я что-то не так надела? А служанка застеснялась — в очередной раз — и не поправила?
— Мейс а ли та? — с ударением на последнее слово поинтересовалась она.
Я чуть было не позабыла о собственном решении молчать и открыла рот, но тут же его поспешно захлопнула и развела руками, не забыв глупо улыбнуться.
Блаженная, что с меня взять. Говорят, в древности таких почитали.
Почитать меня не надо, главное на улицу чтобы не выбросили. Что я буду тут делать? Куда пойду? Не говоря уже о том, что у меня озеро не обследовано. Мне еще дорогу домой искать!
— Мейс а чи ринни? — нахмурившись еще внушительнее, вопросила дама.
Я улыбнулась шире.
Владелица кабинета перевела суровый взгляд с меня на служанку и принялась ее негромко, но с чувством отчитывать. Девушка вяло пыталась оправдаться, а потом и вовсе замолкла, то и дело неприязненно поглядывая на меня.
Прости, милая, но я честное слово не знаю, чем тебе помочь. Кто бы мне помог. Например, вложил в голову знание местного языка! В тех немногих книгах, что я читала о попаданках, они всегда сразу магическим образом разбирались в лексике, обычаях и традициях нового мира, и ни разу не ошибались, как величать принца или графа.
А тут еще неизвестно, есть ли принцы и графы.
Или магия.
Пока что ни одного признака ее существования я не заметила. На столе стоял самый обычный подсвечник с тремя желтоватыми свечами — никаких сияющих шаров или висящих в воздухе огоньков.
Дама повысила голос, поглядывая на меня, и я поняла, что пора вмешаться. Быстро-быстро заморгала, преданно уставившись в одну точку сразу за ее плечом, и на глаза навернулись слезы. Доигрывая до конца, я скривила рот, будто с трудом сдерживаю рыдания, и шумно втянула носом воздух.
Хозяйка кабинета оборвала тираду на полуслове и уставилась на меня. Я — на нее, распахнув покрасневшие от недавнего плавания глаза и прерывисто дыша.
— Мейс а сирим? — сомневаясь, протянула дама.
Я обернулась на служанку, та едва заметно кивнула.
Истово надеясь, что мне сейчас не предложили выметаться немедленно, я поспешно закивала. Кажется, все сделала правильно, потому что дама немного расслабилась и откинулась на спинку кресла.
— Тэ! — она взмахнула рукой, отсылая нас. Это я и без перевода поняла.
Служанка дернула меня за рукав и вытащила в коридор. Начала было что-то тараторить, но покосилась на мое непонимающее лицо, замолкла, снова ухватила за рукав и повела за собой.
Я постепенно привыкала ходить за ней, как баран на веревочке.
Какая разница, куда. Главное, не на улицу!
Уже через неделю я выучила основные глаголы: есть, спать, убирать, пошла вон.
А еще, что я — ансунэ, то есть падшая женщина.
Но получившая за грехи наказание в виде немоты и вроде бы раскаявшаяся, а потому допущенная в святая святых — пансион для юных девиц на выданье.
Ну, как допущенная… Мне выделили комнатушку в самом дальнем углу флигеля для прислуги, у чёрного хода и наказали не отсвечивать. Жестами. Я не жаловалась — поближе к выходу, поближе к кухне, у самой помывочной, то есть зимой будет тепло и за водой недалеко бегать.
Языка я не понимала вообще. Мне пришлось учить его с нуля, медленно и тяжело, причем на слух, потому что садиться за парту вместе с детьми мне никто не позволил, а заниматься отдельно тем более не спешили.
Ведь кроме «ансунэ» я была еще и «дунда» — то есть дурочка. Сколько Верити, служанка, помогавшая мне в первый день моего появления, ни пыталась со мной объясниться, как ни бились кухарка и ее помощницы — я лишь разводила руками и глупо улыбалась. Не понимаю простейших вещей, тупа как пробка.
То, что я просто не знаю языка, им в голову не пришло. Городок располагался в такой глуши, что иностранцы сюда никогда не доезжали. Нечего им здесь делать — ни производств, ни секретных объектов, ни маломальского культурного центра. Да и любой турист обычно сносно объяснялся на сандарском.
Сандар — так называлась страна, в которой я оказалась. Больше всего она напоминала викторианскую Англию, в самом ее пуританском проявлении. Нескоро я поняла, что рубашку мне предложили во время мытья не для того, чтобы одеться после — нет, я должна была в ней и купаться, дабы не смотреть на греховную плоть.
Мне безумно повезло, что пруд, в котором я вынырнула, располагался на территории пансиона. Окажись я в центральном парке, меня тут же сдали бы в полицию. Что там делают с продажными женщинами, тем более проклятыми высшими силами, не хочу даже думать. Воображение у меня богатое.
А так — приютили, кормят два раза в день, зарплату назначили. Прямо скажем, невеликую, но почти как у остальных. Мне вполне хватило на запасное платье и набор нижних рубашек. И обувь! Как оказалось, ее здесь делали исключительно индивидуально, по ноге, так что пришлось разориться на две пары — домашнюю и уличную. А еще скоро придется зимнюю заказывать!
Парик я спрятала как могла — под кровать. Обработав, просушив, и заплетя на нем несколько плотных кос, чтобы лучше хранился. Чтобы не демонстрировать натуральный цвет волос, каждое утро тщательно заматывала голову длинной полосой ткани. Изнашивать ценный маскировочный элемент я не собиралась, а если буду натягивать его каждое утро, надолго его не хватит. Тут никаких средств по уходу нет! Тем мылом, что лежало в общем доступе, я стирала по мелочи, но мыться брезговала. От одного раза мне всю кожу высушило так, что я еще неделю чесалась.
Другие служанки мелочами не заморачивались, стирали исподнее раз в неделю, и то не всегда, а на меня, регулярно таскающую в комнату тазик с мочалкой, посматривали косо, но молчали.
Нижнее белье я прикупила в лавке в городе, как только научилась понимать, когда со мной здороваются, а когда посылают подальше. Владелица лавки посмотрела на меня косо, но вещички продала. Лишь потом, много позже, я поняла причину ее странного взгляда. Оказывается, здесь считали, что приличным дамам ничего под юбкой носить не полагается, а прикрываются там только женщины не слишком тяжелого поведения.
Собственно, ансунэ.
Городок Тормот представлял собой классический образец глухой провинции Сандара. Да, наверное, любой провинции. Мое внезапное появление в пруду обсуждали около месяца, пока кумушки не постановили, что я верно намеревалась утопиться, устав от жизни во грехе. Но Высший милостив, и меня спасли. Местрис Осборн, управляющая пансионом,
