до бешенства, чего ранее за собой не замечала. Я сделала логический, на мой взгляд, вывод, что это, возможно, отголоски воспоминаний на меня так влияют. Все же мадам Жанет по отношению к своей собственной дочери была той ещё гадиной.
Не знаю, может, женщина выдохлась или отправилась за подмогой, но вскоре в дверь перестали колотить, а из коридора больше не доносилось ни звука. Ещё раз потянувшись и широко зевнув, я сползла с кровати и отправилась знакомиться с ванной комнатой.
Там тоже всё было до ужаса скучно и серо. Единственными приятными цветами радовала плитка на стенах в мелкий розовый цветок и несколько бутыльков из зелёного стекла, в которых оказался шампунь и жидкое мыло, кстати, приятно пахнувшее розой.
Пока набиралась ванна, я стащила с себя платье, сорочку и милые бабушкины трусики, оставшись нагишом, медленно подошла к зеркалу и принялась себя изучать.
Невысокая, наверное, метр шестьдесят пять, красиво сформированное тело, отличные густые волосы, чистое, без оспин лицо и шикарные глаза. Всё это скрывалось под пышными балахонами, бледной до синевы пудрой и прочей гадостью, которая делала девушку практически неузнаваемой.
Я отчасти понимала Бриджет, которая воспользовалась неуверенностью Кэтрин в своих корыстных целях и намеренно уродовала девушку своими советами. Но куда смотрела её мать? Если она так мечтает выгодно продать дочь на брачном рынке, почему она не проследила, что носит на приёмы Кэтрин?
Ломала голову об этих странных нестыковках я до момента, пока ванна не набралась. И опускаясь в чуть горячеватую воду, пахнувшую розами — не пожалела и вылила в неё четверть бутылька, — я постаралась не думать обо всех этих неприятных личностях и проблемах хотя бы некоторое время…
В час я не уложилась, хотя честно старалась и в ванной пробыла всего минут двадцать. Заминка вышла у шкафа, выбор одежды был скудным, а цвета однообразными: коричневый, серый, тёмно-синий и опять красный бархат, будто кто-то купил слишком много ткани на обивку мебели, а что осталось, пустили на платья.
Разложив на кровати всё своё богатство, я, прохаживаясь по комнате, задумчиво рассматривала наряды. Выходить в том, что есть, я не хотела — если уж приниматься менять правила, то надо начинать с внешнего вида. Заказать наряд на мой вкус у портнихи сейчас не получится, в магазин за новым платьем тоже надо в чём-то идти, а значит, придётся опять импровизировать.
Безжалостно отрезав нижнюю часть от коричневого платья (на нём воланов не было), я надела получившуюся юбку поверх нижней белой рубахи, она была столь закрытой, что вполне сошла за блузку. Рваные края спрятала за поясом, который прекрасно заменил подхват для штор, и цвет был почти подходящий. С обувью оказалось намного проще, ее под длинной юбкой не было видно. Волосы я собрала в растрёпанную косу, а косметикой не решилась пользоваться, не ведая её состав.
Напоследок оглядев своё отражение, я осталась довольна увиденным, хотя знала, что мой наряд немного выходит за рамки приличия. Но моя репутация после вчерашнего приёма уже горит праведным огнём и её уже ничем не испортишь, так что будем продолжать эпатировать светский народ. Прихватив с собой сумочку, я покинула комнату…
— Кэтрин, милая, ты так рано ушла… — приторным голосом протянула мадемуазель Бриджет, едва я вошла в гостиную. От изумления, никак не ожидая увидеть эту особу в своём доме, я даже на мгновение растерялась, но быстро вернула на лицо приветливую улыбку и, не обращая внимания на ошеломлённый взгляд маман, прошествовала к дивану. А «подруга» тем временем продолжила свою сладкую речь:
— Вышло какое-то недоразумение, я сказал Джону, что тебе стало плохо, и увела тебя в спальню. Кто этот мужчина, я не знаю, наверное, вор…
— Угу, грабил комнату и так устал, что решил прикорнуть, — совершенно серьёзным тоном проговорила, подзывая к себе замершего у двери дворецкого.
— Да, — обрадованно подхватила Бриджет, довольно улыбнувшись моей покладистости.
— Вот видишь! Всё разрешилось, тебе просто стало плохо, — тут же продолжила мадам Жанет, — мадемуазель Бриджет рассказала об этом мсье Джону. Уверена, что он всё понял и простил тебя, но, как и все мужчины, не может сделать первый шаг. Ты должна сейчас же отправиться к нему и поговорить.
— Томас, распорядись подать мне чай, и пусть Мари приготовит для меня бутерброд с мясом и зеленью, — произнесла я, игнорируя гостью, и, обернувшись к маман, как бы между прочим добавила, — странно… Пока Бриджет не напоила меня неприятным на вкус шампанским, я себя прекрасно чувствовала. Но вот ведь незадача — после всего лишь одного выпитого бокала мне внезапно стало дурно.
— Его привезли из Франбергии, оно коварно: пьётся легко, но быстро ударяет в голову, — тут же поспешила пояснить девушка, из чего я сделала вывод: её визит — не что иное, как проверка, догадываюсь ли я о её подлости или нет.
— Помню, и мне на одном приёме однажды стало плохо, — промолвила маман, так ласково улыбаясь гостье, что меня невольно передёрнуло.
— Не исключаю такого, но на всякий случай приказала отнести часть напитка констеблям, — уверенно заявила, не скрывая удовлетворённого вздоха, заметив промелькнувший страх на лице «подруги». Мой откровенный блеф сработал. Сейчас, конечно, Бриджет вспомнит, что она предусмотрительно забрала из моих рук бокал и отдала его слуге, а значит, я не могла ничего отнести, но мне было достаточно и того, что я увидела. А ещё теперь она понимала, что я знаю о произошедшем и о том, кто это всё затеял.
— Ты права, если констебли что-то найдут, я непременно подам жалобу на поставщика этого шампанского, — проворковала Бриджет, не отводя от меня свой пристальный и такой «честный» взгляд, — но я полагаю, ты ошибаешься, все остальные гости чувствовали себя прекрасно.
— Не сомневаюсь… спасибо, Томас, — поблагодарила старого дворецкого. Увидев, как он споро расставляет на столе тарелки и чашки, я поднялась с дивана, прошла к чайному столику у окна и с удобством расположилась в рядом стоящем кресло.
— Кэтрин! Ты действительно собралась это есть⁈ — тотчас воскликнула маман, бросив на гостью жалобный взгляд, словно прося помощи, — но как же твоя фигура?
— А что с ней? — деланно удивилась и, озорно подмигнув дворецкому, чьи губы предательски дрожали из-за с трудом сдерживаемого смеха, отрезала от бутерброда небольшой кусочек, неторопливо положила его в рот.
— Я говорила, она
