И даже вторжение иноземной армии не изменило многовековые традиции. Больше того — со времени оккупации традиции для северян стали еще более важными, еще более ценными. Когда стоишь на пороге, за которым можешь потерять свою свободу, свою индивидуальность и историю — о многом начинаешь задумываться иначе, многое начинаешь ценить сильнее.
Помню в детстве многие древние традиции и ритуалы казались мне глупыми и надуманными. Зачем играть свадьбы осенью, когда портится погода, если можно сыграть летом — под солнцем и в зеленой листве? Лишь со временем поняла — только осень покажет, насколько подготовился мужчина, чтобы взять в свой дом женщину и обеспечить ее всем необходимым, не позволить ей голодать или замерзнуть в дырявом доме.
Сейчас я трепетно держусь за традиции моего народа.
Стараюсь держаться.
Сегодня ударили первые сильные морозы. Весь внутренний двор замка, еще вчера залитый водой, заледенел и превратился в один сплошной каток. Пришлось забрасывать лед землей, иначе не избежать калечных и увечных. Зато уж кому такое изменение погоды пришлось по-настоящему по душе — так это Келу, нашему с Тьёрдом сыну. Сорванец настолько быстро освоился с непривычными условиями, что чуть не сразу после завтрака, с криками и самыми воинственными завываниями, окруженный неизменной парой лохматых волкодавов, понесся на улицу, где вытребовал себе в единоличное пользование просторный угол, в котором устроил себе каток, раскатав и без того скользкий лед до зеркального состояния. Когда же во второй половине дня наш плотник одарил Кела специально для него смастеренными санками, счастью сына и вовсе не было предела.
Сейчас, сидя в каменном зале, не могу не улыбаться, глядя на него, обессиленно растянувшегося перед огнем. И верные волкодавы рядом. Ему всего полгода — и мне, признаться, немного тревожно, потому что слишком быстро он растет. Мне так хочется задержать это время, растянуть его, чтобы насладиться отпущенным мне временем материнства, когда я могу заботиться о нем, когда нужна ему. Потому что он уже сейчас в своем развитие догнал, а где-то и перегнал, пятилетних детей.
Мне хочется остановить время.
Хочется рассказать ему все легенды и все сказки, которые знаю, хочется, чтобы он сейчас, именно сейчас услышал мои самые любимые северные песни и сказания, чтобы он гордился той землей, на которой родился, чтобы она стала для него родной. Стала для него домом.
Я очень боюсь не успеть что-то ему сказать, чему-то научить.
Поток неспешных мыслей обрывает стук в большие входные двери, вслед за которыми одна из створок отворяется — и на пороге появляется капитан замковой охраны. Он из людей Тьёрда — и я довольно хорошо его знаю: суровый халларн с кривым шрамом через все лицо, который он получил при обороне моего замка. Его внезапное вторжение — очень плохой признак, так как по мелочам меня либо не беспокоят, либо посылают гонцом одного из замковых служек.
Поворачиваюсь к гостю, краем глаза отмечая, что шум разбудил Кела — сын сонно жмурится, пытаясь понять, что происходит. Волкодавы вокруг него уже стоят на лапах — не рычат, но явно готовы вступиться за своего маленького хозяина, если это потребуется.
— Госпожа! — голос халларна сбивается тяжелым дыханием — он быстро бежал. — У ворот человек. Он просит пустить его в замок.
В столь поздний час да по такой погоде?
— Что за человек?
— Он назвался Кел’иссом, заклинателем Костей.
— Назвался? — меня чуть ли не силой выдирает из кресла.
С того дня, когда Тьёрд летал на место гибели заклинателя, прошло… больше двух недель. Я и думать забыла о том кошмаре своего мужа, а когда он вернулся, то выглядел скорее озадаченным — вроде бы действительно должен был слетать, а по итогу ничего не узнал и толком не сделал.
Неужели?!
Тогда почему капитан так напряжен?
— Что-то не так? — спрашиваю, ожидая в ответ любую беду.
— Я не узнаю его, госпожа. Поверьте, господина Кел’исса в лицо видел много раз, и уж… Могу я просить вас подняться на стену и самолично решить — пускать его в замок или нет.
