу только надеяться на тот факт, что с моим исчезновением мои друзья будут в безопасности.
– Просто я занята. У меня работа и...
– И Ной. Я знаю. Эй, а почему бы тебе не нарисовать Ноя для фрески? Две птицы, один камень. Сделай его хоть снеговиком, все равно.
От упоминания Ноя мне хочется кричать. Кир едва ли оставляет меня сегодня одну, ожидая снаружи, чтобы проводить с одного урока на другой. Он был близок к тому, чтобы схватить меня за локоть, чтобы тащить вперед, но остановился; однако его намерения ясны. Даже не думай о побеге, Сера. Не то, чтобы я планировала. Мне некуда идти, не к кому бежать.
Мэдисон щелкает пальцами.
– Кайли? Эээй? Фреска для танцев? Ты сделаешь ее? Пожалуйста, скажи «да». Я должна вычеркнуть ее из моего списка.
Все это происходит прямо во время урока. Обычно на рисовании тихо, но весь кабинет гудел, был неконтролируем и шумел. Мэдисон зациклена на танцах, но я знаю, о чем говорят все остальные: мистер Шоу мертв.
Зайдя в кабинет биологии сегодня утром, я увидела импровизированный храм, установленный за дверью: свечи, цветы и учебники были возложены для мистера Шоу. Мне стало тошно. Кир, который убил сотни людей, оплакивается? Когда он даже не умер? На протяжении всего дня мой гнев рос, пылая внутри как горячий уголь.
– Я стану твоей лучшей подругой... – попыталась Мэдисон.
Я вернулась обратно, слушая, как Мэдисон – глава комитета по зимним танцам, задавала свою рок-н-рольную атмосферу плохой девочки. Я бы определила ее как одну из тех детишек, которые курят марихуану на парковке и которые не стали бы искать смерти на школьных танцах. Но, полагаю, что даже после шестисот лет люди еще могут меня удивить.
Другая девушка, сидящая с нами за столом, застенчиво говорит:
– Она права, Кайли. Тебе стоит сделать фреску. Для твоей души было бы здорово сделать подобное в честь Солнцестояния.
