голод.
Мы с Иланой никогда не согласимся с некоторыми вещами.
— Меня не будет некоторое время, — сказала я, меняя тему. — Я просто хотела сообщить тебе, чтобы ты не волновалась.
Лицо Иланы стало неподвижным. Даже в тусклом свете я увидела, что она побледнела на два тона.
— Вот сволочь. Ты это делаешь.
Мне не хотелось заводить этот разговор, хотя я знала, что он состоится.
— Тебе стоит подумать о том, чтобы временно покинуть внутренний город, — продолжила я. — Поехать в районы. Я знаю, ты ненавидишь это, но по крайней мере там…
— К черту это!
— Это Кеджари, Илана. Здесь небезопасно для тебя, как и для любого человека за пределами защищенного района.
— Защищенный район. Эти трущобы. Есть причина, по которой я уехала. От них воняет несчастьем. — Она сморщила нос. — Страданиями и мочой.
— Там безопасно.
Я не упустила иронии, сказав это, когда я была вся в крови после возвращения из того места.
— Не неси чепуху. Безопасность переоценена. Что это за жизнь? Ты хочешь, чтобы я уехала, когда на пороге моего дома произойдет самое захватывающее событие за последние два столетия? Нет, милая. Я этого не сделаю.
Я говорила себе, что буду сохранять спокойствие — я знала, что Илана, скорее всего, не станет меня слушать. Тем не менее, я не смогла сдержать разочарование в своем голосе.
— Ты ведешь себя глупо. Это всего лишь несколько месяцев. Или даже несколько дней! Если бы ты уехала только на открытие…
— Глупая здесь ты! — прошипела она. — Это он говорит? Так он называет тебя, когда ты хочешь сделать что-то вне его контроля?
Я выдохнула сквозь стиснутые зубы. Да, Винсент назвал бы меня глупой, если бы я отказывалась защищать себя без веской причины. И он был бы прав.
Человеческий район может быть трущобами, но, по крайней мере, у людей там была защита. А здесь? Я не знала, что случится с Иланой или с любым человеком во внутреннем городе, когда начнется Кеджари. Особенно с теми, кто уже подписался своей кровью.
Я слышала истории о том, как людей использовали на этих турнирах. Я не знала, что из них правда, а что преувеличение, но от них у меня сводило живот. Иногда мне хотелось спросить Винсента, но я знала, что он подумает, что я беспокоюсь за себя. Я не хотела, чтобы он беспокоился обо мне больше, чем уже беспокоился. И… он не знал, насколько мы с Иланой сблизились за последние несколько лет.
Винсент многого не знал. Части меня, которые не соответствовали его видению того, кем я была. Точно так же, как были некоторые части меня, которые Илана никогда не поймет.
Тем не менее, я не знала, что бы я делала без них. Здесь у меня не было семьи. Кто бы ни был со мной в том доме, когда Винсент нашел меня, он был убит. Если какие-то дальние родственники и остались, то они были заперты где-то там, куда я не могла добраться, по крайней мере, до тех пор, пока не одержу победу в Кеджари. Но у меня был Винсент, и у меня была Илана, и они стали всем, чем я представляла себе семью, даже если ни один из них не мог понять все противоречия во мне.
Теперь, когда вероятность потерять Илану вдруг показалась слишком осязаемой, страх сжал мое сердце и не желал его отпускать.
— Илана, пожалуйста. — Мой голос странно звучал. — Пожалуйста, просто уходи.
Лицо Иланы смягчилось. Она положила сигару в переполненную пепельницу и приблизилась настолько, что я смогла сосчитать морщинки вокруг ее глаз. Ее рука погладила мою щеку. От нее пахло дымом, слишком резкими духами с ароматом роз и кровью.
— Ты милая, — сказала она. — Колючая, но милая. В кислой манере. Как… как ананас.
Вопреки всему, уголок моего рта искривился в подобии улыбки.
— Ананас?
Какое нелепое слово. Зная ее, она, вероятно, выдумала его.
— Но я устала, милая. Устала бояться. Я уехала из округа, потому что хотела посмотреть, каково здесь, и это оказалось именно тем приключением, которое я хотела. Я каждый день рискую своей жизнью, чтобы быть здесь. Как и ты.
— Тебе не нужно быть глупой.
— Это своего рода бунт, чтобы больше не переживать. Я знаю, что ты знаешь это так же хорошо, как и я. Даже если ты засунешь цвета в дальний угол комода. — Она бросила взгляд на мою испачканную кровью одежду. — Даже если ты прячешь их в тени переулков района.
— Пожалуйста, Илана. Всего на неделю, пусть даже не на полное время проведения Кеджари. Вот. — Я протягиваю шарф. — Возьми эту слишком яркую вещицу и отдай мне, когда вернешься, и я даже обещаю, что буду ее носить.
Она долго молчала, потом взяла шелк и положила его в карман.
— Хорошо. Я уеду утром.
Я вздохнула с облегчением.
— Но ты. Ты, упрямая крыска… — Ее руки оказались у моего лица, сжимая мои щеки. — Будь осторожна. Я не буду читать тебе лекции о том, что он заставляет тебя делать…
Я вырвалась из ее шокирующе сильной хватки.
— Он не заставляет меня ничего делать.
— Вот еще. — Я успела вовремя отойти, потому что насмешка была настолько злобной, что в воздух полетели капли слюны. — Я не хочу смотреть, как ты становишься одной из них. Это было бы… — Ее челюсть сжалась, и ее глаза искали мое лицо, волна раздражающих сильных эмоций отразилась на ее выражении лица. — Это было бы чертовски скучно.
Это было не то, что она хотела сказать, и я это знала. Но у нас с Иланой были именно такие отношения. Вся грубая честность, вся неприятная нежность скрывались в том, чего мы не говорили. Точно так же, как я не сказала бы вслух, что участвую в Кеджари, она не сказала бы вслух, что боится за меня.
И все же меня поразило, что она была на грани слез. Только теперь я по-настоящему осознала, что у нее была только я. У меня, по крайней мере, был Винсент, но она была одна.
Мой взгляд переместился на часы, и я выругалась.
— Мне нужно идти, — пробурчала я, отступая к окну. — Не напивайся до смерти, старая карга.
— Не нанизывай свою задницу на палку, как на шампур, — ответила она, вытирая глаза, и все намеки на ее прежнюю уязвимость исчезли.
Сумасшедшая старая стерва, подумала я с нежностью.
Я распахнула окно, и пар летнего дождя ударил мне в лицо. Я не хотела делать паузу, но что-то тяжелое сидело на кончике моего
