вспышки боли, я настороженно прислушалась к себе. Голова казалась лёгкой и невесомой, а привычный нестерпимый гул и давление в висках вдруг исчезли. Мысленно порадовавшись ясности разума и отсутствию головокружения, я попыталась подняться, но тело… оно будто было чужим, неповоротливым, слабым, и отказывалось мне подчиняться. С большим трудом мне удалось заглушить подступающую панику и прогнать прочь жуткие мысли о параличе, и я, стиснув зубы до скрежета, сжала руки в кулак, чуть приподнялась. И наконец осмелилась немного приоткрыть глаза, чтобы тут же их распахнуть в немом изумлении.
Комната, в которой я находилась, не была похожа на низенькую клетушку с бревенчатыми, оштукатуренными и окрашенными в белый цвет стенами. Здесь не было приземистого буфета с выстроенными в ровный ряд щербатыми кружками и блюдцами. Не было пошарпанного кресла и полосатых домотканых дорожек на дощатом потёртом полу. Эта комната была просторной, с огромной кроватью в центре, массивным шкафом у стены с поблёкшими от времени обоями и оттоманкой у широкого окна, сквозь которое пробивался розовый с золотом свет.
Изумлённо осматриваясь, гадая, как я могла очутиться в этом незнакомом месте, мой взгляд невольно отмечал вычурные лампы, стоящие на прикроватной тумбочке и на большом письменном столе. Кресло из тёмного, отполированного до блеска дерева, на котором был кем-то небрежно брошен плед, тоже поражало своими необычными формами. Небольшой, сложенный из красного кирпича камин со следами сажи восхищал кованой решёткой и невероятно красивой подставкой для кочерги и совка. Несколько деревянных рамочек с портретами на его полке тоже привлеки моё внимание своими витиеватыми узорами и позолотой. Медленно переводя свой взор с небольшой рамки с портретом ребёнка двух лет, показавшегося мне смутно знакомым, на свои руки, я некоторое время оторопело рассматривала худые, бледные до синевы пальцы. С недоумением взирала на виднеющиеся под прозрачной кожей тоненькие голубые вены, на аккуратные ноготки, безрезультатно ища след ожога на запястье и рваный шрам после запоминающейся встречи с соседским псом.
— Как такое возможно, — ошеломлённо просипела, рассматривая небольшое колечко с маленьким красным камешком на левой руке, обратила свой очумелый взгляд на крохотную ступню, торчавшую из-под одеяла, пробормотала, — это не…
— Мадам! — не дала мне договорить круглощёкая девица, неожиданно шумно ворвавшаяся в комнату. Невысокая, пышнотелая, с пухлыми губами и тоненькими бровями, которые терялись на её широком лице. На девушке лет двадцати пяти на вид было надето необычное платье из травчатого люкзора (определение ткани, как-то само вдруг возникло в моей памяти). Его верхняя часть плотно обтягивала поистине выдающиеся формы, а вот юбка, собранная в небольшую складку на талии, свободно и естественно ниспадала на бёдра. Туфли на высоком каблуке с большой пряжкой спереди, выглядывающие из-под подола, казались грубыми и неаккуратно сшитыми. Рассматривая их, в моей голове всплыло незнакомое мне слово «Кромвель», и я была уверена, что эти странные туфли назывались именно так.
— Мадам Делия, — испуганно выдохнула девушка, прерывая мои рассеянные мысли. На её лице неожиданно промелькнули бессильная злость и досада, но они тут же были стёрты ласковой, заботливой улыбкой, — мадам Делия, вам лучше? Как же я рада! А я говорила, что микстура вам обязательно поможет. Сейчас принесу вам завтрак, а после выпьем лекарство.
Заботливо воркуя, не дожидаясь моего ответа, девушка метнулась назад к двери и уже через секунду закатывала в комнату небольшой столик, на нём стояла миска с сероватой массой, кружка с водой и бутылочка из тёмного стекла.
— Вы сегодня чудесно выглядите, — продолжала угодничать девица, бережно поправив на мне одеяло, — сейчас съедите кашу, силы к вам вернутся, и мы погуляем с вами по саду.
— Мне не хочется, Ора, — просипела хриплым голосом, отворачиваясь от поднесённой ложки с серой, не вызывающей аппетит кашей, — я хочу выпить чай.
— Но… мадам Делия, — жалобно застонала то ли сиделка, то ли служанка, притворно нахмурив брови, — вам нужно поесть… ну хоть ложечку.
— Нет, Ора, — твёрдо произнесла, с удивлением прислушиваясь к своему, но такому чужому голосу, вдруг потрясённо застыла, осознав, что мне знакомо имя девушки, которую я впервые вижу.