Я уже несусь у длинной вешалке с теплыми накидками. Обуваюсь и выскакиваю в темноту. Лишь перед выходом прошу Кела подняться в свою комнату.
На улице ледяной дождь, ветер. Лицо сразу обдает промозглой влагой, чуть было не поскальзываюсь в подтаявшей грязи, но халларн аккуратно поддерживает под локоть и тут же отстраняется.
Мы поднимаемся на стену, здесь уже толпится чуть ли не весь гарнизон — с оружием, масляными фонарями. Но я не смотрю по сторонам, передо мной расступаются, склоняют головы, а все мое внимание устремлено туда, за стену, в полумрак, едва-едва подсвечиваемый светом фонарей.
И там стоит человек — пародия на человека, точно огородное пугало, на которое нерадивые хозяева набросили самое потрёпанное и драное одеяние, какое только нашли в загашнике своего дома.
— Привет, Дэми, — это не голос — это хриплый стон умирающего животного, — вижу, ты в добром здравии. Жаль Тьёрд не видит, какой красавицей ты стала.
Игнорирую его последнюю фразу — Кел’исс ничего не может знать о воскрешении Тьёрда.
Но это не голос заклинателя, и не его лицо — вместо лица у этого… человека — восковая маска, кажется, даже губы на ней не двигаются. Живой мертвец, поднявшийся из могилы. Больше всего ночной гость напоминает мне тех самых одержимых, которые чуть не превратили Красный шип в руины.
— Опустите ему фонарь, — отдаю приказ дозорным.
Пятно света, покачиваясь на веревке, приближается к человеку за стеной — и тот сам протягивает руку, берет фонарь и подносит его к своему лицу.
На этом лице живут только глаза — пронзительные, пытливые и, несмотря на переполняющую их боль, насмешливые.
Я помню эти глаза. Очень хорошо помню.
«Ты возвращаешься домой. У тебя есть кое перед кем долг…»
Так он говорил в нашу последнюю встречу?
— Как сын, Дэми? Радует мать? — его губы все же немного размыкаются.
— Впустите его, — говорю тихо-тихо, так как в горле пересохло, а внутри все клокочет. Не знаю, от чего больше — от страха или от шока. Скорее, от всего разом. И я даже не поручусь за правильность принятого решения. Как такое вообще возможно? Я же видела тот взрыв, видела обрушение горы. Там нельзя было выжить.
Но это точно заклинатель Костей. Его глаза, его манера говорить.
Пока спускаюсь со стены — Кел’исс уже во дворе замка. Пошатывается на подгибающихся ногах — того и гляди грохнется без чувств.
— Помогите ему, — отдаю приказ — и заклинателя под руки ведут в тепло, в каминный зал.
Он было дергается вырваться, когда к нему прикасаются, но тут же оступается — и левая нога сгибается в голеностопе под неестественным углом. Ни возгласа, ни ругательства, только мгновение промедления — и далее покорное следование с воинами.
— Лекаря, быстро!
Мои слова ловят на лету, подчиняются беспрекословно. Не верю, что халларны смерились с тем, что теперь их госпожа — одна из дикарок, на землю которой она пришли с огнем и мечом. Но меня мало заботят их мысли, мне нет дела до их уязвленного самолюбия. Да, подобное отношение нисколько не красит меня, ведь, если здраво рассудить, слушаются они не меня, а Тьёрда. Но я и без того достаточно запачкалась еще задолго до времени, когда на Север пришли захватчики. А если по шею измазался в дерьме — заботиться о чистоте лица уже не приходится.
К моменту, когда мы добираемся до зала, заклинатель практически уже не переставляет ноги, воины просто тащат его на руках. Внутри нас уже ждут — куча народа, но большинство вытащились просто поглазеть. Что ж, понимаю их, слухи по замку распространяются со скоростью сквозняка. Но лишние люди здесь не нужны, потому сразу же отсылаю большинство по своим комнатам, грозя тем, кто проявляет слишком много любопытства, дополнительной работой на всю ночь.
Глазеть хотят многие, работать ночью — нет.
И только теперь, когда людей в зале остается совсем немного, понимаю, что Кел все еще здесь. Сын, взъерошенный после сна, смотрит на ночного гостя с чуть сощуренным взглядом, точно оценивает исходящую от него опасность.
