и это горе тщательно замалчивали и моя мать, и мой отец. Потому что стоило только
добрым соседям узнать, что Солерно остался без наследника – завтра же под стенами города развернулись бы боевые действия.
Мать была безутешна, отец – в отчаянии, и тогда я решила, что вполне могу выдать себя за брата.
Конечно, пришлось оставить монастырь, где я жила с десяти лет, оставить девичьи забавы, забросить вышивание и музыку, но я ничуть об этом не жалела. Стрелять из лука, охотиться и мчаться на горячей лошади было гораздо увлекательнее, чем вздыхать над пяльцами, размышляя – красные или темно-красные нитки больше подойдут для вышивки роз.
Без ложной скромности скажу, что принц из меня получился – что надо.
К сожалению, мать так и не оправилась от горя, и вскоре умерла, а вот отец, наоборот, приободрился. Он смотрел на меня с гордостью, хвалил и ставил в пример вельможам. Слишком поздно я поняла, что горе ударило моего бедного папу ещё сильнее, чем маму. Он и правда стал считать меня сыном, совершенно позабыв, что Альбиокко давно уже нет с нами.
– Ты идёшь? – окликнула меня Хильдика, и я встрепенулась.
– Прости, задумался, – ответила я, уже входя в роль принца.
– Оставьте тяжелые мысли, ваше высочество, – подхватила игру Хильдика. – Вас ждут государственные дела, а для этого разум должен быть ясен.
– Ты такая рассудительная, моя маленькая жёнушка, – пошутила я и ущипнула её за щёку.
Хильдика покраснела, но придав лицу строгое выражение указала мне на дверь.
Поправив берет, я вышла из комнаты, прошла коридором, куда никому кроме принцессы Хильдерики не позволялось входить, и оказалась в открытой галерее.
Незастекленные арочные окна открывали великолепный вид на море. Оно раскинулось совсем рядом – можно было услышать его мерный плеск. Солнце взошло над горизонтом и казалось огненным апельсином, который какой-то силач-великан забросил на небеса. Но мне некогда было любоваться лазурными волнами и солнечными апельсинами, потому что навстречу шел отец в сопровождении вельмож и слуг.
– Сынок! – радостно поприветствовал он меня, раскрыв руки для объятий.
– Доброе утро, отец, – сказала я и поклонилась, соблюдая придворный этикет.
– К чему эти церемонии? – отец обнял меня и расцеловал в обе щеки, привстав на цыпочки, потому что я была выше его на голову. – Скоро ты станешь королем, и это мне надо будет тебе кланяться.
– Вы никогда не будете кланяться мне, – ответила я с улыбкой. – Для меня вы всегда будете не только отцом, но и моим господином.
– Слышали? – отец с сияющим лицом обернулся к графу Лессио, маркизу Денито и остальным. – Что может быть прекраснее сыновьей почтительности?
– Только родительская любовь, ваше величество, – ответил граф.
– Родительская любовь – безмерна, а сыновья – прекрасна, – поправил его маркиз.
– Так и есть, – отец похлопал меня по плечу и оглянулся, досадливо нахмурившись. – А где Аранчия? Почему она не вышла поздороваться со мной?
– Сестра молится в домашней церкви, – ответила я как можно спокойнее, хотя мне всегда становилось жутко, когда отец – такой добродушный с сыном, начинал раздражаться, стоило только вспомнить о дочери. – Вы же знаете, – продолжала я ласково и терпеливо, – что Аранчия очень набожна, у нее молитвенное правило на четыре часа.
– Да, её мать была такой же, – кивнул отец. – Ладно, женщинам простительно быть слишком набожными. Хотя, как по мне, лучше бы она озаботилась выбором мужа.
– Всему своё время, – сдержанно сказала я. – И это мы с вами будем выбирать ей мужа. Вы же знаете, что женщины выбирают сердцем, а в делах брака сердце – плохой советчик.
– Мой сын рассудителен не по годам, – довольно произнес отец. – Но сам-то женился вовсе не по рассудку! – отец позабыл про дочь и настроение его сразу улучшилось.
Он шутливо погрозил мне пальцем, и Хильдика наклонила голову, чтобы спрятать румянец смущения и улыбку.
– Как твоя жена? – отец подмигнул мне и повел глазами в сторону Хильдики. – Имей в виду, я надеюсь ещё покачать внука на руках.
– На всё воля небес, – ответила я смиренно, стараясь не замечать кислые лица придворных.
– Возможно, следует прислушаться именно к небесам, – встрял в разговор Лессио. – Ваш брак длится уже семь лет, принц, а наследника всё нет. Возможно, следует подумать о…
– Замолчите, – сказала я негромко, но так, что графа сразу как припечатало. – Больше ни слова, если голова у вас не лишняя. Всякий, кто посмеет обидеть или усомниться в моей жене – будет убит.
– Я не обижал принцессу! – Лессио заметно побледнел.
– Значит, мне показалось, – произнесла я ледяным тоном, демонстративно взяла Хильдику за руку и поцеловала кончики её пальцев. – Моя жена – лучшая из женщин в этом мире. И другую я не пожелаю до самой смерти.
– Мой сын – настоящий рыцарь, – растрогано произнес отец. – А ты, Лессио, действительно, перешел все границы. Немедленно извинись перед моей невесткой.
Последовали неуклюжие и не совсем искренние извинения, после чего я, держа Хильдику за руку, прошла в Красную комнату, где принимали гостей и послов. Отец шел рядом и говорил о том, что сейчас многие болтают глупости, не подумав. И это – явный признак упадка нравов.
Придворные потянулись за нами, и я спиной чувствовала колючие взгляды.
Беда с этими верноподданными. Всё-то им желается сунуть нос в жизнь своих правителей.
Я ободряюще кивнула Хильдике, и она кивнула мне в ответ, но яркий румянец не сходил с её щек, и губы у неё дрожали, будто она с трудом сдерживала слёзы.
И беда с этими нежными девушками. Всегда у них глаза на мокром месте.
Себя я к нежным девушкам не относила, и плакать не собиралась. Собственно, мне и плакать было не из-за чего. Жизнь меня вполне устраивала. Пока устраивала… Пока…
Да, сегодняшнее утро началось как-то не так. Только что я переживала за Хильдику, но вот уже сама почувствовала, как в груди что-то противно и жалобно тенькает, будто жалуется крохотная птичка, которой подбили крыло.
Встряхнув головой, я заставила птичку замолчать и переступила порог приемного зала.
Пограничных лордов было пятеро. Я сразу узнала их. Не слишком приятные типы. Шпионы рассказывали, что они тайком вели переговоры с графом Ламброзо,
