Ладно, нужно что-то делать, куда-то идти, попытаться осознать, где я нахожусь, и кто я, собственно, такой. Но, не стоит торопиться. Неторопливость порой гораздо лучше поспешности. «Поспешишь, народ рассмешишь!». Тьфу, откуда эта фраза, или вернее, — «пословица» или «поговорка»?! Как правильно? Почему именно она родилась в моём бедном мозгу!? Чёрт его знает…
Ночь уже полностью вступила в свои права, тьма сравняла море, землю и небо и превратила их в единое целое, ветер стих. Даже цикады перестали пронзать мир своими волнующими звуками. Воздух и песок были тёплыми, вокруг стояла абсолютная тишина, слегка тревожная и немного опасная, но, тем не менее, сладостно-манящая в свои объятия.
Я некоторое время нервно потоптался на месте, пытаясь сориентироваться в пространстве по отношению к горам и морю, увяз окончательно в чёрном, маслянистом киселе мрака, посмотрел вверх. Вопреки ожиданиям, я не увидел там звёзд, видимо, небо затянули тучи. Везде царила тьма: сплошная, нереальная, мрачная, тягучая, опасная и непроницаемая. Я тяжело и обречённо вздохнул, лёг на песок, принял позу, из которой произошёл на этот свет, и медленно заснул, как ни странно, глубоким и чистым сном, словно невинный ребёнок, пока ещё не затронутый прелестями и гадостями суетного мира. Спокойной ночи, Путник!
Проснулся я оттого, что рядом явно кто-то был. Это ощущение, довольно странное и неподвластное анализу холодного ума, возникло внезапно, ещё до того, как мой бедный мозг освободился ото сна и я стал чётко воспринимать мир вокруг себя.
Вот, только что я парил в сновидениях, — в мутной, тяжёлой и запутанной иллюзорности. Мешанина образов, неясные лица, движение во тьме и на свету, и на лету. Взлёт, падение вниз и бесконечное парение, а затем вновь резкий подъём вверх, вспарывание живота голубого неба, и неожиданный и жуткий ужас перед развернувшейся чёрной бездной, усыпанной звездами. И снова падение вниз, погружение в ультрамарин океана, мелькание неясных и размытых теней. На миг я вдруг увидел печальное, полное укоризны, лицо женщины с раскосыми, грустными, чёрными глазами, и вдруг сон прервали странные звуки:
— КХА, КХА, КХА, КХА…
Я насторожился, понимая, что эти звуки не являются порождением сна. Они доносились из реальности, которая все еще переплеталась с остатками сновидений. Я решительно распутал этот странный клубок, вернул сознание в действительность, напряг мышцы, широко раскрыл глаза, был изумлён, поражён, потрясён и очарован.
Надо мною и внутри меня, заполняя всё физическое и метафизическое пространство, царствовало самое синее небо из тех небес, которые когда-либо удостаивали меня чести взглянуть на них. Что может быть прекраснее ясного утреннего голубого неба и любимой женщины, спокойно проснувшейся поутру рядом с тобой, в неё безумно влюбленным и навсегда ею очарованным!? Тьфу, тьфу, к чему это? Ну, причём здесь женщина? Я знавал многих женщин, в этом я был абсолютно уверен, но в голове не возникало ни одного конкретного, чёткого и яркого образа. Впрочем, один всё же был. Тот, что явился на мгновение ко мне во сне. Но я при всём желании никак не мог достаточно чётко восстановить его в памяти, находясь в реальности. Он как бы прятался от меня в неведомых и туманных глубинах подсознания, вызывал противоречивые чувства, среди которых преобладала глубокая печаль, переходящая во всё поглощающую и всё заглушающую душевную боль.
От неё у меня вдруг сбилось с ритма сердце, замерло дыхание, пересохло во рту, зазвенело в ушах. Я должен вспомнить что-то важное, очень важное, касающееся этой женщины. Она для меня очень и очень важна, очень! Увы, увы… Голова моя была абсолютно пуста. Пустота всегда рождает чувства одиночества и отчаяния. Ах, как грустно, как грустно и тоскливо, а почему, неведомо мне…
«Игры разума, всего лишь игры разума. Не более того», — вкрадчиво, тихо и услужливо подсказал мне некто, живущий где-то в глубине внутри меня. Ну что ж, Некто, ты всего лишь порождение и продолжение меня и не более того, а значит, я и есть этот самый некто, и мне некого опасаться, кроме самого себя, а с самим собой я уж как-нибудь справлюсь и разберусь. Тьфу, ну что за бред я несу!
— КХА, КХА, КХА…
Я резко вернулся в действительность. Странные звуки не прекращались ни на минуту. Они были монотонны и, очевидно, неопасны. Я, — тот, в голове которого существовали только вечные и томные небо, горы и море, и царили покой и благостная тишина, в надежде осознания и обретения чего-то нового, пусть суетного, но нового, дающего шанс на познание чего-либо неожиданного и необычного, приподнял голову, посмотрел влево, вправо и оцепенел!
Передо мною на песке, выпучив блюдца янтарных глаз, и, высунув из пасти огромный, длинный, красный и влажный язык, сидел Зверь. Это был именно Зверь, но не волк или какой-либо иной хищник. Скорее, собака, но какая собака!!!
Она была огромна. Если бы я стоял, то её тяжёлая голова возвышалась бы на уровне моего лица. Блестящая, абсолютно чёрная, как тьма космоса, шерсть, отражала на себе рельеф скрытых под нею мощных и упругих мышц. Из чудовищной чёрно-красной пасти торчали белоснежные огромные клыки. Сильные лапы, крепкая широкая грудь, толстые складки кожи на шее. Попробуй меня возьми! Классический волкодав! Но каким же в таком случае должен быть волк!? О, Боже!?
Чудовище, спокойно сидя на задних лапах, внимательно и задумчиво рассматривало меня.
— КХА, КХА, КХА …
Я лежал, не шелохнувшись, затаив дыхание. Что же делать? Я гол, безоружен, нахожусь в самой неудобной для такого случая позе, на спине. Никаких шансов нет ни на что. Правда есть один реальный шанс, — быть растерзанным и съеденным. Как грустно, как печально быть съеденным, даже не зная своего имени и не помня прошлого. А, собственно, мне было бы намного легче, если бы я его знал и что-то помнил?
Я вдруг неожиданно для самого себя нервно и громко рассмеялся. Звуки, издаваемые зверем, моментально прекратились. Я напрягся, ожидая какого-либо агрессивного движения с его стороны, но ничего особенного не произошло. Пёс всё так же неподвижно сидел рядом. Только голова его наклонилась под каким-то странным углом, язык и клыки исчезли под тяжёлыми складками кожи, грузно свисающей с верхних челюстей. Глаза собаки неестественно выпучились. В них я увидел не агрессию, а только искреннее и неподдельное удивление, смешанное с любопытством и, если можно так сказать применительно к животному, — печальное недоумение и скорбное сомнение. Боже, я явно схожу с ума!
Вдруг пёс как-то нервно поёрзал задом по песку, судорожно и протяжно зевнул и, совершенно неожиданно для меня, почесал лапой за ухом. Я ещё раз, но уже без надрыва и облегчённо расхохотался, больше ничего не боясь. Собака вздрогнула, неторопливо приподнялась и встала на все четыре лапы. Да, — это было совершеннейшее создание природы!!!