— Мадам Делия, мсье Эмиль будет недоволен, — укоризненно проговорила сиделка (а я почему-то находилась в полной уверенности, что эта девушка именно моя сиделка), она, вскоре мягко улыбнувшись, добавила, — тогда выпейте микстуру, а я принесу вам чай.
— С молоком и кусочком горького шоколада, — зачем-то уточнила я, послушно выпивая вязкую как патока и приторную как мёд жидкость, которая тотчас обжигающей лавиной, хлынула по моему горлу, растекаясь внутри, принялась терзать грудь судорожным кашлем. Следом острая боль пронзила живот, она рвала меня на части и сводила с ума, а голова медленно превращалась в сгусток невыносимой боли, и по мере того, как она усиливалась, неясные образы, чужие воспоминания становились чётче и насыщенней…пока благословенная темнота не поглотила мой разум, даря долгожданное облегчение.
Не знаю, сколько времени я пробыла в беспамятстве, но стоило мне только чуть приоткрыть глаза, как яркий свет больно по ним резанул. Пару раз моргнув, снимая белёсую пелену, я несколько мгновений лежала неподвижно, собираясь с силами, прислушивалась к телу. Голову больше не сдавливали тиски. В груди немного ныло тупой, тянущей болью. А туман, что заслонял неясные образы, наконец исчез, открывая мне чужие воспоминания, которые я принимала за свои. Было странно, но удивительно естественно прокручивать в голове сразу две параллели жизни… мою и Дель.
Сейчас обрывки воспоминаний будто в ускоренной перемотке складывались в правильную картину. Словно разбросанные пазлы, они собирали мою новую жизнь по кусочкам. Мои мысли стали живей, ярче, не скованные болью, они роились словно в пчёлы в потревоженном улье. Сопоставляя воспоминания моей предшественницы и свой небогатый опыт, мне стало многое понятно.
Делия Рейн — любимая дочь, обласканная и желанная. Она была тихим, послушным, мечтательным ребёнком. И она ничуть не изменилась, выросши и превратившись в красивую девушку. Отец её баловал, мать очень любила, но Дель никогда не злоупотребляла их добротой и щедростью, напротив, сама искренне любила маму и отца. Но как всегда в любых мирах, прекрасные и чудесные времена порой заканчиваются. По необъяснимым обстоятельствам родители Делии погибли, и в одночасье восемнадцатилетняя девушка осталась совсем одна. Растерянная, убитая горем, Дель доверилась другу и партнёру отца. Сначала положилась на старшего Доумана и отдала ему в управление всё своё имущество и даже слугами в её доме он распоряжался. Но и этого семье Доуман оказалось мало, красавец и любимец всех молоденьких девиц не слишком долго усердствовал, соблазняя неискушённую Дель, и вскоре, выдержав положенное время траура, девушка вышла замуж за Фрэнка Доумана. А после, когда родился сын и наследник, её начали травить. Медленно, на протяжении целого года подливая яд, от которого Делии становилось дурно и мутился рассудок. И на этом Фрэнк не остановился, не жалея молодую супругу, показательно водил её по светским раутам, демонстрируя всем, как бедняжка болеет. А после сослал сюда, в старое поместье его бабки, в продуваемое здание, находящееся на окраине городка Диншоп. И вот уже не протяжении пяти лет никак не может дождаться, когда жёнушка отдаст концы. Ведь согласно завещанию отца Делии, которое огласил поверенный, друг и свёкор в одном лице: «Единственной наследницей долины Рейн, кирпичного завода и прочих богатств остаётся Делия или её дети».
Спустя, наверное, час, приведя свои мысли в порядок, я с трудом приняла вертикальное положение и осмотрелась. Комната была пуста, утренние лучи проникали сквозь прозрачные занавески, заливая комнату мягким, приветливым светом. Боль в груди понемногу отступала, голова была ясной и полной идей, а душа требовала отмщения. Бедняжка Делия до самой своей смерти безоговорочно верила мужу, его отцу и своей сиделке, послушно выпивая яд, надеясь на излечение и скорую встречу с сынишкой.
Горестно вздохнув, я невольно покосилась на небольшой столик, который так и остался стоять рядом с моим ложем. Со злостью и праведным гневом взяла флакон с отвратительной жидкостью в нём, вертела и так, и эдак, глядя на отблески солнца на гранях закупоренной бутылочки, прошептала:
— Я уже не та Делия Рейн, любимый Фрэнк.
Глава 3
Глава 3
— Ора-а-а, — умирающим
