— Милеша, Милеша, — лепетали они, а я попеременно то гладила их по вихрастым белобрысым макушкам то крепко притискивала к себе, пытаясь спрятать обоих под тулуп, чтобы не мёрзли.
— Всё будет хорошо, всё будет хорошо, — твердила как заклинание, вертя головой, ища дядьку Казима и чувствуя, как страх льдом сковывает внутренности. Только бы не сгорел, слёз тёти Маруши я не вынесу. — А где дядя Казим?
Тётка завыла, выдирая себе волосы. Я заледенела от ужаса с силой вцепившись в братишек.
— Да не реви ты, детей пугаешь, — проскрипела бабушка. — Вон он с твоей коровой. Я же говорила что хлев не сгорит. Далеко он от дома.
Мы вместе с маминой сестрой разом повернулись к пожару. Мужики, распахнув ворота, вчетвером тащили на улицу, прочь от огня, насмерть перепуганную тощую корову и телёнка.
— А ну пошла скотина безмозглая. — Орал дядька Казим, ковыляя на костяной ноге. Он тоже был в одних портках и развевающейся белой рубахе.
Увидев его живого и невредимого, почувствовала как ноги стали ватными. Тётя Маруша всхлипнула, бросилась к мужу и повиснув у него на шее разрыдалась ещё пуще. И в этот момент раздался жуткий трек. Дом разом накренился, пламя из щелей взметнулась ввысь, унося в небо столб искр и с жутким грохотом сначала крыша, а потом и бревенчатые стены начали заваливаться внутрь, оставляя на пожарище объятую пламенем почерневшую от сажи печь с трубой. Народ ахнул и отступил подальше, чтобы их не обсыпало искрами.
Я как очнулась, скинула тулуп, накинула его на старшего Сашку, младшего Антошку подхватила на руки.
— Нечего тут стоять, не лето. Бабушка, пойдёмте домой, у меня уха есть и печка ещё тёплая.
Сельчане расступились, пропуская нас. Дядька Казим тащил в нашу сторону повисшую на его руке жену, и переставшую сопротивляться корову. За ними семенил дрожащий от холода тонконогий телёнок.
— Мама! — Выдохнул мужчина с огромным облегчением, увидев мать живой и невредимой.
— Тут я, что со мной сделается, — проскрипела старушка.
А я поняла что у богов если и есть чувство юмора то очень извращённое. Давеча тётка звала к себе жить, а теперь вон как всё обернулось.
— Ну хоть все живы. — Это всё что нашлась сказать, и крепко держа братика на руках, развернулась и зашагала к дому.
Так мы и зажили. Переночевали в горнице, потому как здесь было теплей всего. Только корову с телёнком пристроили в хлеву, не тащить же их за собою в дом. А утром у нас побывала вся деревня, каждый нёс всё чем мог поделиться. Выражали сочувствие. Радовались, что нам есть где пережить зиму. И предлагали по весне отстроить новый дом.
Через три дня, когда пожарище окончательно остыло, сходили отыскали всё что уцелело. В основном металлические части тяпок, печных ухватов и прочей утвари. Что покорёжилось от жара снесли кузнецу, в обмен получив пару сковородок. Перетащили сено из их хлева и уцелевшие дрова в новый дом и на том забыли о страшной ночи.
Я из горницы опять перебралась в свою комнату, только вынесла в сарай кроватку сестрёнки, а её вещи снесла на чердак. Мальчишки заняли комнату моих братьев. Бабушке досталась комната на первом этаже поближе к основной печке, где раньше хранили шерсть и стояли прялки, а тётя Маруша и дядька Казим, проявив уважение к памяти моих родителей заняли комнату бабушки и дедушки. Корова и теленок вообще не ощутили переезда из одного хлева в другой и радовались что им дают много сена. В доме снова пахло едой, Сашка с Антошкой носились как угорелые и их мать не на шутку боялась что они переломают себе конечности однажды свалившись с лестницы. Но дом ожил, и вместе с ним и я.
Я помнила свое горе, но оно уже не жгло душу с такой силой как раньше. Времени жалеть себя не было. Нужно было ходить в лес за дровами, и проверять силки и сети. Мы с дядькой Казимом продолбили большую прорубь и чтобы не замерзала накрывали еловыми ветками и закидывали снегом. И хотя овощей и муки на хлеб у нас почти не было, зато появилось мясо и рыба, чему я была несказанно рада. За месяцы одинокого житья мне остопротивела похлёбка из овса. А скудные удои молока отдавали на прокорм маленькой тёлочке. Нам кашу не с чего варить, на сыр или творог того удоя всё равно не хватит. А выходим малышку, в следующем году будет уже две коровы, а это целое хозяйство.
Тётя Маруша пыталась привлечь меня к домашней работе. Я не отлынивала, понимая, что ей одной трудно но при любой возможности сбегала с дядькой Казимом и младшими братиками в лес. Иногда с нами напрашивались Иван с Федей. И постепенно ко мне вернулось ощущение прошлой жизни. Вот только мысли уехать из деревни и перебраться в город я не оставила и как хомяк паковала в мешок соболиные шкурки, которые добывала сама, без чьей либо помощи.
С наступлением весны, когда снег почти растаял и деревенские дороги развезло от грязи, а на деревьях проклюнулись почки, окрасив лес зелёной дымкой, чувство что пора уходить накатывало с такой силой, что я часами могла стоять на пригорке у реки и смотреть вдаль, мыслями уносясь за сотни миль отсюда. И вот однажды после ужина, отправив мальчишек наверх спать, дядька Казим сам заговори об этом.
— Чувствую ты мыслями не здесь, Милеша. Далеко собралась?
Тётка с навернувшимися на глаза слезами комкала в руках расшитое полотенце. Я понимала её чувства, пришли в дом и получается выживают меня прочь. Я бы на её месте тоже себя скверно чувствовала. Но это же не они меня гонят, я сама хочу уйти.
— В город подамся.
— Ох Милеша, зачем оно тебе? Кому ты там нужна? И что будешь делать? — Не выдержала и заговорила мамина сестра.
Пожав плечами, я опустила взгляд на свои руки, пальцы от волнения подрагивали. Так не пойдёт. Они не должны видеть, что я и сама задаюсь этим вопросом уже который месяц и не могу найти ответ. Но что уеду, решила твёрдо и будь что будет.
— Я хочу повидать другую жизнь. — Видя недоумение на лицах родных, поняла, что объяснять что-либо бесполезно и бесшабашно улыбнувшись добавила. — А не получится, вернусь обратно.
Тётка облегченно улыбнулась. Наверно боялась что я в серьёз, а сейчас решила, что это у меня блажь, погуляю лето да вернусь домой. С таким исходом, она могла согласиться. Дядька Казим кивнул, соглашаясь с таким решением.
— Так и быть, только погоди месяц, пусть весна вступит в силу, там и дороги просохнут, нечего грязь месить. Если к тому времени не передумаешь, соберём тебя в дорогу.
Но весна такое время года, когда каждый день полон забот, упустишь один и по осени урожай не соберёшь. Памятуя о голодной зиме все работали от утренней зари и до наступления ночи. В лес теперь с дядькой Казимом ходили сыновья, тётка занималась огородом а на меня свалилась остальная работа. С утра корову подоить и надавать сена им с тёлочкой, печь растопить, обед приготовить, подмести дом. Да ещё соседи притащили две дюжины цыплят и их надо было срочно пристраивать в курятнике, каждый день кормить и менять воду с подстилкой. А как потеплело решили перемыть все окна и устроить большую стирку. За зиму залежавшееся бельё и ткани приобрели нехороший запах, ещё немного и появилась бы плесень, а потом настало время сева и с рассветом все уходили в поле, готовить пашню. Лошади у нас не было вместо неё впрягался дядька. Тётка, шла за плугом я за ней, рассеивая рожь. Спасибо старосте, на общем собрании он сказал все запасы деревни поделить поровну, не за даром. По осени долг вернётся сторицей. Поэтому никто не роптал, понимали, что так правильно. Так что к вечеру уставали так, что ни рук ни ног не чуяли. Зато успели закончить сев до весенних ливней. Если летом от жары или ещё какой напасти не случится опять пожар, голод нам больше не грозит.
После недели ливней, на деревьях полопались почки и в воздухе витал смолистый аромат. Луга зазеленели клевером и народ готовился к первому покосу. На огороде зеленел укроп, щавель, поросль петрушки… и сорняки. Те перли как оглашенные и каждодневная прополка стала частью моей работы.
— Это они всё специально делают, чтобы про "дурь" свою забыла. — бухтела я под нос рыхля тяпкой землю, под грядку для огурцов.
